Постиндустриализм и глобализация

Важнейшей чертой новой экономики является ее глобализация. С точки зрения Кастельса, глобальная экономика, возможно, является основной характеристикой и самой важной чертой информа­ционального капитализма. Вопреки распространенному у нас расхожему мнению, глобальная экономика – это вовсе не мировая экономика в целом. Это «экономика, способная работать как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты».²³⁷ Иными словами, глобальная экономика – это экономика группы наиболее развитых стран.

Непременным механизмом глобальной экономики, согласно Кастельсу, является механизм «социального исключения» из глобальной экономической системы (основу которой составят страны «семерки») целых стран, слоев населения, даже регионов. Логика развития глобализма «угрожает исключить бóльшую часть Африки из глобальной экономики».²³⁸ Открытый Кастельсом механизм исклю­чения – дальнейшее развитие механизмов капиталистической конку­ренции и эксплуатации труда в эпоху постиндустриального общест­ва, обновленного информациональными технологиями капитализма.

Вместе с тем, однако, мировой экономике действительно присуща мощная тенденция интеграции, глобализации, которая в условиях господства ряда наиболее развитых стран приобрела ту форму, которую описал Кастельс. В таком использовании глобализации в интересах стран «золотого миллиарда» выражается едва ли не самое трагическое противоречие современного мира, требующее своего разрешения на новых путях развития, которые могут быть определены новой политико-экономической теорией, которую мы ищем.

Россия и постиндустриальное общество

Кастельс дал весьма интересный, хотя и во многом спорный анализ ситуации в СССР, которая привела к его распаду и «экономическим руинам». С его точки зрения, крах СССР обусловлен пороками сложившейся в нем социально-экономической системы, которую он называет «советским этатизмом». В течение длительного времени, особенно в 1950-х и до конца 1960-х гг. «советский ВНП рос в общем быстрее, чем в большей части остального мира».²³⁹

Советская статистика грубо переоценивала темпы роста, особенно в 1930-е гг. Однако, как показал Г.И.Ханин, советский национальный доход с 1928 по 1987 г. вырос в 6,9 раза, т.е. экономический рост СССР был быстрее, чем на Западе, а темпы индустриализации – «одними из быстрейших в мировой истории».²⁴⁰ «Советский Союз в течение половины столетия продемонстрировал экстраординарные успехи».²⁴¹

«Что-то» случилось в 1970-х гг. и вызвало технологическое отставание СССР».²⁴² Это «что-то» случилось не в СССР – техно­логическая революция, основанная на информационных технологиях. Советские компьютеры между серединой 1940-х и серединой 1960-х гг. не слишком отставали от западных эквивалентов. Советское государство оказалось неспособным заметить эту революцию. СССР погубила гипериндустриализация.

Однако «демонтаж коммунистического государства и, более того, распад Советского Союза не были исторической необхо­димостью».²⁴³ «Экономика потерпела крушение вследствие спекуля­тивных маневров номенклатуры ради собственной выгоды, вследствие безответственных рекомендаций о введении абстрактной политики свободного рынка со стороны Международного валютного фонда, некоторых западных советников и политически неопытных русских экономистов, которые внезапно оказались на командных высо­тах».²⁴⁴

Весьма интересны близкие оценки потенциальных возмож­ностей СССР и России, высказанные Д.Беллом в предисловии к рус­скому изданию «Грядущего постиндустриального общества» 1999 г. Россия, отмечал Белл, располагает сегодня «огромными природными ресурсами», а также «огромным числом образованных инженеров и техников. Если бы она достигла внутренней стабильности и избежала разорительных этнических конфликтов и гражданских войн, она была бы готова вступить в постиндустриальный век раньше, чем любая другая страна».²⁴⁵

Неолиберализм, политика свободного рынка неминуемо приводит экономику страны в тупик. Страны, которые полностью отдались стихии рынка, особенно болезненно реагируют на изменение финансовых потоков и уязвимы с точки зрения технологической зави­симости. После того, как выгоды от либерализации растворятся в реальной экономике, «обычно за потребительской эйфорией следует шоковая терапия, как это было в Испании после 1992 г., а также в Мексике и Аргентине в 1994-1995 гг.».²⁴⁶

Русский народ должен будет пройти через «восстановление своей коллективной идентичности в мире», где потоки власти и денег пытаются дезинтегрировать возникающие экономические и социаль­ные институты еще до того, как они окончательно оформились, чтобы поглотить эти институты в своих глобальных сетях. «Сегмен­тированная инкорпорация» оставшихся от СССР «экономических руин в глобальную экономику есть последний фронт экспансии капи­тализма».²⁴⁷

Испытывая определенные симпатии к России, Кастельс выражает уверенность, что Россия найдет в себе силы противостоять экспансии глобализма. «Похоже, что для России и бывших советских республик ухудшение экономической ситуации может протянуться далеко в ХХI в.».²⁴⁸ Однако Кастельс сомневается, что «социальная сегментация и социальная исключенность, скрыто присутствующие в логике глобальной экономики, могут развиваться в России и дальше, не встречая отпора».²⁴⁹