Третий путь Навстречу глобальному веку

Социал-демократы должны найти для нации¹ новую роль в космополитическом мире. Становящийся глобальный порядок не может держаться на «чистом рынке». Рынок разделяет в такой же степени, в какой он объединяет: мир, состоящий из тысяч городов-государств, появление которого некоторые уже предсказывали, был бы нестабильным и опасным. Необходимо восстановление роли национального государства в качестве стабилизирующей силы, противовеса бесконечной фрагментации. Национальная идентичность и принадлежность, безусловно, потенциально также усиливают разделение. Реалистично ли предполагать, что чувство принадлежности к нации может быть конструктивной силой? Ведь национальное государство и национализм – это, как известно, два лика Януса: государство обеспечивает интегрирующий механизм гражданства, однако национализм может стать воинствующим, а националистические устремления были причиной многих разрушительных конфликтов на протяжение последних полутора столетий.

Разделяющие свойства национализма, конечно же, не исчезнут. Но как раз для того, чтобы держать их под контролем, нам нужен более космополитичный вариант государственности. Такого рода космополитизм является одновременно и причиной, и условием возможного устранения крупномасштабных войн между национальными государствами. «Сильным государством» раньше считалось то, которое было хорошо подготовлено к войне. Сегодня оно должно быть иным: страной, достаточно уверенной в себе, чтобы смириться с ограничениями своего суверенитета.

Возникновение национальных государств связано с установлением четких «границ» взамен размытых «фронтиров», характерных для традиционных государств. Границы – это тонкие линии, прочерченные на карте, обозначающие территорию государства, и любое их нарушение рассматривается как угроза целостности нации. Теперь государства опять тяготеют скорее к фронтирам, нежели к границам, но не по тем причинам, что в прошлом. В прошлом государства довольствовались фронтирами из-за недостаточной мощи властного аппарата: государство не могло заставить считаться со своим авторитетом на внешних рубежах. Границы современных государств становятся фронтирами, потому что они связаны с другими регионами и вовлечены в разного рода транснациональные группировки. Европейский союз – наиболее яркий образец этого процесса, но размывание границ происходит и в других частях мира.

Национальная идентичность может иметь благотворные последствия, только если она допускает неоднозначную, или множественную, самоидентификацию человека. Индивиды, являющиеся одновременно и англичанами, и британцами, и европейцами и к тому же ощущающие себя гражданами мира, могут считать одну из этих идентичностей своей основной, но это вовсе не должно препятствовать им принимать и другие. Ксенофобский национализм – это нечто прямо противоположное: нация здесь «едина и неделима». Национализм представляет собой род культурного протекционизма, полагая, что у нации есть «судьба» – что она не просто стоит особняком, но возвышается над другими нациями. Однако у наций нет судеб, и все нации без исключения – «нечистокровные». Наций в природе не существует, они – продукт относительно недавней истории, к каким бы древним этническим сообществам они себя ни возводили. Все они построены из множества разнородных культурных фрагментов.

Политический философ Дэвид Миллер в своем труде о национализме выделяет два широко распространенных среди левых мнения относительно нации и национализма. Одно состоит в том, что национализм, в сущности, сводится к чувствам, или эмоциям, что он не отягощен рациональным содержанием. Другое мнение представляет национализм изначально правым политическим учением, враждебным левым ценностям. Те, кто разделяет эти взгляды, пишет Миллер, стремятся рассматривать национализм как нечто цельное, тогда как фактически без труда можно различить разнообразные его формы. «Принцип национальности» покоится на целом ряде требований. Национальное тождество – это надежный источник личностной идентичности; индивиды, считающие частью своей идентичности принадлежность к нации, отнюдь не страдают галлюцинациями. Для них желание оградить свою идентичность от сил, угрожающих ей, является морально оправданным. Нации – это моральные сообщества, принадлежащие к ним члены связаны особого рода обязательствами в отношении друг друга, которыми они отнюдь не всегда связаны с людьми, не принадлежащими к этому сообществу. Нации дают фокус для самоопределения: нация должна создать государственные структуры, которые позволят гражданам самим решать общезначимые для них вопросы.

Нации соединяют эти три элемента с особенной убедительностью благодаря некоторым другим специфическим качествам:

нации – это не добровольные ассоциации, но сообщества, большинство членов которых рождаются, живут и умирают в их пределах, таким образом, мы связаны с нашими соотечественниками общностью судеб; более того, эти сообщества… представляют себе себя самих в исторической перспективе, так, что мы связаны обязательствами не только с современниками, но и с прежними и будущими членами этого сообщества… Мы должны придерживаться принципа национальности, одновременно изыскивая такие формы национальной идентичности, которые позволяли бы усваивать плюрализм и изменчивость современной культуры.²

Но как этого можно достичь? Возможно ли совместить идею нации с этническим и культурным плюрализмом? Отвечая на этот вопрос, консервативные националисты стоят на том, что «единая нация» – превыше всего: «одна нация», унаследованная из прошлого, должна быть защищена от культурного осквернения. Ценой сплоченности национального сообщества становится, по выражению одного из правых писателей, «вера в собственную непогрешимость, нетерпимость, исключительность и чувство, что смысл жизни зависит от повиновения обычаям, а также от бдительности в отношение врагов».³