Лекция X сфера мысли в этногенезе

Этногенез и культурогенез: Эллада. – Греческие натурфилософы и проблемы мироздания. – Дуализм Заратустры. – Митраизм. – Будда. – Конфуций и Лао‑цзы.

Пассионарный толчок VII века. Вспышки этногенезов. – Случай Аравии. – Мусульмане.

Индийский (раджпутский) вариант. Будда и буддизм. – Система каст. – Раджпутская революция. – Завоевание Индии арабами и англичанами. – Дж. Неру.

Тибетский вариант.

Танский вариант. Восстание Ань Лушаня.

Параметры этногенетических процессов.

Мне неоднократно задавали вопрос: каким образом при наличии сравнительно ограниченного числа пассионарных толчков получилось значительно большее количество разнотипных культур, не похожих друг на друга. Вопрос совершенно реальный и совершенно законный.

Дело в том, что каждая видимая и потому доступная исследованию культура определяется тремя параметрами, то есть одного толчка, силы его и напряжения – мало.

Дело в том, что на каждый объект создавшегося этноса или суперэтноса влияют пространство и время , причем пространство и время не в мистическом смысле, а во вполне реальном.

Пространство – это ландшафтное и этническое окружение. Через ландшафтное окружение осуществляется форма хозяйства и, соответственно, экономический уклад данного этноса, его возможности и перспективы. Через этническое окружение осуществляются связи с соседями (дружеские или враждебные), которые весьма и весьма влияют на характер создаваемой культуры. А культура – это как раз то, что мы можем изучить, потому что это то, что лежит на поверхности.

Не меньше влияет временной момент, то есть момент памяти – памяти генетической, традиционной, культурной, то есть наличие тех культур и характера тех культур, которые оказались для создаваемой новой этнической системы – субстратами, основами, из которых она создана.

Этот тезис звучит маловразумительно, когда его сформулируешь, так сказать, абстрактно. Но сейчас мы перейдем к карте и увидим, что всё это – вполне реально.

То, что мы уделили такое большое внимание возрастам этноса, или фазам этногенеза (что одно и то же), позволяет нам исследовать древние культуры, начальные фазы которых источниками не освещены, история их фактически неизвестна. Но акматические фазы освещены достаточно, а поскольку мы знаем, что акматическая фаза наступает примерно через 200 лет после начала подъёма , то мы можем сделать сопоставление по акматическим фазам, учитывая инкубационный период до этой акматической фазы.

Так вот, древний мир имеет четыре больших культуры, акматические фазы которых изучены достаточно хорошо.

От Греции до Северной Персии и далее до Среднего Китая (примерно по 30‑й параллели с небольшими угловыми изменениями) произошел пассионарный толчок, имевший место, видимо, где‑то на рубеже IX и VIII в. до н. э. Но что было в IX в. до н. э. в этих странах никто толком не знает, и никто не знает даже без толку. Есть догадки, есть отрывочные сведения, есть легенды.

А вот что касается VI–V вв., то тут уж мы знаем достаточно хорошо.

Если мы возьмем четыре основных точки, для нас достаточных, то есть:

– Элладу с ионийской культурой;

– Иран с Хорасаном и прилегающими областями Бактрии ;

– Бенгалию, которая лежит, правда, немножко южнее, чем Иран, но в пределах допуска;

– и Центральный Китай ,

то мы увидим, что здесь в одно и то же время (VI–V вв. до н. э.) существуют четыре большие культуры, хорошо описанные. Это:

– классическая Греция с классической философией;

– Ахеменидская монархия с ее новым культурным достижением – зороастризмом и введением дуализма в систему;

– для Индии это эпоха Будды и его проповеди;

– для Китая это (в пределах допуска) Конфуций и Лао‑цзы. Все авторы широко известные.

Остановите немножко. (Л. Н. Гумилев обращается к сотруднику, ведущему магнитофонную запись. – Ред. ).

Все четыре перечисленных мною региона отличаются одной общей чертой: они строят философские системы настолько остроумные, настолько логичные, настолько влиятельные и увлекательные, что влияние их, в той или иной степени, доходит до нашего времени. Поэтому им уделяют огромное внимание, интересуются, с ними спорят или, наоборот, их признают в какой‑то степени (целиком‑то уже, пожалуй, никто). Но насколько они все не похожи друг на друга!

Когда древние эллины заинтересовались проблемами мироздания, бытия и местом человека в нем, они обратили внимание, прежде всего, на природу. Это натурфилософы , которых интересовало, как устроен мир.

Первый из мудрецов – Фалес Милетский³⁷⁶ – предположил, что вода составляет источник всего живого и что «все полно демонов», то есть мир – это не косная материя, а живые существа, которые между собой взаимодействуют. Остроумная система, увлекательная. И Земля – организм, и скалы, и утесы, и моря, и горы, и города, и долины – всё полно жизнью, но не похожей на нашу, которую мы просто не можем распознать.

Его младший современник – Анаксимандр³⁷⁷ объявил, что в основе всего лежит апейрон – первичная материя. Анаксагор,³⁷⁸ тоже их современник, предположил, что в основе всего лежит эфир – очень тонкий газ.

Гераклит³⁷⁹ сделал еще шаг по сравнению с ними со всеми. Он предположил, что вообще нет никаких вещей – это обман чувств и обман зрения. Мы видим только процессы:

«Никто не может вступить дважды в один и тот же поток.

И к смертной сущности никто не прикоснется дважды».

Это, пожалуй, близко к нашему современному диалектическому подходу, хотя другой его тезис, логически вытекающий из того же постулата, может быть воспринят в наше время без симпатии: «Война – отец и царь всего живущего; война сделала одних людей богами, других смертными и рабами». Но поскольку весь мир состоит из процессов, то естественно, что пересечение этих потоков вечно движущихся частиц должно вызывать и столкновения. Так что с гераклитовской точки зрения, на уровне его науки, это вывод логичный.

Несколько иная концепция мироздания была разработана греческим натурфилософом, жившим в Сиракузах, – Пифагором,³⁸⁰ который предположил, что в основе мира лежит абстракция – число .

Но для всех этих греков было характерно стремление узнать: а что же такое мир, который их окружает? Им и в голову не приходило, что можно интересоваться чем‑нибудь другим.

В отличие от греков, персам было совершенно не интересно, как устроен мир, они и без того это знали. Им интересно было другое: где друзья и где враги, извечна ли вражда? Тогда Зердушт (я произношу по‑новоперсидски, по‑древнеперсидски будет – Заратуштра ),³⁸¹ уроженец города Бальха (на самом востоке Ирана ), объявил, что задача вовсе не в том, из чего состоит мир, – это каждый видит, потому что есть реки, горы, леса, пустыни, скот, храбрые воины; а дело в том, что есть день и ночь. Он облек это в замечательную философскую концепцию, легшую в основу многих видов дуализма.³⁸²

По древнеарийским воззрениям, характерным и для персов , и индусов , и для эллинов , и для скандинавов , и для славян , и для кого угодно – для всех древних арийцев – было известно три поколения богов, то есть три эпохи космического становления .

Первое поколение – это Уран , то есть космос – стабильное пространство, заполненное вещами. И все было в полном порядке; никто никуда не двигался, ибо движения не было. Движение пришло на смену этой эпохе – в «век Сатурна» , или Хроноса , когда появилось время. Сатурн, как известно, изуродовал своего отца Урана, заключил его в темницу и начал свирепствовать, всё время всё видоизменяя. Мир превратился в постоянно вертящийся калейдоскоп, в котором ничто не могло удержаться надолго. В нем стали появляться чудовищные формы, которые тут же исчезали.

Греки считали эти формы чем‑то совершенно омерзительным (и индусы так же считали), а вот Зердушт объявил, что – нет. Вот эти самые реликты , те, кого индусы называли асурами , а греки – гигантами , это и есть амешаспента – лучшие помощники Светлого Божества . И на этом он остановился.

Греки знали этот переворот в мировоззрении. Знали они и третье начало, персонифицированное в виде Зевса (Зеус и Деус – это одно и то же, «з» в «д» переходит), то есть бога с силой, которую они отождествляли с электричеством, то есть с молниями (все‑таки они имели представление, что такое молния).

Зевс победил Сатурна, затолкал его в какую‑то подземную пещеру и навел порядок. И установил власть олимпийских богов, которых много и которые постоянно воюют с гигантами, ибо гиганты нападают на них.

Точно такая же мифологема существует и в Индии , где тоже уважают Дэва (Дэва, Дэус – это одно и то же) и воюют с асурами, а асуры, понимаете ли, все время стремятся их победить и все время терпят поражения. Но, потерпев поражение, немедленно реорганизуются и опять бросаются на богов, и так происходит до бесконечности.

Но важно для нас то, что древние эллины и древние индусы стояли на стороне богов , а Зердушт предложил стоять на стороне гигантов и считать богов – дьяволами (хотя по‑персидски они называются так же: Дэв – на староперсидском и Див – на новоперсидском, современном). Но Див (это все знают) – это, вообще говоря, черт.

Так вот, в V в. до н. э. Зердушту удалось победить своих противников и уговорить Ксеркса издать «антидэвовскую надпись» – запретить почитание дэвов в своем государстве. Исключение было сделано только для двух бывших богов: для прекрасной Анахиты (это богиня любви и плодородия, уж очень ее полюбили персы, и поэтому поклоняться ей разрешили) и для Митры .

О Митре надо сказать особо. Митра считался братом Урана (Варуны по‑индийски, или Космоса, космического божества). Солнце – это только глаз Митры, Митра – это весь космос. И имел он узкое назначение. Так как в те древние времена война была постоянным занятием, которое изредка прерывалось периодами мира, то мир скреплялся клятвой. Во время войны всякого рода обман и дезинформация противника считались разрешенными – на то и война, не будь лопухом, – а вот клятву надо было беречь, и раз мир заключен, то уж, извините, никого убивать нельзя. А так как клятвы нарушали и в те времена, то вот Митра получил узкую специализацию – охранять клятвы и наказывать клятвопреступников, то есть он боролся против предателей.

Но я скажу, что дело это было весьма актуальное по тем временам, да и для более поздних времен тоже. И поэтому культ Митры уцелел даже при наличии тех реформ, которые провел Зердушт. Уж очень было соблазнительно получить хоть какую‑то гарантию спокойного существования, подтвержденного договором, и знать, что этот договор будет соблюдаться. А Митра не требовал себе специального поклонения, он был «для верных и неверных». Он охранял любые клятвы, он наказывал любых клятвопреступников.

И поскольку Зердушт в основу нового мировоззрения положил дуализм, борьбу света и тьмы, светлого Ормузда и темного Аримана, причем под Ормуздом понимались персы, которые были, так сказать, допущены к таинствам поклонению огня и поклонения Солнцу и всем видам света, то аримановцами считались все остальные, в том числе почти все наши среднеазиаты и парфяне. И если у зороастрийцев (светлых) священным животным была собака (действительно, собака – хорошее животное, согласен), то туранцы почитали змей.

У парфян, например, как типичных туранцев, был на воинских значках змей вместо знамени, но, естественно, металлическая фигурка змея, а вовсе не настоящий змей. Но это было символическим обозначением их мировоззрения.

А с кем же мог бороться Митра? Эта система была тоже дуалистическая. Я на ней останавливаюсь только потому, что она получила чрезвычайно широкое распространение. И если я буду на будущий год читать, мне об этом придется говорить довольно много и подробно.

Митраистическая система распространилась по Тибету, Монголии, Восточной Сибири , по всей Центральной Азии . Врагом Митры (его другое название – Бог Белый Свет) был демон Длинные Руки (в персидском тексте это не сохранилось, это тибетское название). Демон Длинные Руки, вождь целого полчища демонов, – это обман.

Обман – это то противоестественное, чего нет и не должно быть в мире. Животные не обманывают друг друга. Они смело убивают, охотятся друг на друга, едят друг друга, но они никого не обманывают. Обман – это то, что приходит через человека, и ради чего Митра существует, и с чем Митра борется. Нарушение клятвы, предательство, обман доверившегося – это все дело демона Длинные Руки. И поэтому это является – врагом.

Таким образом, мы видим вторую систему дуализма, распространившуюся за пределами Ирана, в землях которого восторжествовал зороастризм .

А вот здесь, вот таким образом (Л. Н. Гумилев подходит к географической карте и показывает районы распространения. – Прим. Ред. ) восторжествовал бон – религия, почитавшая Бога Белого Света , то есть Митру, сохранившаяся в Тибете до XX в. Последние бонцы убежали из Тибета в 1949 г. сначала в Индию, потом в Норвегию, а сейчас даже в Швейцарии поселились. В Индии им жарко показалось: они привыкли там, где горы. И так как это были интеллигенты, работать грузчиками им было очень тяжело, то они начали издавать свои бонские древние книги (потому что они рукописи вывезли) и продавать их тибетологам. И на это существовали скудно, но в общем прилично. А заграничные тибетологи покупали эти книги и меняли на наши, советские издания. А у меня был друг – тибетолог,³⁸³ на Восточном факультете работал, он брал мои книги, им посылал, получал от них бонские на тибетском языке, переводил их, и мы вместе с ним печатали работы. Вот таким образом концепция бона получила известность в советской литературе.

Как видим, и задачи и постановка вопросов в иранском, ирано‑туранском и эллинском мире были диаметрально противоположны. Их разные вещи интересовали.

* * *

Обратимся к Индии , посмотрим, что их интересовало. Оказывается, индусам было абсолютно наплевать, как устроен мир, и кто – друзья, и кто – враги. Они великолепно знали, что придут враги и их убьют, и сопротивляться они уже в то время могли очень слабо. И поэтому их больше интересовало, как спасти свою душу и бессмертна ли она. Потому что на Востоке (к востоку от Ирана) было распространено учение о переселении душ – о метемсихозе . – Ну, убьют человека, и если он был грешный, то его душа воплотится в теле крокодила (что, конечно, уже мало приятно), или в теле асура , или дэва – это лучше, а если в теле беса какого‑нибудь или демона подземного, так это совсем плохо.

Так вот, и вопрос: какие принять меры, чтобы обеспечить себе перерождение в тело человека и имеет ли это смысл? И вообще, что с этим делать?

В это время здесь уже были йоги, были всякие отшельники‑аскеты, и всем этим очень заинтересовался гениальный мальчик – сын княжеского рода Шакья . Звали его Сиддарта , или Шидарта . Он обошел всех этих учителей, не удовлетворился их учениями и создал свое собственное. Учение его было до крайности простое вначале и стало невероятно сложным через 2000 лет.

Изначально оно заключалось в том, что в мире у людей есть желания, которые порождают при неудовлетворенности – страдания, а страдания ведут к смерти. Следовательно, для того чтобы избавиться от смерти, надо не страдать, а чтобы не страдать, надо ничего не желать и тогда избегнешь и страданий, и смерти. Будда сложил ноги калачиком, сел под пальмой и стал ничего не желать. Но это оказалось дьявольски трудно. Говорят, что ему, царевичу Сиддарте, это удалось. Он даже учил, как это делать, и чудеса творил, – двенадцать чудес сотворил, потому что демон Мара (не демон Длинные Руки, а демон Мара, то есть обман, иллюзия) насылал на него всяких чудовищ, например бешеного слона, которого он усмирил, и всякие другие неприятности, но он и с этим легко справился.

Гораздо труднее ему было справиться со своими ближайшими учениками. Был такой Девадатта , который, усвоив его учение, решил сделать побольше. Он ввел, наряду с отречением от желаний, строгий аскетизм . Ну, сам Будда считал, что человек должен для спасения – не страдать ни в коем случае, то есть получать достаточно пиши. И у него была чашечка такая, ему туда клали рис или овощи, заправленные постным маслом. Он питался чашечкой в день. Этого хватит, если с постным маслом, да еще хорошим, так и действительно достаточно. Будда запрещал прикасаться к золоту, серебру и женщинам, – ибо это соблазны.

А Девадатта еще сказал: «Нет, мы еще и поголодать можем».

А это было уже искушение, и это было уже ни к чему. Хоть ты и можешь перенести голод, но зачем? Это же страдание! Это влечет вкус к разрушению чувства жизни. Аскетизм категорически противопоказан идее Будды.

И поэтому община Будды раскололась еще при его жизни, но ученики все‑таки слушали, что он говорит. Дамы знатные приглашали его и говорили: «Ладно, не прикасайся, но ты и нам хоть что‑нибудь расскажи» – и давали ему взносы на общину. Он ни к чему не прикасался, там ученики брали и использовали на благо дела.

А учил он многих. Так что после него осталась довольно большая память, но ни одного записанного текста – не публиковали в те времена. Но кончилось все это для него очень печально, потому что, понимаете ли, хотя он и построил свою систему абсолютно логично и, казалось бы, непререкаемо, и действительно не впадал, видимо, ни в какие соблазны и искушения, тем не менее судьба ему уготовила такое искушение , от которого он не мог удержаться, – сострадание .

Пока он сидел под пальмой и пользовался уважением всей Бенгалии , соседнее племя напало на его княжество Шакья и перебило всех его родственников. И вот ему об этом сообщили. И восьмидесятилетний старик, самый уважаемый в Индии человек, с палочкой пошел. И прошел, понимаете ли, по саду, в котором играл ребенком, по дворцу, где его воспитывали, – и везде лежали его родственники, его слуги, его няньки, его друзья, разрубленные пополам, искалеченные, изувеченные. Кровью все было залито. Он это все прошел, не смог остаться равнодушным и … вошел в нирвану .

Кстати, все ли знают, что такое нирвана? Нирвана – это понятие, которое исключено на Западе, вследствие логического закона «исключенного третьего». У нас три закона логики:

– закон тождества : «а» это «а»;

– закон противоречия : «а» это не «б»;

– и закон исключенного третьего – основной. Согласно ему, нет ничего такого, что может быть одновременно и «а», и «не а». То есть, в данном случае, вещь или существует, или не существует.

Так вот, нирвана исключает этот закон. Нахождение в нирване означает одновременно существование и несуществование. У индусов своя логика. Как видите, все совершенно по‑иному. У нас «вошел в нирвану» – значит, скончался, но по буддийским учениям (и индусы это признают), Будда не умер, он только переменил модус своего состояния, место своего обитания: из Сансары , вечно двигающегося мира, он перешел в нирвану и там сейчас обитает. То есть он ничего не знает, ничего не видит, ничего не слышит, ничего не хочет. Он находится в вечном покое. Он не счастлив, и он не несчастлив, потому что счастье и несчастье – понятия относительные, а их в нирване нет. В общем, что он есть, что его нет – совершенно одинаково. Сохранилось только его учение и память. Ну, потом, три века спустя, его учение восстанавливалось по памяти, из уст в уста передача шла. И получился первый источник, называемый Трипитака – три корзины текстов, то есть три корзины мемуаров.

Вы знаете, я встречал людей, которые писали всякие мемуары по поводу моей покойной матери, и я могу сказать, как врут мемуаристы. Я думаю, что Будда не исключение, в данном случае. Про него тоже врали, но тем не менее три корзины мемуаров – это первичный источник III в. до н. э. А сам он скончался в V в., примерно за двести пятьдесят лет до того, как эти мемуары были опубликованы.

Дальше буддизм распространялся, но не в этом дело. Как видите, постановка проблемы, цели, направления, задачи – все было совершенно отлично и от персидского , и от эллинского вопросов и развития культуры.

Сказать, что Будда был религиозным человеком или антирелигиозным, – просто нельзя, потому что этих понятий он не знал. Он, конечно, признавал, что есть боги , это каждый понимает – дэвы , ну а как же, куда же они денутся, – есть, конечно. Но молиться им он не рекомендовал, потому что они существа хотя и не вечные, но долговечные, достаточно долговечные. А чего им, собственно, молиться?

Но если какая‑то старушка пришла и говорит: «Учитель, я привыкла молиться Индре , могу ли я достигнуть этим путем спасения?»

Он: «Да, бабушка, молись Индре, этим путем ты тоже придешь ко спасению».

То есть ему это было абсолютно безразлично. Когда его спрашивали, как устроен мир, то он отвечал вопросом на вопрос: «А какого цвета волосы ребенка нерожавшей женщины?»

Ему говорили: «Учитель, что ты глупости спрашиваешь? Раз она не родила, нет ребенка, значит, нет волос и нет цвета».

«Так вот, – говорит он, – и мира нет. Чего ж вы меня глупости спрашиваете? Это только то, что вам кажется – это обман чувств».

«А что же есть?»

Что он говорил, я вам не могу сказать, но думаю, что и никто не может сказать. Но впоследствии (уже по трудам последующих буддистов) выяснилось, что есть поток дарм .

Дарма – слово, имеющее сорок семь значений, но в данном случае нужно предпочесть одно из них, один из нюансов. Дарма – квант закономерности. Это не материальный атом, это не идея платоновская , – нет. В мире существуют причинно‑следственные связи, которые квантуются . Каким образом, я сейчас объяснить не могу, я просто сообщаю, что так есть. И квант закономерности называется – дарма. Еще дарма означает закон. (То есть у этого понятия много значений.) И вот они несутся и сталкиваются и иногда образуют – сканды , а сканды в сочетании (по нескольку сканд) образуют душу человека. И душа эта может либо достичь нирваны , либо не достичь. Потому что если она сильно нагрешила, то она разваливается на свои составные части и теряет индивидуальность. Потому что индивидуальность души – это сочетание сканд, а если нет сочетания, тогда нет и души, – пропала. Как Пер Гюнт,³⁸⁴ которому говорили, что его душу пустят на переплавку, потому что он, вообще говоря, очень подло себя вел.

Поэтому важно достигнуть совершенства , а совершенства можно достигнуть только одним способом – через человеческое существование, ибо:

– дэвы не могут достигнуть совершенства, им и без того хорошо, они долго живут и поэтому не эволюционируют,

– ни асуры, которые слишком заняты. Они все время готовятся к войне с богами , а после очередного поражения – опять готовятся. Так что им просто некогда заниматься совершенствованием;

– животные? – Они неразумны, они не знают, что нужно стремиться к совершенству;

– демоны , живущие в преддверии ада – прета , или бириты – они, понимаете, – все время голодны. Их изображают так: большущая головища и маленький ротик – диаметром с булавку, тоо‑о‑нкая шея, вот такое вот пузище, ножки и ручки. И поэтому когда он хочет есть, то он не может себя насытить: через такой узкий рот и такую тонкую шею не проходит достаточно пищи, поэтому он и страдает от голода. А если он вливает жидкость какую‑нибудь или какой‑нибудь питательный бульон, то это из него выходит огнем, и поэтому он очень недоволен.

Но и это еще ничего. А там – в подземельях, в низовьях ада живут таму . Ну, про тех ничего нельзя сказать, только то, что им очень плохо, еще хуже. Так им, когда они страдают, где уж тут совершенствоваться!

Совершенствоваться может только человек. И поэтому весь смысл в том, чтобы совершенствоваться через ряд перерождении , – стать святым и, наконец, – попасть в нирвану.

Друзья мои, если бы эллину, или персу, или нам с вами предложили бы попасть в нирвану и, ничего не делая, существовать, не имея возможности ничего воспринять, ничего сделать, никому помочь, не услышать зова, вообще ничего, так мы бы, пожалуй, не пожелали такого конца. Да и те – не желали. А вот индусам это почему‑то нравилось; китайцам – нет.

И поэтому китайцы создали два учения, совершенно не похожих на три, мной перечисленные.

Китай в VIII и VII вв. до н. э. был расколот на большое количество государств. Я не могу сказать на какое, потому что для каждой эпохи, для каждого десятилетия, – будет свое. Они все время воевали друг с другом, уничтожали друг друга и овладевали землями и богатствами друг друга. Причем не людьми, нет, они не покоряли людей, они убивали их и заселяли освобожденные земли своими потомками. Вот такое безобразие продолжалось у них с VIII по III в. до н. э. И даже выражение было – «вырезать город», то есть убить всех, включая детей. А потом своими детьми эту страну населить. Потому что у китайцев женщины рожали детей ежегодно, и каждая женщина производила за свою жизнь 15–20 детей. А в благодатном климате прокормить их можно было. Болезней особых тоже не возникало, и поэтому размножение там шло такое, которое стимулировало и массовое уничтожение соседей.

Но жить в таком кошмаре было более чем трудно, и поэтому возникли идеи выхода из постоянной войны, тотальной, братоубийственной, омерзительной войны. Одно из них возглавил известный Кун‑цзы, которого стали называть Кон‑фуцзы (фу – это выражение уважения к нему) – Конфуций.³⁸⁵ Другое направление возглавил его младший современник Лао‑цзы,³⁸⁶ который был у одного князя библиотекарем, а потом ушел в отшельники. (Всё из библиотеки начинается, заметьте.)

Конфуций сказал, что, конечно, кругом делается очень много безобразий, но это потому, что люди необразованны, надо их научить. Надо ввести просвещение, научить их чувству долга, и тогда они будут вести себя прилично. Были введены три категории долга : высший долг – по отношению к родственникам; второй долг, ниже рангом – по отношению к общине; еще ниже – по отношению к государству, то есть интересы родственников надо было предпочитать интересам государства.

Например, был случай даже, когда какой‑то старикан занялся кражей (не то овец, не то ослов – кого‑то скота), и сын на него донес. Так вот, Конфуций это осудил и сказал: «Он, конечно, крал у своих соседей, у общины. Но сын должен был уговорить старика, чтобы тот вернул это украденное или вообще перестал бы этим заниматься. Потому что долг отца к сыну (членов одной семьи) выше, чем долг по отношению к общине.

А если община страдала от князя какого‑нибудь или вана , то надо было интересами общины руководствоваться в первую очередь. А клан уже после нее шел, в третью очередь – после семьи и общины.

Что же было основным в учении Конфуция? Он хотел научить всех ванов, как правильно себя вести, как управлять государством, как соблюдать церемониалы и обычаи и как отражать иноземных варваров – жунов и мани , которых было очень много и которым китайцы тоже жизни не давали. Но как это воспринимали эти самые ваны (это среднее между царем и князем, это такой китайский титул), это можно понять. Каждый человек, особенно начальник, терпеть не может, чтобы его учили. И поэтому Конфуцию приходилось бегать от одного князя к другому, потому что ему за поучения и за назидания грозили всякие наказания, вплоть до смерти. Но он бегал с учениками своими, труды свои оставлял, рассеивая их по Китаю в огромном количестве, школу создал. И конфуцианство просуществовало вплоть до середины XX в., пока не было запрещено уже совсем недавно.

А Лао‑цзы пошел по другому пути; он сказал, что все установления человеческие – дрянь, что надо подражать природе. Надо идти на гору. (Гор там было много, и все они были лесистые. И климат теплый: снег южнее хребта Циньлин, вот этого хребта (Л. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) не выпадает вообще, так что можно круглый год сидеть на природе.) И надо сидеть на природе и подражать животным, птицам, изучать законы Вселенной. Надо стараться понять, как погода изменяется, и вызывать дождь, когда нужно. Надо понять, как будущее сменяет прошедшее, то есть научиться гадать. Надо изучить человеческий организм, чтобы лечить его. Надо изучить, как растут растения, родят животные, то есть он рекомендовал заняться естественными науками .

А мир он представлял как «дао». Дао – это то, что существует, и то, что не существует. Откровенно говоря, я не мог долгое время, сколько ни читал всякой литературы, понять, что такое «дао». И вам объяснить не берусь. А вот когда я стал общаться с китайцами, правда, они были не даосы , а конфуцианцы , то все‑таки как‑то я это понял (они мне объяснили, и я нутром почувствовал, что такое дао). Дао – это Вселенная с диаметром в бесконечность, которая то расширяется, то сокращается до точки, то опять расширяется. И все существа, все люди, согласно даосской системе, существуют через ряд перерождений, потом исчезают. А потом, при новом расширении Вселенной, возникают заново. Вот такая пульсирующая Вселенная .

Объяснить я это не могу сам, я не китаец и не даос. А вот когда они мне объяснили, я как‑то нутром это расчувствовал, полем расчувствовал . Так что сам‑то я знаю. (Смех в зале.) Вы не смейтесь, ведь пользы мне это никакой не приносит. Ну что из того, что я знаю еще одну какую‑то мировоззренческую систему? Ну, и хорошо, на здоровье. Выгоды от этого ни малейшей нет.

А у Конфуция – там все понятно. Когда его спрашивали, есть бог или бессмертие, он говорил: «Ну, это неважно, это несущественно. Не о том надо думать, не тем надо заниматься».

«А как устроены мир и природа?» – «Тоже неважно, важно знать, как себя вести в данной жизни».

То есть, как мы видим, четыре точки, нам известные (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте последовательно географические регионы, задетые пассионарным толчком VI в. до н. э. – Прим. ред. ):

– раз (древняя Греция. – Ред. ),

– два (древняя Персия. – Ред. ),

– три (древняя Индия. – Ред. ), и

– четыре (Древний Китай. – Ред. ),

давали не только разные решения, но и постановка вопроса была у них разная. Объяснить это исключительно влиянием ландшафта и потребностей я, ей‑богу, не могу.

Вероятно, счет, теорема Пифагора была и китайцам не вредна. Хотя они умели строить прямые углы на земле и строить здания, соответственно, четырехугольной формы. Каким способом они это делали? Тем ли, как Пифагор, или другим – это в общем‑то не существенно, но – умели. Но эти числовые обобщения им были ни к чему. Так же как гераклйтовское учение об огне и постоянном перерождении. А грекам было совершенно безразлично и даже настырно, если бы их учили, как себя вести по отношению к родителям, к своему городу и каким‑то большим государствам. Они бы сказали: «Да мы и сами знаем. У нас все законы есть. И, вообще, отойдите, пожалуйста, – гражданин, и не мешайте нам об этом думать».

Тот дуализм, который был у персов, греками был воспринят уже гораздо позже, в эпоху эллинизма , даже позднего эллинизма, когда появилось христианство , потому что в христианстве дуализм тоже существует, и Христос говорит о дьяволе в Евангелии .

Так что эта система была заимствована. Всплыла она потом у гностиков , но приобрела совершенно иные формы. Там уже не два начала, как Ормузд и Ариман, – равноценные, в зеркальном отражении, а Свет в виде эднов . То есть – нисхождение Божества и Тьма – в виде материи, которая облекает этот Свет. Всё материальное было объявлено греховным, злым, противоестественным и так далее.

Так вот, понимаете, нам философия‑то эта важна только как индикатор, как лакмусовая бумажка, по которой мы рассматриваем разнообразие культур и разнообразие тех проявлений, одного и того же пассионарного толчка (Л. Н. Гумилев идет к карте и показывает географические регионы. – Ред. ), который поднял население вот этих территорий на одной линии.

Но что здесь идет за счет природы, а что – за счет генетической памяти, что – за счет традиционной, – этого я вам сейчас не могу сказать, потому что мы решаем вопрос в общем виде, а не в частностях. Для каждой частности нужно специальное исследование. Мы пока определяем путь этих исследований.

Но я чувствую, что должен возникнуть вопрос, а может быть, все‑таки это природа определила то или другое направление мысли? И может быть, это природа сделала людей интересующимися теми или другими вопросами? – То есть природа действует последовательно?

Будь сейчас жив Монтескье и будь мы в XVIII в., то все французские материалисты меня бы сейчас оплевали, потому что понятия энергии у них еще тогда не было, и сказали бы: «Так каждому же ясно: у китайцев свои интересы, у греков – свои интересы, у индусов – свои, у персов – свои».

А проверим другим пассионарным толчком – так ли это получается?

(Перерыв.)

* * *

В VII в. н. э. примерно по той же линии прошел другой пассионарный толчок. Рассмотрим его и посмотрим, как он повлиял на создание культур, уже в Средневековье.

Я уже рассказывал, что в VII в. здесь, в Центральной Аравии (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) создалась мусульманская община, которая совершенно начисто перекрыла все традиции древнеарабского племенного этноса, делившегося на целый ряд групп, относившихся между собой как нынешние французы к итальянцам или испанцам. То есть совершенно разные этносы.

Этот толчок, который мы зафиксировали здесь в начале VII в., прошел через долину Инда , затем он пошел севернее, через долину реки Брахмапутры , через Южный Тибет , затем через Северный Китай , вот таким образом. (Л. Н. Гумилев показывает по географической карте линию прохождения пассионарного толчка. – Ред. ) Даже еще севернее, вот так, через Маньчжурию .

То есть это было примерно на десять градусов севернее, чем тот толчок, хотя он был тоже широтный. И мы его можем вполне четко определить, по (Л. Н. Гумилев показывает по географической карте. – Ред. ) – раз (арабы‑мусульмане. Центральная Аравия ), два (раджпуты, долина Инда ), три (боты, Южный Тибет.  – Прим. ред. ), четыре (китайцы‑2, Сев. Китай: Шэньси, Шаньдун . – Ред. ) – по четырем точкам.³⁸⁷

Пятую точку я предлагаю пока оставить без особого внимания, так как VII век для Южной Маньчжурии и Приморья – это еще не очень ясное и исторически не изученное время. Но нам достаточно этих четырех точек. Итак, что же здесь случилось?

Древние арабы находились в фазе гомеостаза. Хотя у них и сохранились остатки своих старых верований, но они относились к ним сверхиндифферентно.

Бедуины – наиболее консервативная часть населения Аравийского полуострова, они почитали звездных богов. Каждая звезда была для них божеством, а так как звезд простым глазом видно около трех тысяч, то, соответственно, и богов было столько же. И, кроме того, звезды – далеко, и можно их было посчитать, но практически не обращать на них никакого внимания. Так бедуины и поступали, занимаясь пастьбой верблюдов и грабежом караванов.

В каменистой Аравии, вот здесь (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. ред. ), было большое количество христиан и иудеев. Ну, иудеи не могли распространять свою религию, потому что иудеем надо только родиться, а христиане распространяли свое учение. Но иудеи создавали такую атмосферу, которая помогала распространяться, потому что и там, и там был принцип строгого единобожия . И поэтому учение о едином Боге арабам было не чуждо. Они его знали, но относились к нему тоже довольно равнодушно. Но, в конце концов, при торговых операциях на базаре о вере никто не спрашивал. А там – как хочешь!

Персидские воззрения – учение о двух началах, Ормузде и Аримане , имело развитие в Восточной Аравии в Йемене , где была постоянная война с абиссинцами‑христианами, и поэтому предпочитали держаться персидской ориентации. Отсюда арабы узнали о том, что есть Бог и дьявол – сатана, шайтан . Ну, это тоже было всем понятно, потому что все плохое можно было свалить на шайтана. И это всех устраивало, не вызывало никаких эмоций.

Что сделал нового Мухаммед ! Догматически – ничего. Ислам, с точки зрения чистой догматики, – это сочетание всех христианских ересей , бытовавших в это время на Ближнем Востоке . Там и учение о том, что Христос – это не Бог, а просто Пророк, но святой человек, через которого Дух Божий говорил, – это все понятно. Полное уважение к Мариам и Исе, как предшественникам Мухаммеда, – это близко к арианству . То, что Бог совершенно един, – это близко к монофизитству . То, что Христос – ниже Бога Отца и надо больше изучать его книги, – это близко к несторианству . В общем, коллизия из всех существовавших течений, отвергнутых Византией , легла в основу мыслей Мухаммеда , который был человек совершенно безграмотный, но исключительно способный: читать не умел, писать – тем более, но запоминал всё, что слышал. И так он создал всеобщую картину мира.

Если говорить с точки зрения теологии , в ней не было ничего нового, но с точки зрения пассионарного настроя, настроя поля , – это было грандиозно! Потому что те, кто входил в мусульманскую общину, – ломал все связи со старым бытом, забывал, к какому племени он принадлежит (конечно, они иногда и вспоминали, но это уже считалось отступлением от ислама ). Если он был раб, он немедленно становился свободным, потому что мусульманин не может быть рабом у мусульманина . Грешно держать мусульманина в рабстве, поэтому он освобождался. Эти самые рабы великолепным образом защищали веру ислама.

В общем, настрой был таков, что он дал возможность консолидировать силы арабов и захватить колоссальную территорию от Атлантического океана до Памира . Это было единое настроение.

* * *

А в Индии , где толчок того же времени захватил долину Инда, этническая и природная ситуации были совершенно иными. Долина Инда – это территория, по климатическим и ландшафтным данным, весьма похожая на нашу Туркмению. То есть пески кругом, пригорки с редкой травой, большая река течет, как у нас Амударья , а тут – Инд . Река мелкая – с перекатами, хотя и очень многоводная; на ней масса островов, намытых из песка. Так что индусы, даже во время английского господства, предпочитали переплывать Инд не на катере (который ходил с одного берега на другой и огибал все острова), а на бурдюке. Правда, в Инде есть крокодилы, но индусы к ним привыкли. Брали с собой длинную палку, и когда крокодил хотел напасть на плывущего индуса, индус палкой бил его по ноздрям, и крокодил сразу убегал. Эта река и окружающая пустыня были своего рода ландшафтным продолжением Средней Азии.

Поэтому в долине Инда осело довольно много племен – иногда вследствие завоеваний, иногда вследствие бегства от противника. Основных племен было три – кушаны, саки и эфталиты . Но, попав на новую территорию, они забыли о своем происхождении и смешались с аборигенами, и различать их от местных жителей было очень трудно. То есть по внешности они совершенно сходились, а различать их можно было только по культам: среднеазиаты предпочитали Солнце в качестве основного божества, а индусы – змея. Но это как‑то устроилось – между собой они не спорили.

А в Центрситной Индии , в Донормаде, вот здесь вот (Л. Н. Гумилев показывает по географической карте. – Прим. ред. ), включая долину Инда, гораздо ближе, но вот здесь, здесь – была могущественная и культурная империя династии Гупта , очень почитавшая Солнце – Адитью и буддизм . Буддисты были в большом почете в империи Гупта, как и во всех деспотических империях, в деспотических режимах.

И этот симбиоз был очень выгоден и для буддистов, и для деспотического режима империи Гупта, потому что те обжимали со страшной силой своих крестьян и свое податное население, чтобы поддержать пышность своего двора и могущество наемного войска. А буддисты при этом проповедовали (уже поздние буддисты), что поскольку мир – иллюзия (то есть если от тебя отнимают иллюзорные деньги, иллюзорный хлеб или заставляют тебя работать на постройке иллюзорной дороги), так тебе все это только кажется! Ты делай – так оно спокойнее. А в общем‑то ничего особенного не происходит.

И, понимаете, индусы подчинялись, куда денешься: раз пассионарности нет, будешь подчиняться .

Но пассионарный толчок , захвативший долину Инда , повлиял на индусов так же, как на арабов, в смысле их консолидации. Но концепция у них сложилась совершенно иная.

Они вспомнили, что когда‑то была древнеиндусская религия, о которой они уже забыли и думать, потому ее знали только ученые брамины , которые читали на языке санскрит , а язык этот – искусственный, вроде нашего церковнославянского, и простые раджпуты и понимать‑то не могли, что там написано. Но они попросили какой‑нибудь мудрости, чтобы создать свою этнокультурную доминанту . И нашелся такой брамин – Кумарйла Бхатта ,³⁸⁸ очень почтенный человек, который заявил, что буддисты говорят чушь, утверждая, что мир – иллюзия. Похоже, что он говорил примерно то же, что мой отец:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но все в себя вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога!

Вывод из этой концепции был крайне простой: «Бей буддистов и ломай империю Гупта!»

К тому же династия прекратилась, у власти стояли узурпаторы. Сначала – Харша Вардана ,³⁸⁹ а потом некий Тирабхукти – редкий прохвост. И поэтому империя эта довольно быстро рухнула под напором раджпутов . Раджпуты разнесли ее на своих саблях, причем Кумарила и подобные ему брамины приказывали убивать всех буддийских монахов. А так как буддист в Индии – это обязательно монах, а не монах – уже не буддист, то отличать их было крайне просто. И с ними покончили довольно быстро.

Но были слои населения, которые поддерживали режим Гупта и соответственно буддизм. И тогда была перестроена система каст .³⁹⁰ Тех, кто помогал раджпутам в их раджпутской революции (она так и называется сейчас в центрально‑индийской литературе), поместили в высшие касты, отличающиеся от старых варн , которых было всего четыре. Новых каст стало много. Сторонники браминов попали в высшие касты, нейтральные – в средние, а те, кто протестовал, попали в «прикасаемые», но самые низшие. А были еще «неприкасаемые» , которым было хуже всего, потому что им, например, запрещали пить воду из источников или из реки, а можно было пить только из следов животных или росу слизывать. Дотронуться они не могли ни до кого и выполняли самые грязные и самые мало оплачиваемые работы, а некоторым вообще грозила смерть. И тогда те, кому рискованно было оставаться в Индии, убежали из нее и появились сначала в Средней Азии , потом на Ближнем Востоке , потом в Европе и в России . Вы их знаете – они до сих пор странствуют и называются цыгане .

Единого государства раджпуты не создали. Это были люди крайне независимые, которые не хотели никому подчиняться. И поэтому они создали массу мелких княжеств, враждовавших друг с другом, но скрепленных единой системой каст, то есть единым стереотипом поведения и единой браминской религией , которая тем не менее раскололась на два исповедания, иногда споривших друг с другом, но не боровшихся.

Во главе новой индийской религии, которую оформил один из последователей Кумарилы Шанкара , была буддийская троица, подобная Троице христиан , но строящаяся по совершенно другому принципу. Творящий Брама все время спит, но время от времени он просыпается и творит мир. Потом мир опять портится, портится, а Брама спит. Потом он опять просыпается, видит такое безобразие, творит мир заново и так до следующей порчи. А в мире действуют два начала: охраняющее начало – это Вишну и начало уничтожающее и воссоздающее – это Шива . Жрецы Вишну назывались учителями – гуру, а вишнуиты были обязаны воздерживаться от всякого рода опьяняющих напитков, которые разрушают тело, и обязаны были оказывать знаки внимания всем женщинам вишнуистского культа.

Вот приходит старичок, какой‑нибудь учитель, в деревню, так он должен переспать со всеми женщинами этой деревни, иначе жуткая обида, – значит, он какую‑то семью обошел своими благами, а он должен всем верным оказать знаки внимания, вполне естественные. Ему, может, и неохота, но – обязан! Может, там какая‑нибудь старушенция или уродина, – это не имеет никакого значения, – выполняй свой служебный долг!

Шиваитам же, наоборот, – категорически запрещалось соприкосновение с дамским полом, но вменялись в обязанности наркотические и опьяняющие напитки, для того чтобы как можно скорее изнурить свою плоть, уничтожить ее, чтобы она восстановилась заново. Идея переселения душ , естественно, осталась, потому что она была в основе всей восточной мудрости.

Иногда шиваиты с вишнуитами спорили, но эти споры не были, как мы бы сказали, антагонистическими, они, скорее, походили на борьбу демократической и республиканской партий в Америке: одна дополняет другую. Порядка в это время в Индии было довольно мало, потому что Южная Индия с трудом подчинялась новому раджпутскому режиму, но они ее все‑таки завоевывали и наводили свой порядок.

Кончилось это довольно быстро. Когда мусульмане появились на границе Индии, – сначала арабы по морю высадились в Синде, а потом среднеазиатские Газневиды³⁹¹ начали делать походы через Гиндукуш (через Хайберское ущелье, прозванное «воротами в Индию»), то они не встречали сопротивления разрозненных индусских княжеств. Объединиться эти раджпуты никак не могли, и потому их довольно быстро подчинили себе мусульманские властители, установив в Индии мусульманскую верховную власть. Но эти мусульманские султаны ничего не могли поделать с настроем жизни, со стереотипом поведения, с местными воззрениями и всеми этнографическими особенностями, которые установились в результате этого пассионарного толчка.

И как ни странно, и мусульмане, и сменившие их англичане вынуждены были с этим мириться, иногда даже во вред себе. Потому что, если какой‑нибудь мусульманский султан вдруг нарушал какой‑нибудь обычай индусов , то его в один прекрасный момент кусала кобра. Вот идет он по своему дворцу в гарем, скажем, а кобра выскочила и укусила. – Неприятно, лучше не нарушать обычаи индусов. Мусульманские владыки знали это очень хорошо.

Англичане с такими вещами справлялись. Но они спасовали перед другой коллизией. Дело в том, что когда выросли такие большие торговые города, как Бомбей (а это город с несколькими миллионами жителей), то неприкасаемые , которые только одни и могли заниматься уборкой улиц (ни один индус, под угрозой потери касты, не возьмет метлу в руки), повысили цену на свой труд. А жившие там англичане и англичанки не могли у себя дома вытереть пыль (хотя это им ничего не стоило – взял тряпку и обтер) под угрозой того, что с ними перестанут общаться все индусы. Поэтому им приходилось нанимать домработницу – какую‑нибудь индуску из низшей касты, которая приходила, вытирала пыль и брала половину зарплаты мужа. А когда они уж совсем обнаглели, то устроили забастовку метельщиков и уборщиков во всем Бомбее, и ни одного штрейкбрехера не нашлось, представьте себе! Лучшие адвокаты у них были, так как они были – каста, они имели свою организацию. Они выбрали талантливых мальчиков из своей среды (там, естественно, были способные ребята), которых послали в Англию – в Оксфорд и Кембридж. Те кончили юридические факультеты, стали адвокатами, вернулись и начали представлять их интересы. Самым выгодным оказалось – быть членом низшей касты. И доходы, и работа непыльная (пыльна, но денежна!), и при этом никакой конкуренции.

Так что новый стереотип поведения оказался чрезвычайно жизнестойким. Он дожил с VII–VIII в., когда он установился, до XX в. Как будут с этим справляться новые правители Индии, я не знаю. Касты отменил только Неру.³⁹² Но Неру был индус только по рождению. По всему своему строю жизни, по настрою, по профессии, по образованию, по всему, – это был просто английский журналист . И, естественно, он ввел английские порядки . А что‑то из этого получится, вы сами посмотрите. Я не знаю.

Совершенно иначе дело пошло в Тибете . Тибет – страна горная и изолированная, но изолированная довольно относительно. В V в. северная и западная части Тибета были населены индоевропейскими племенами, близкими к индусам. Там жили дарды и моны . Они поддерживали светлую религию Митры, но очень искусились в колдовстве и волшебстве: они порчу наводили, какие‑то травы у них были, гипноз. Всего такого у них было полным‑полно, и при этом сами они были европеоидного типа. А вот здесь (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) из Южного Китая некитайские племена постепенно поднимались по великой реке Брахмапутре (здесь она называется Сампо), и их там назвали кяны . В Тибете они встретились с дардами и монами.

О происхождении тибетцев , возникших на месте этого этнического контакта , у самих тибетцев была легенда, предвосхитившая Дарвина, – что тибетцы произошли от обезьяны.³⁹³ Но только, в отличие от Дарвина, они считали, что обезьяна – это был самец, а самка была ракшатица , ну, вроде самки лешего. Ракшасы – это горные лесные духи. И вот, когда она увидела этого прекрасного царя обезьян, который решил спасаться по буддийской вере в Тибете, она в него влюбилась, пришла к нему и потребовала, чтобы он на ней женился. Бедный этот самый царь обезьян – отшельник, ученик бодисатвы Авалокиты , он меньше всего хотел удовлетворить желание этой ведьмы. И вообще, он хотел заниматься спасением души и отшельничеством. А вместо этого, вот тебе пожалуйста, явилась такая вот влюбленная. И он категорически отказался. Тогда она спела ему песню:

О, обезьяний царь! Услышь меня, молю!

По воле злой судьбы, я – бес, но я люблю.

И страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь.

Со мной не ляжешь ты, – я с демоном сольюсь!

По сотне тысяч душ мы будем убивать,

Мы будем жрать тела, мы будем кровь лизать,

И породим детей – жестоких, словно мы.

Они войдут в Тибет. И в царстве снежной тьмы

У этих бесов злых возникнут города,

И души всех людей пожрут они тогда.

Подумай обо мне и милосерден будь,

Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!

Бедный отшельник, испуганный такой настойчивостью, обратился к бодисатве Авалоките и стал ему молиться:

Наставник всех живых, любви и блага свет!

Я должен соблюдать монашеский обет.

Увы, бесовка вдруг возжаждала меня,

Мне причиняет боль, тоскуя и стеня,

И крутится вокруг и рушит мой обет.

Источник доброты! Подумай, дай совет!

«Авалокита подумал, посоветовался с богинями Тонир и Тара и сказал: «Стань мужем горной ведьмы». А богини закричали: «Это очень хорошо, даже очень хорошо!» (Смех в зале.)

И народили они детей. Дети были самые разные, одни – были умные, похожие на отшельника, другие – хищные, похожие на маму. Но все они хотели есть, а есть было нечего. Потому что отец и мать, занятые самосовершенствованием , о них не заботились, и они стали кричать: «Что же нам есть?»

Тогда этот самый отшельник обратился опять к Авалоките и пожаловался ему, что вот теперь:

Сижу в грязи, средь сонмища детей, ‑

Наполнен ядом плод, возникший из страстей.

Греша по доброте, я был обманут тут.

Мне давит душу страсть, страдания гнетут.

Духовные дела и мук духовных яд

И боли злой гора всегда меня томят.

Источник доброты! Ты должен научить,

Что надо делать мне, чтоб дети стали жить?

Сейчас они всегда, как бесы, голодны,

А после смерти в ад низринуться должны.

Источник доброты! Скажи, скажи скорей

И добрый мне совет пролей, пролей, пролей!

Авалокита помог ему и дал бобы, пшеницу, ячмень и всякие плоды и говорит: «Брось в землю. Они вырастут – будешь кормить детей».

И вот из этих детей появились тибетцы . Как видите, легенда довольно точно передает коллизию, которая исторически подтверждается: наличие двух этнических субстратов, которые в условиях пассионарного толчка консолидировались и создали единый, монолитный и весьма энергичный, хотя и многоэлементный, мозаичный внутри системы тибетский этнос.

В основе этого дела была религия бон и племена, которые возникли на базе дардского, монского , с одной стороны, а с другой – монголоидного кянского элемента (кян – древнее слово, так назывались монголоидные тибетцы ).

В общем, оказалось, что Южный Тибет (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) представляет собой долину, заселенную разными племенами, со своими племенными вождями, скрепленную одной верой, той самой митраистической , о которой я рассказывал, и не имеет возможности никак объединиться. Потому что каждое племя, естественно, не хочет признать главенства другого племени.

Но тут тибетцам повезло. В эпоху великого упадка Китая в V в., когда в бассейне Желтой реки шла жуткая резня, один из вождей побежденного отряда сбежал от своих победителей табгачей . Он бежал в Тибет . Звали его Фан‑ни. И тибетцы страшно обрадовались, что он пришел, да еще с отрядом, и выбрали своим царем – цэнпо . Это не то царь, не то председатель, не то президент, не то высшая должность с полномочиями, но без всякой возможности их осуществления. Это особое совершенно слово – ценно . Ну, в общем, он стал главой для всех тибетцев, с большими прерогативами, но без реальной власти. Потому что он должен был считаться и со жрецами бона, и с племенными вождями.

Тем не менее организация была достигнута. Тибетцы стали распространяться на запад, завоевывая вот здесь (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) памирские земли; на восток – Шаншун – они не захватывали, потому что жить там нельзя. Там слишком большая влажность и муссоны с Индийского океана достигают Северного Тибета и здесь выпадают. Дальше через Куньлунь они не переносятся. И поэтому в Северном Тибете такая влажность, что и кизяк гниет сразу же, не сохнет, и деревья, если падают, немедленно гниют, – не с чего развести огонь, хотя лесов и зверей много. Костер не разожжешь, и потому жить нельзя. Поэтому тибетцы двинулись на восток и на запад – на завоевания.

Но при этом каждый поход надо было согласовывать со всеми вождями племен и жрецами религии бон (шен назывался этот жрец). И поэтому царская власть была в очень тяжелом положении – она не имела основ. Как я уже сказал, буддийские общины всегда ютятся у подножий деспотических престолов, потому что деспот не имеет опоры в народе, он нуждается в том, чтобы у него были интеллигентные советники и сотрудники, не связанные с народом . А поскольку буддийская община, по принципам своим, всегда экстерриториальна, человек, вошедший в общину, рвет все связи. Но если он при этом достаточно энергичен, пассионарен и интеллигентен, то его очень удобно использовать как советника, как чиновника для всяких дел.

И этот опыт перенял один из цэнпо – Сронцангамбо . Он пригласил к себе буддистов и сказал, что разрешит им проповедовать буддизм в Тибете . А в их лице он надеялся получить противовес против племенных вождей и жрецов бонской веры. Коллизия вообще‑то известная: престол, который поддерживают народные массы, выступает против аристократии и традиционной церкви . В Европе такое бывало неоднократно. Кончилось это для него плохо. Источники пишут о постройке им грандиозного дворца Потала , который вы сейчас можете увидеть на многочисленных картинках. Он стоит до сих пор, тогда строили очень надежно. Вокруг дворца тогда валялись вырванные глаза, отрубленные пальцы или руки, головы, ноги людей, которые или не хотели принимать буддийскую веру, или спорили с ним. Потом куда‑то исчез сам цэнпо, буддизм оказался в гонении.³⁹⁴

Я просидел несколько лет над историей этих лет Тибета. И установить здесь хронологию при наличии даже нескольких версий – собственно тибетской, китайской, сведений, которые в Индии сохранились (отрывочные переведены на английский, сейчас доступны), оказалось очень трудно.

Стало только ясно, что в Тибете сложились две партии – монархическая , которую поддерживали буддисты и которая стремилась совершить монархический переворот с ущербом для аристократии и традиционной церкви; и партия традиционалистов‑аристократов , сторонников бона и противников буддизма.

С одним из последних – Мажан его звали, произошла такая история. Он фактически был главой правительства при молодом цэнпо и ничего не боялся, потому что знал, что убить его буддисты не могут – ведь буддисты не могут никого убивать. А раз его не убьют, то он будет держать власть в своих руках. Но буддисты были люди очень отчаянные. Они сказали: «Ладно, мы его не убьем», заманили его в подземную пещеру, где были могилы старых царей, и заперли дверь. Никто его не убивал, он сам там умер – это его личное дело. Закон был соблюден, а переворот – совершен. Царь был объявлен воплощением Маньчжушри – бодисатвы мудрости , и начал жесточайшие войны, причем с помощью своих бонских подданных, но правил он при этом при помощи своих буддийских советников. Кончилось это для него тоже плохо, потому что боне кие жрецы его околдовали, когда он изменил своей тибетской жене в пользу индусской жены, и та приревновала. Послала своего сына, чтобы он потребовал у него нательную одежду. А как только он, испуганный, отдал сыну нательную одежду то его «околдовали» и он умер. Какая там была отрава, я не знаю, но какая‑то была.

Важно только то, что пассионарное напряжение там было страшное, и власть использовала иноземную культуру для объединения Тибета . Кончилось совершенно трагически. Последний монарх – Лангдарма его звали, перешел в бон и начал истреблять всех буддийских монахов. Тогда один буддийский монах его убил, все‑таки пожертвовал душой (не жизнью, заметьте, а душой!) – скандами своими, потому что он должен был после этого развалиться и погибнуть, и уже в нирвану никогда не попадет. Но он – ради веры – пожертвовал и застрелил того царя и убежал. А потом началась полная анархия.

Тибет развалился, а ведь перед этим это была крупная держава – вот такого масштаба, вот (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. ред. ), Непал и части Бенгалии – всё был Тибет . Он развалился на свои составные части: каждое племя огородилось дозорами, каждый монастырь или замок огородился высокими стенами, выйти куда‑нибудь – попасти скот или поохотиться – было связано с риском для жизни. То есть в Тибете после этой пассионарной вспышки сгорание прошло настолько быстро, что эти «угли», вообще говоря, мешали друг другу жить . Буддизм потерял Тибет полностью, тибетцы вернулись в старую веру и к колдовству, которое их очень устраивало: чтобы можно околдовать врагов и опоить их чем‑то или навести на них порчу – и очень хорошие средства борьбы.

Но туда в XI в. явился новый проповедник – Атиша , который стал проповедовать мягкие формы буддизма. (А буддизм в это время имел уже огромное количество разных форм. Но мы об этом говорить не будем.) А у него оказался талантливый ученик – поэт Миларайба , который сочинял дивные стихи. И эти стихи на тибетском языке (сам Миларайба был тибетец, не индус) дошли до сердец тибетцев. И постепенно тибетцы стали переходить обратно в буддизм, стали усваивать себе его принципы, и даже бон разделился на черный бон , враждебный буддизму, и белый бон , компромиссный буддизму.

Это продолжалось до XV в., пока там не появился новый гениальный тибетский мальчик – Цзонхава,³⁹⁵ который создал «желтую веру» – тот буддизм, который имеется сейчас у монголов, бурят и калмыков . (То есть имелся, сейчас его практически и там нет, и у тибетцев нет. Сейчас он уже кончился.) Но это уже было под влиянием несторианства , которое было принесено в Восточную Азию христианами в VI в. – это уже подробности истории культуры, которые нас не интересуют. Мы видим, что характер третьей вспышки (вот считайте – первая, вторая, третья (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) совершенно не похож на то, что было во время первой вспышки – вспышки древних культур.

* * *

И, наконец, что же было в это время в Китае ?

Китай кончил свой древний период задолго до VII в. Фактически в восстании Желтых повязок , описанном Гуанджуном в книге «Троецарствие» (рекомендую к прочтению!), он потерял свою пассионарность и существовал по инерции, как здание, которое все время обваливается кусками – там угол упал, там окно обвалилось, там крыша просела, вот таким образом он существовал. В 304 г. н. э. хунны подняли восстание против китайцев , которые страшно их угнетали. А хунны жили вот здесь, на севере Китая. Вот здесь вот они жили. (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) И 46 тысяч хуннов (против 16‑ти миллионов китайцев!) имели грандиозный успех. Они захватили в плен двух императоров и весь Северный Китай. Взяли власть в свои руки, но поскольку они были принуждены использовать китайцев и китаянок, то те, будучи патриотически настроены, стали истреблять хуннских царевичей и вождей. Особенно женщины в этом деле усердствовали, они оказались более патриотичны, чем мужчины.³⁹⁶

В общем, хуннское царство пало, оно заменилось царством сяньбййским – это древние монголы , выходцы из Сибири . Те в конце концов тоже погибли. Тут жуткая история, если кто желает, прочтите мою книгу «Хунны в Китае»³⁹⁷ – там описана смена двадцати семи правительств за очень короткий, 150‑летний период времени. Сами понимаете, все это могло быть только при абсолютном несовпадении уровней пассионарности. В одном случае она была выше, в другом – ниже; и поэтому одна давила другую. Там у меня в книге все подробно написано и термин «пассионарность» уже фигурирует. Так что повторять это не имеет смысла, расскажу только, чем это все кончилось.

В середине VI в. все иноземные правители в Китае уступили место своим первым министрам, которые расправились со своими государями самым жестоким образом, в лучшем случае их просто убивали, а в худшем – рубили на мелкие части, бросали в реку. И образовались два государства. Одно вот здесь (Л. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. Ред. ) – чжоусы , а другое здесь – Цинь . Они воевали друг с другом, – оба были китайские . И во время этой войны к северу и к югу от Китая были еще два государства. Из этих четырех каждое воевало против остальных трех. В результате наступил голод. В Китае это бывает редко, но тут наступил. Какой‑то недород был или урожай собрать во время войны было трудно. Убыль населения в Северном Китае считалась до 80 процентов.

И после этого, когда опять наступили хорошие годы, плодородные, победило всех вот это северо‑западное китайское государство (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. ред. ), конечно, более культурное, богатое и населенное. Начался жуткий прирост китайского населения

– с совершенно иным генофондом;

– с совершенно иными традициями;

– с иным произношением своих слов,

– с иными целями и установками, чем у древнего населения.

С древностью этот средневековый Китай роднит только традиционная иероглифическая система, которая осталась и до сих пор существует, но пока считать это культурное достижение, так сказать, связующим звеном, нет никаких оснований.

А раз изменился и стереотип поведения , и нравы, и обычаи, и цели, и задачи, то, естественно, должны были измениться и культурные идеалы, и культурные влияния.

Победившая в результате жутких культурных войн династия Тан была смешанного тюрко‑китайского происхождения, сам ее основатель – император Тайцзун (второй император династии Тан, но он был и основатель ее), когда примирились остатки саянских киргизов , сказал: «Мы с вами родственники, мы с вами единоплеменники – одного народа».

Он проявил невероятную любовь ко всему западному , а для Китая запад – это Монголия, Средняя Азия и Индия . Индия в это время, в VII в., давала буддизм. В самой Индии буддистам стало плохо, и поэтому они с удовольствием переезжали в Китай, чтобы становиться там учителями. В Монголии – жили древние тюрки, исключительно воинственный народ, которые, будучи побеждены этим Тайцзуном, признали его. Ли Шиминь его звали, он был очень хороший благородный человек. Они подчинились не Китаю, а вот этому Ли Шиминю, которого считали своем ханом и были его верными сторонниками.

А согдийцы , на которых в VII в. со страшной силой давили арабы , бросались в Китай за помощью, просили гарнизонов, просили полевых войск, чтобы их спасли от их арабских грабителей. И вместе с этими дипломатами туда шли деньги и вещи. Танская династия была самой западнической династией Китая. А китайские патриоты, естественно, страшно возражали. Они говорили (у Конрада³⁹⁸ есть прекрасная статья по этому поводу): «Зачем нам эти западные чужие обычаи? Зачем нам, чтобы юноши уходили в монастыри и, ничего не делая там, выпускали свою энергию куда‑то в воздух, ради спасения души? Они должны быть или земледельцами, или чиновниками, или солдатами – они должны приносить пользу государству. Надо перебить всех буддийских монахов, запретить все западные влияния и заставить людей работать на благо своей страны.

Читать лекции разрешалось – в Чаннаньском университете и даже в Чаннаньской консерватории. В Чаннани была консерватория, где даже учили танцовщиц и певиц для придворного театра. Но танские монархи – наследники Тайцзуна продолжали:

– увлекаться индийским балетом с обнаженными танцовщицами (китаянки танцуют только одетые в халаты);

– они увлекались своими воинами, которые скакали в широких штанах на своих степных конях, а не так, как китайцы еле‑еле трусцой, держась за луку;

– они увлекались согдийцами , которые приходили с богатыми одеждами и проповедовали учение Мани (это гностическое учение ) или учение о почитании огня;

– они переводили эти книги, интересовались этой литературой.

Кончилось тем, что основная масса китайского населения, проникшая на чиновные должности, и окружение тайского дворца и иноземцев, хотя бы и живших в составе империи, – пришли в резкую контроверзу.

Одна китайская императрица – У ее звали («попугай»), ввела обязательный экзамен на чин , что продолжалось вплоть до Гоминдана. Чтобы получить чиновную должность, надо было сдать экзамен по классической китайской филологии, сочинение написать и ответить устно. Экзамены были жуткие, принимали в значительной степени по блату. Но все равно требования были невероятно высокие. И кто же принимал? Профессора‑то все были китайцы , пропускали они по блату – своих . Да свои‑то и могли выучиться: китайцы – страшно усидчивый народ. А тюрки, или согдийцы, или тибетцы, или корейцы, которые служили в танское время в армии или еще где‑нибудь, они вообще и кисть‑то держать не умели, и иероглиф‑то не могли, подписаться‑то еле‑еле могли. Они, конечно, теряли все должности и все преимущества, но это было только в гражданском управлении. В военном, – они держали власть в своих руках, ибо у них были сабли. Они умели ими владеть. Тогда возникла рознь между гражданскими чиновниками и военными. Казалось бы, военные имеют реальную силу – они могут сражаться, а эти – доносы писали и очень ловко писали и в большом количестве, оговаривая всех: наиболее способных полководцев, наиболее лояльных принцев Танского Дома, наиболее выдающихся солдат. И тех по доносам казнили. Армия ослабла. Кроме того, армию пронизали шпионами, которые должны были все доносить. Китайцы‑то к этому привыкли: «Ну стукач и стукач, – подумаешь!» А тюрки этого переносить не могли. «Как же это? Он мой боевой товарищ или стукач? Что‑нибудь одно!»

Если они выясняли, что он стукач, то убивали его. Тогда им присылали следующего. Понимаете, тут проявилось полное этническое несоответствие . Кончилось тем, что императрица У сначала произвела переворот, казнила почти всех принцев Танского Дома, кроме собственного сына, которого загнала в жуткую ссылку. Потом ее низвергли. Сына вызвали, но он уже был совершенно травмированный, однако стал управлять – более‑менее ничего. Но его жена произвела очередной переворот. Китаянки активно действовали, такие пассионарные – жуть! Новый переворот, и ее прикончили сторонники Танского Дома. Но за это время война‑то шла на границах: тюрки восстали, согдийцы предпочли такому импотентному правительству подчинение арабам, тибетцы бросились на западную границу.

Воевать кому‑то надо было? – Ввели наемные войска. Но наемные войска состояли из тех же тюрок, монголов и тибетцев. И они так же, понимаете, ненавидели систему доносов, шпионажа и стукачества, как и все их предшественники. И кончилось дело тем, что один из вождей войска – Ань Лушань его звали – в 756 г. поднял восстание в местечке Юйянь – здесь вот (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. – Прим. ред. ), возглавив три корпуса пограничных войск (всего было 12).

Три корпуса, 150 тысяч человек, которые под звуки барабанов сказали, что они испепелят эту подлость, которую им присылают, и вообще они с этим мириться не будут.

И началась жуткая гражданская война , которая продолжалась всего шесть лет. Унесла она из Китая населения – вот считайте: 56 миллионов перед началом гражданской войны и 17 миллионов после конца гражданской войны. Понимаете, в то время каждый профессиональный воин это был примерно наш мастер спорта, а то и чемпион по фехтованию и верховой езде. А против них пришлось бросить:

– необученные крестьянские толпы;

– или императорскую гвардию, состоявшую из сынков знатных фамилий – тоже не обученную, только шикарную очень;

– или население городов.

В общем, поэт Ду Фу писал по этому поводу так:

Пошли герои снежною зимою на подвиг, оказавшийся напрасным,

И стала кровь их в озере – водою, и озеро Чэнь Тао стало красным.

В далеком небе дымка голубая, уже давно утихло поле боя.

Но 40 тысяч воинов Китая погибли здесь, пожертвовав собою.

И варвары ушли уже отсюда, кровавым снегом стрелы обмывая,

Шатаясь от запоя и от блуда и варварские песни распевая,

А горестные жители столицы, на север оборачиваясь, плачут,

Они готовы день и ночь молиться,

Чтоб был поход правительственный начат.³⁹⁹

Но «поход правительственный» удалось начать только тем способом, что попросить помощи у своих заклятых врагов – уйгуров и тибетцев . И когда регулярные части уйгурского хана и тибетского цэнпо пришли на помощь своему естественному противнику – императору Китая, то войска Ань Лушаня стали терпеть поражения. Он сам погиб, его наследник Ши Сыминь тоже был убит. Восстание было задавлено правительством. Надо было – руками врагов истребить свою регулярную армию. Так захлебнулся пассионарный толчок в Китае .

Как видите, не похоже ни на древность, ни на соседей, ни на что.

То есть мы видим, что индивидуальность этих процессов вовсе не скрадывает общности пассионарного толчка, а идет за счет местных условий, местной этнографии, местной географии , того, что мы называем страноведением. Таковы параметры этногенетических процессов во всем мире.