5. Сталин и культура.
Сталин отлично понимал, какая опасность для его бонапартистского всемогущества заложена в идейной непреклонности Троцкого и его сторонников в Советском Союзе. Поэтому он делал одну за другой попытки перевести противоборство с оппозицией в плоскость обвинения ее в контрреволюционной деятельности и тем самым избавиться от необходимости идейно полемизировать с ней.
Предметом особого внимания Сталина была художественная литература. После 1927 года от участия в литературном движении был отстранен активный "троцкист" А. К. Воронский, главный редактор журнала "Красная новь", собравший в нем лучшие литературные силы страны. Вслед за этим Сталин решил сделать своей опорой в проведении литературной политики РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей). Об этом свидетельствует написанное им 28 февраля 1929 года "Письмо писателям-коммунистам из РАППа".
В этом письме, широко используя излюбленные им аналогии с военным делом, Сталин журил своих адресатов за то, что "РАПП, видимо, не умеет правильно построить литературный фронт и расположить силы на этом фронте таким образом, чтобы естественно получился выигрыш сражения, а значит и выигрыш войны с "классовым врагом". Плох тот военачальник, который не умеет найти подобающее место на своем фронте и для ударных и для слабых дивизий, и для кавалерии, и для артиллерии, и для регулярных частей, и для партизанских отрядов. Военачальник, не умеющий учитывать все эти особенности всех этих разнообразных частей и использовать их по-разному в интересах единого и нераздельного фронта, - какой же это, прости господи, военачальник? Боюсь, что РАПП иногда смахивает на такого именно военачальника". Естественно, что эти слова побудили рапповцев к применению "военизированных" методов на "литературном фронте".
Мягко критикуя руководителей РАПП за отдельные "перегибы", Сталин не оставлял у них сомнений в том, что признает за ними роль "военачальника" в литературе и считает, что "общая линия" у них "в основном правильная".Извращенное понимание классового подхода к художественным явлениям было связано в рапповской критике с отвержением понятия "гуманизм". "Никакая форма гуманизма в периоды обостренных классовых боев не может и не способна укреплять и сплачивать рабочий класс в его общественной практике",- гласила официальная рапповская установка того времени. Генеральный секретарь РАПП Л. Авербах усматривал основной порок рассказа А. Платонова "Усомнившийся Макар" в "пропаганде гуманизма", в том, что писатель отказывался считать истинно человеческим качеством "классовую ненависть". Рапповский критик Мазнин писал о мелкобуржуазной сущности творчества Шолохова на том основании, что "сладенькая водица поповски-лицемерного всепрощения, гнуснейшего гуманизма является выражением явного влияния на Шолохова классово-враждебных сил". Ивана Катаева обвиняли в том, что "пламенная вера в человека, и любовь к людям стирает у него классовые грани", а "гуманизм в его творчестве и доминирует над классовой пролетарской моралью" .
Не ограничиваясь развязыванием и поддержкой погромных кампаний на "литературном фронте", Сталин непосредственно решал судьбу отдельных художественных произведений. Так, в 1931 году на квартире Горького состоялась знаменательная беседа Сталина с Шолоховым о третьей книге "Тихого Дона", в которой описывалось Вешенское казачье восстание против Советской власти. Шолохов сумел защитится, он заявил о том, что строил концепцию третьей книги на том, что "троцкисты" "обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции и в этом суть трагедии народа". Этого объяснения было достаточно, чтобы Сталин, поначалу высказывавший опасения, что публикация третьего тома "доставит много удовольствия белогвардейцам", круто сменил свою позицию.
Сталин также решил сам вмешиваться в философские споры. Он принял участие в заседании бюро партийной ячейки Института Красной профессуры и выступил там с речью, в которой предписал осуществить погром во всех общественных науках, "разворошить и перекопать весь навоз, который накопился в философии и естествознании. Все, что написано деборинской группой,- разбить. Стэна, Карева вышибить можно и Деборин, по-моему, безнадежный человек, однако в редакции его надо оставить, чтобы было кого бить".