Лекция хх. Исторические взгляды европейцев в средние века

Воздействие христианских идей. Вся интеллектуальная жизнь в средневековой Евро-пе находилась под контролем католической церкви. Существенная особенность пропове-довавшихся церковью представлений об истории – противопоставление земной жизни, полной мирской суеты, низменных людских страстей и пороков, ужасов и опасностей, Царству Божию, в котором праведных ждёт вечная гармония и бессмертие. Недаром важ-нейший труд теоретика христианства Аврелия Августина (354–430) назывался «О граде Божием». Блаженный Августин убеждал в этом труде, что жизнь есть царство смерти, а смерть ведёт к вечной жизни. Данная идея настолько прочно утвердилась в богословии, что в 1198 г., почти через восемь веков после Ав­густина, будущий папа Иннокентий III написал специальное сочинение «О презрении к миру».

Аскетические взгляды и отрицательное отношение к мирской жизни отражались на подборе событий, их трактовке, характеристиках и оценках исторических деятелей. Исто-рия подразделялась на священную и светскую, причём первая занимала более почётное место в средневековой идеологии, культуре и пропаганде. Библейская священная история и жития святых излагались возвышенным, а события светской жизни – будничным сти-лем.

При описании человека особо выделялись такие его качества, как усердное почитание божественной службы, защита сирых, приверженность евангельскому учению, борьба с еретиками, чувство справедливости, основанное на христианских нормах. В результате портреты исторических деятелей, которые были ярко представлены в средневековой литературе, превращались в некое подобие икон.

Важнейшей особенностью средневековой историографии являлся провинденциа­лизм, вытеснявший прагматизм античной исторической мысли. Через всю книгу Августина «О граде Божием» проходят уверения, что история развивается по божественному предна-чертанию, люди же являются слепыми исполнителями божественного замысла, а их разум и воля не способны изменить ход истории. Исторический процесс Августин представлял как планомерную эволюцию божественного единства. Все позднейшие превращения пред-восхищены божественным замыслом, заложенным в мире уже во время его сотворения.

Проблема зла в истории. Августин признавал, что в мире совершается много зла, но при этом утверждал, что зло допускается Богом, чтобы добро «в большей степени нравилось и представлялось более достойным похвалы». От людей бывает скрыто, ка­ким образом зло служит совершенству творения, но самому Богу это известно.

Иногда Августин раскрывал высший божественный смысл исторических событий, ко-торые при первом взгляде кажутся злыми и греховными. Так он объяснял смысл утверждения мирового господства Римского государства, далёкого от христианских идеалов. Главной чертой древних римлян, писал Августин, было честолюбие, жажда славы. Для своего прославления, во славу родины они совершали героические поступки и терпели страдания. Эти поступки и страдания весьма поучительны: если их можно было осуществлять во имя земных целей и земной родины, то никакие подвиги и жертвы ради небесной родины не должны казаться невозможными.

Таким образом, доблести римлян, служившие ложным целям, становились назиданием для христиан и помогали им продвигаться к полному торжеству царства Божия. Но поскольку люди не в состоянии принять всё Божие откровение сразу, Бог внушает им его постепенно, подобно тому, как ребёнка учат читать по слогам. Именно в постепен­ном продвижении человечества к царству вечной жизни Августин вместе с другими средневековыми богословами видел содержание исторического процесса и историче­ский прогресс.

В отличие от Августина, вероучитель Пелагий (360 – ок. 418) утверждал, что Бог даровал человеку свободную волю. Преимущества разумной твари, т.е. человека, перед прочими существами, созданными Богом, заключается в том, что «нам дозволено выбирать и отвергать, одобрять и пренебрегать». Бог положил перед человеком добро и зло; добровольный выбор Бог даровал самому человеку. Пелагий в начале V в. был осуждён за учение о свободной воле как еретик.

Боги и рок выступали в качестве действующих сил истории и у античных авторов; чудеса и предзнаменования нередко попадали на страницы их произведений. Но для античной историографии было характерно критическое отношение к мифам и легендам. Она не была в такой степени начинена мистикой, как средневековая историография. Всё это означало шаг назад от античного прагматизма и приближалось к мифологическим представлениям о решающей роли сверхестественных сил в человеческой жизни.

Судьба античного наследия. Далеко не однозначно было отношение средневеко­вых историков к античной литературе. Августин и другие отцы церкви IV–V вв. пользовались творениями философов, поэтов и историков. Но христианская церковь часто выступала против обращения к античным мудрецам-язычникам. Однако как на Западе, так и на Востоке периоды отрицания античного литературного наследия и его решительного осуждения чередовались с обращением к античным авторам, моралисти­чески истолкованным в духе христианства. При этом главная заслуга сохранения античного наследия принадлежала Византии.

Одним из выдающихся византийских историков, высоко ценивших античные историографические образцы, был Прокопий Кесарийский (между 490 и 507 гг. – после 562 г.). Он описал историю войн, которые император Юстиниан «вёл как с восточными, так и с западными варварами».

Следуя примеру Геродота, Прокопий не углублялся в легенды и мифы далёкого прошлого, а излагал политические и военные события, хорошо ему известные. Следуя другим античным примерам, историк давал обещание излагать события так, как они происходили, поскольку «риторике свойственно красноречие, поэзии – вымысел, а историку – истина». Слабее повлияли античные образцы на византийские хроники.

В ХI – начале ХII в., когда византийская культура переживала расцвет, обращение к светской тематике и человеческим стремлениям как одной из основных причин истори-ческих событий стало более заметным. Крупнейший историк Византии ХI в. Михаил Пселл, возводя события истории к воле божественного провидения, в то же время считал необходимым исследовать их земные причины и результаты.

Подобно наиболее глубоким античным исследователям, он не ограничивал объяснение внешнеполитиче­ских поражений своей страны иноземными нашествиями, а старался обнаружить признаки разложения Византии в периоды её расцвета. «Дом рушится уже тогда, – писал он по этому поводу, – когда гниют крепящие его балки».

Почему античная историографическая традиция не была целиком задушена средневековым провиденциализмом и аскетизмом? В Средние века, как и в античный период, жизнь была исполнена мирских страстей, земных нужд и желаний. У самой церкви были земные интересы, проявлявшиеся в эксплуатации своих крестьян и прихожан, в притязании на светскую власть и т.д.

Для осуществления своих целей церковные «верхи» призывали к подчинению народа земным властям. В целях укрепления авторитета королей и князей объявлялось, что прерогативы последних имеют божественное происхождение, а царства земные рассматривались как несовершенная имитация царства небесного.

Отношение к светской истории. В глазах средневекового человека светская история была плодом «мудрствования» человека и уже по одной этой причине не шла ни в какое сравнение с историей священной. Её «сообщения» изменчивы в зависимости от места и времени, поэтому их правомернее относить к разряду «мнений», нежели истин. Соотношение этих двух типов истории в системе средневекового знания может быть выражено в таких соответственных понятиях, как абсолютное и относительное, подлинное и мнимое, божественное и человеческое.

Священная история была «полной» и «завершённой» и включала в себя знание су­деб человечества со дня творения до дня последнего суда и прекращения времени и ис­тории. «Белым пятном» в ней оставался конкретный ход событий между «вознесением Христа на небо» и его «вторым пришествием». В этом незаполненном пространстве сложился тип средневековой светской («профанной») истории, состоявшей из сообщений ординарного человеческого опыта.

В летописях и анналах, выходивших из-под пера самых благочестивых монахов, посто-янно встречаются описания политических событий и борьбы правителей за светские ин-тересы. Некоторые хронисты, считая необходимым искать оправдания тому, что они обращались к светским сюжетам, ссылались на наличие подобных сюжетов в Ветхом завете. Самые ярые приверженцы аскезы обвиняли хронистов, писавших о царях и полководцах, в суетности и греховности, называя их повествования «вздорной бабьей болтовнёй».

Но именно «суетность и греховность» интересов средневековых историков придают их произведениям столь большое значение как исторического источника. Благодаря тому, что изгонявшаяся из исторической литературы земная жизнь всё же проникала в неё, мы встречаем в средневековых хрониках и летописях не только многочисленные сведения о светских правителях и их внешнеполитической, а временами и внутрипо­литической деятельности, но и упоминания о положениях народных масс, о народных бедствиях, волнениях и т.п.

Характерное для средневековой историографии служение теологии не сделало исторические произведения совершенно монотонными и единообразными. Взгляды средневековых историков различались в зависимости от социальной среды, которую они отражали, и от изменений, которые претерпевала эта среда. В хрониках можно заметить отражение взглядов князей, церкви, иногда бюргерства.

Элементы дидактики. Средневековые летописцы и хронисты считали, что их задача – учить добродетельной жизни и отвращать от пороков. Изучая историю, люди должны понять, что им надлежит следовать честным и доблестным примерам и избегать и ненавидеть всё порочное. Летописцы с одобрением писали о милосердии князей и церковных иерархов и с осуждением – о вероломстве, о нарушении крестного целования.

Такие качества, как благочестие, жизнь, сообразная евангельским законам, всячески прославлялись средневековыми историками, но они часто не утаивали и отклонений от того, что считали добродетельным, позволяет нам получить более или ме­нее объективное представление об удалённой от христианских норм реальной социально-политической жизни, быте и культуре Средневековья.

Религия единого Бога способствовала расширению кругозора средневековых историков, побуждала их писать не только о своём народе, но и о «христианском народе» в целом. Развивались взаимосвязи и взаимопонимание исторических литератур христианского мира.

Нельзя также забывать, что Средневековье было эпохой зарождения современных европейских национальностей, национальных языков и национальных государств. А это обстоятельство имело значение для развития национальных историографий. Средневековые историки проявляли большой интерес к происхождению народов и государств.

И чем сильнее народности осознавали себя как единство, тем настойчивее пробивались в историографию тема порицания междоусобиц, патриотические призывы к обороне родной земли от иноземных завоевателей.

Временами эти призывы звучали не менее настойчиво и громко, чем мотивы чисто религиозные. Иногда же они облекались в религиозные одежды. И тогда борьба с иноземными завоевателями трактовалась как борьба с иноверцами, с «погаными».

Роль истории в жизни средневекового человека. В Средние века история не рассматривалась как наука или как занимательное чтение. Она была существенной частью миросозерцания. Различного рода «истории», хроники, летописи, биографии королей, описания их деяний были излюбленным жанром средневековой словесности. Средневековое общество постоянно пыталось соотнести себя с прошлым и будущим.

Этому способствовало то, что очень большое значение истории придавало христианство. Христианская религия изначально претендовала на то, что её основа – Ветхий и Новый завет – глубоко исторична. Существование мира и человека разворачивается во времени, имеет своё начало – творение мира и человека и конец – второе пришествие Христа, когда должен будет свершиться Страшный суд, откроется смысл и свершится смысл истории, представленной как путь спасения человечества Богом.

В феодальную эпоху истории летописец, хронограф мыслился как «человек, связующий времена». История была инструментом самопознания общества и гарантом его мировоззренчески-социальной стабильности, ибо утверждала его универсальность и закономерность в смене возрастов человечества, во всемирной истории. Это особенно ярко прослеживается в таких «классических» исторических сочинениях Средневековья, как хроники Гвиберта Ножанского, Оттона Фрейзингенского, Уильяма Мальмсберийского и др.

Отношение к прошлым историческим эпохам. Глобальный христианский «историзм» сочетался с удивительным, на первый взгляд, отсутствием у средневековых людей чувства конкретной исторической дистанции. Прошлое они представляли в костюмах своей эпохи, усматривая в нём не то, что отличало людей и события давних времён от них самих, но то, что казалось им общим, универсальным.

Прошлое не усваивалось, а присваивалось, как бы становясь частью их исторической реальности. Александр Македонский представал средневековым рыцарем, а библейские цари правили на манер феодальных государей. Это особенно заметно в таком «околоисторическом» жанре, как житийная литература, пользовавшаяся в Средние века наибольшей популярностью.

В ХIII в. в средневековой историографии возникли новые тенденции, связанные с развитием городов. Они нашли отражение в «Хронике» итальянского монаха-францисканца Салимбене (1221 – ок. 1288), отличавшейся острым интересом к событиям мирской жизни его времени, тонкой наблюдательностью и рационализмом в объяснении причин и следствий события, наличием автобиографического элемента, предвещавшим появление нового мировоззрения.

Изменения в историческом сознании европейцев в начале эпохи Возрождения. Гуманисты в своих размышлениях на исторические темы отталкивались от среднекового восприятия прошлых эпох, но при этом противопоставляли свои представления средневековым. Они считали античную культуру образцом мировосприятия индивидуального сознания и добродетели.

С расширением кругозора человека, особенно в эпоху Великих географических открытий, возникает понятие исторического времени. Передовые люди ХIV–ХV вв. уже осознавали исторические изменения в прошлом, а также различия в основном содержании Древнего мира, Средневековья и Нового времени.

Историки эпохи Возрождения окончательно отходят от провиденциализма, объясняя причины событий с позиций человеческого прагматизма, а также желаний исторических деятелей. Авторы исторических сочинений того времени решительно отрицают чудесное и подвергают научной критике сведения такого рода в средневековых хрониках.

Если в Средние века историю человечества делили на периоды по «мировым монархиям», то теперь – на три эпохи. При этом первая эпоха (античность) всячески превозносилась, а вторая (Средневековье) – подвергалась критике. Ругая средневековых хронистов, историки Возрождения некритически относились к историческим трудам античности.