Глава II Занимательность сюжета, юмор в повести, особенности языка «Повести о Фроле Скобееве»

Наибольшей новизной и независимостью в отношении к древнерусской литературной традиции отличается, кроме повести о Карпе Сутулове, «История о российском дворянине Фроле Скобееве». Оба произведения выходят из круга исторической, житийно-демонологической или морально-нравоучительной тематики средневековья в область легкого и занимательного рассказа. Хорошо развитая интрига, юмор, элементы психологизма и реалистического бытописания, сатирические тенденции — отличительные черты этих повестей. В соответствии с новизной фабулы и ее освещения своеобразен и нов язык авторов, особенно в «Истории о Фроле Скобееве»: элементы славяно-русского языка сочетаются у них с просторечием, народно-поэтической лексикой и бойкой канцелярской речью московских приказов, в небольшом количестве уснащенной новыми европейскими терминами. Новизна тематическая и стилистическая сближает обе повести с жанром сатирической новеллы, вошедшим в оборот среди русских читателей второй половины XVII в.; ассоциируется эта новизна и с устными бытовыми и сатирическими сказками.

В «Истории о российском дворянине Фроле Скобееве», действие которой датировано автором 1680 г., рассказывается о том, как ловкими проделками устраивает свое житейское благополучие «ябедник», бедный новгородский дворянин Фрол Скобеев. Он обманом проникает в дом богатого стольника Нардын-Нащокина, соблазняет его дочь Аннушку и затем увозит ее с ее согласия из родительского дома. Тайно обвенчавшись с ней, он плутовскими проделками добивается у стольника прощения и признания этого брака.

«История о Фроле Скобееве», рисующая взаимоотношения старшего поколения и молодежи, ставит и решает таким образом тот же вопрос об отцах и детях, который стоит в центре внимания авторов повести о Савве Грудцыне, комедии-притчи о блудном сыне и ряда других произведений второй половины XVII в. Но в отличие от тех из них, где старый уклад жизни торжествует над попытками молодежи порвать с ним, в «Истории о Фроле Скобееве» старики одурачены умным и изворотливым ябедником и вынуждены в конце концов не только примириться с ним, но и принять его в свою семью, причем сочувствие автора всецело на стороне этого плута.

Женитьба на Аннушке Нардын-Нащокиной для Скобеева — средство приобрести богатство и бросить занятия ябедами: он — «дворянин небогатой и имеет пропитание, что всегда ходит в Москве за делами поверенным». Чтобы добиться своей цели, Скобеев использует все средства: он знакомится с прикащиком стольничьих вотчин, через него входит в доверие к мамке Аннушки, подкупает ее, переодетый проникает на вечеринку в дом стольника, а, сблизившись с Аннушкой, едет за ней следом в Москву, заложив свои пустоши. Скобеев рискует последним своим имуществом: «или буду полковник или покойник», говорит он перед отъездом сестре: «хотя и живот мой утрачю, по тех мест и жизнь моя кончается, а от Аннушки не отстану». Занятия «ябедами» для Скобеева после женитьбы — временное средство прокормиться, а вместе с тем способ выманить богатство у тестя, так как он знает и, видимо, сам разделяет мнение стольника о своей профессии: прощенный Нардын-Нащокиным, Фрол Скобеев на его вопрос — «ну, плут, чем ты станешь жить», — умышленно смиренно отвечает: «Милостивый государь-батюшко! изволишь ты сам быть известен, чем мне жить, более не могу пропитания найти, как за приказными делами ходить». Стольник дарит ему вотчины, наделяет деньгами, лишь бы не позорить себя и свою дочь плутовской профессией зятя. «Живи уже постоянно [т. е. устойчиво], а за ябедами не ходи, перестань, а живи ты в вотчине своей лутче, здоровее», — так советовал Скобееву его покровитель стольник Ловчиков, когда он известил его о женитьбе; «перестань, плут, ходить за ябедой», — вторит Ловчикову и другой стольник — Нардын-Нащокин.

Добившись своей цели, Фрол «справил деревни за собою и стал жить очень роскочно... а за ябедами ходить уже бросил». Итак — идеал жизни у Скобеева, в сущности, тот же, что и у стариков, которых он одурачивает: «постоянная» жизнь «в великой славе и богатстве», жизнь обеспеченного чужим трудом землевладельца, который «наследников по себе оставя и умре».

Никаких порывов к действительно новой жизни у него нет; необычна лишь полная беспринципность, неразборчивость в средствах, которыми он добивается задуманного. Недаром «знатные персоны» после примирения Скобеева с стольником «весма Скобееву удивлялися, что он зделал такую притчину и так смело».

Воля, настойчивость, здравый смысл — вот те положительные качества, в которых нельзя отказать Скобееву; но аморальность, цинизм его поведения, жизненный практицизм в соединении с неразборчивостью в средствах — сближают его не с лучшей частью людей переходного времени. Сама русская действительность конца XVII в. и петровского времени давала материал для создания образов дельцов, подобных Скобееву. В «Истории о Фроле Скобееве» отразилась оборотная сторона новой эпохи.

Более привлекательными чертами наделил автор Аннушку. Она испугана неожиданным открытием, когда в девичьем наряде перед ней в светлице оказался Фрол Скобеев: «не ведает, что пред ним ответствовать, и стала быть в великом страхе»; «принуждением» добился своего предприимчивый гость; но, упрекая на другой день мамку за обман («что ты, проклятая, надо мною зделала»), Аннушка уже не имеет гнева на насильника: он «вложил жалость в сердце ее», девушка сразу привязалась к нему и с этого времени берет в свои руки инициативу устройства своей личной жизни. Она без раздумий и колебаний решает стать женой Скобеева, сама помогает ему организовать ее увоз из родительского дома и вместе с мужем разыгрывает перед присланным к ней от отца с матерью слугой шутовскую сценку. Пробуждение инициативы, сознания права на самостоятельное устройство семьи, отсутствие родовой спеси — вот что показал автор в образе Аннушки. Но и здесь, как в характеристике Скобеева, «новое» в жизни женщины проявляется еще в грубой, примитивной форме. Аннушка ни разу не вспоминает об огорченных родителях, соглашается разыграть перед их посланцем притворную болезнь, которая заставила стариков «пребезмерно о дочери своей соболезновать». Приехав по приглашению родителей с мужем к ним в дом, Аннушка по обычаю «пала пред ногами» их, но нигде автор не упомянул о том, что она хоть на минуту пожалела о доставленном им огорчении. Уверенная в своей правоте, она «учинила по воли мужа своего» даже тогда, когда он учил ее обманывать родителей. Этот «вор, плут, ябедник», как именуют Скобеева старики, неотделим теперь от ее жизни, и потому чуждой становится ей и печаль родителей, в основе которой, впрочем, лежит их спесь, гордость своей родовитостью: «Тебе ли, плуту, владеть дочерью моею? поиду к государю и стану на тебя просить о твоей плутовской ко мне обиде».

Рисуя образ ловкого плута — Скобеева без малейшего оттенка сатиры, автор «Истории» направил свою насмешку против стариков, кичащихся своей родовитостью, презирающих Скобеева и за его бедность, и за постыдную, с их точки зрения, профессию. Комическое впечатление производят огорченные неравным браком дочери старики даже тогда, когда, казалось бы, они искренно «соболезнуют» о ней, когда они шлют ей благословение, уверенные, что этим исцелят ее от болезни. Веселую интермедию вставляет в рассказ автор, когда он передает встречу молодых супругов с посланным к ним родителями слугой, который должен был «проведать Аннушку», «жива ли она, и имеет ли пропитание какое». Скобеев «усмотрел, что от тестя идет человек, и велел жене своей лечь на постелю и притворить себя, якобы болна». Слуге, на вопрос о здоровье Аннушки, притворно опечаленный Скобеев отвечает: «Видишь ты, мой друг, каково ее здоровье! Таков ти родителской гнев, они ее заочно бранят и кленут, оттого она при смерти лежит. Донеси их милости, хотя б они при жизни ее заочно благословили». И вот родители, не подозревая, что с ними сыграли шутку, шлют дочери «образ, который был обложен золотом и драгим камением», все же наказывая при этом слуге: «А плуту и вору Фролке скажи, чтоб он ево не промотал». И снова муж с женой одурачивают слугу. Фрол приказывает жене встать с постели и, приняв образ, серьезно объясняет слуге: «Таково ти родителское благословение: и заочно их не оставили, и бог дал Аннушке здоровье, ныне, слава богу, здорова». Так, на контрасте между истинным смыслом происходящего и тем, какой приписывает ему одна из сторон, строится комический эффект.

Автор умело показал, что примирение стольника с нежеланным зятем было вынужденным и потому лишь внешним. Сам старик горько иронизирует над собой, когда наказывает слуге во время первого визита к родителям молодых так отвечать всем приходящим: «Время такого нет столнику, для того, что с зятем своим, вором и плутом Фролкою Скобеевым, кушает». Обида сохранилась в душе Нардын-Нащокина несмотря даже на то, что и царь, узнав о замужестве Аннушки, отнесся снисходительно к дерзости Скобеева и обещал огорченному отцу: «Советую тобе, что уже того не возвратить, а он твоим награждением, а моею милостию против протчих своей братьи оставлен не будет». Лишь тогда, когда одаренный вотчинами и деньгами Скобеев «стал жить очень роскочно», в доме тестя он «всегда был приниман с честию». Насмешку заслужила лишь сословная спесь родовитых бояр, и на посрамлении ее построен весь сюжет этой новеллы.

Смелость, с какой автор высмеял эту когда-то вполне закономерную в быту русского боярства спесь, свидетельствует о том, что и в жизни к ней не было уже прежнего почтения. Очевидно, повесть сложилась после отмены местничества (1682), хотя в одном из списков она датирована 1680 г. («История... зело ко удивлению достоина и полезна к слушанию, 1680 году на свет произведена»; обычно дата эта относится к описанному в «Истории» происшествию). «История» сохранилась в списках не старше первой половины XVIII в.; рассказ ведется автором, как воспоминание о прошлом: «Тогда все обычай имели быть в собрании на Ивановской площади», «Имели в то время обычай те старые люди носить в руках трости натуральные с клюшками».⁵

В языке повести есть ряд иностранных слов, ставших общеупотребительными во второй половине XVII в., частью в конце его (банкеты, публикация, натуральные, реестр, персона). С другой стороны, вряд ли История сложилась позже конца XVII в.: все действие происходит в Москве, нигде не упоминается еще о существовании Петербурга, царь один — ни о двух царях, ни о царевне Софье нет ни слова. Возможно, что эта веселая «История о Фроле Скобееве», высмеявшая так долго почитавшуюся родовитость происхождения, сложилась между январем и маем 1682 г.

Язык «Истории о Фроле Скобееве» характерен для времени, когда из разнородных элементов стал складываться новый повествовательный стиль. У автора есть свои излюбленные приемы, которыми он пользуется на протяжении всего рассказа. Ближе всего автору простая деловая речь московских приказов. Навыки бойкого канцеляриста видны и в простом синтаксисе Истории (большей частью автор обходится короткими фразами, без придаточных предложений), сочетающем фразы с помощью соединительного «и»: «и в том новгородском уезде имелись вотчины... и в тех вотчинах... и проведав Фрол... и взяв себе намерение...» Но автор не прочь иногда щегольнуть изысканными оборотами речи: «возыметь любление», «иметь обязательную любовь», «чинить вспоможение», «стал в великом сумнении», «разсуждает к склонению милости» и т. д. В этих более изысканных оборотах речи изредка мелькают и славянизмы, впрочем — такие, которые входили и в устную речь грамотных людей: «велми, понеже, рече, повеле, дерзновенно, несть, пребезмерно, глаголание, умре» и т. п. Зато в диалоге не только «плут, вор и ябедник» Скобеев уснащает свою речь вульгаризмами, но к ним прибегает и Аннушка и даже «летами весма древен» важный стольник. «Что ты, проклятая, надо мною зделала», — бранит Аннушка мамку. «А плуту и вору Фролке скажи, чтоб он ево [родительского образа] не промотал», — наказывает стольник слуге; «конечно, плут заморит Аннушку, чем ему, вору, кормить ее, и сам как собака голоден», — сетует стольник перед женой. Как будто умышленно, чтобы подчеркнуть резкую бранную речь стариков, автор заставляет Скобеева в разговорах с тестем выражаться особенно изысканно, тогда как и Нардын-Нащокин и Ловчиков, бессильные в своем гневе, отводят душу, осыпая «вора и ябедника» в глаза и за глаза бранью. Внешне почтительные, но смиренно-лукавые ответы Скобеева оттеняют раздраженные, беспомощные упреки стариков.

В 1785—1786 гг. «История о Фроле Скобееве» была переделана в рассказ «Новгородских девушек святочный вечер, сыгранный в Москве свадебным». В этой переделке еще более усилен плутовской элемент. Сальников, повторяющий образ Скобеева, обманом присваивает себе самые крупные вотчины тестя, и дочь приходит в восторг от той ловкости, с какой ее муж обокрал отца. Несмотря на то, что и романические эпизоды, в духе времени, развиты здесь гораздо больше, чем в «Истории о Фроле Скобееве» (введен и «маленький божок любви», и «колчан» с «золотыми стрелами», и рассуждения о любви, как о «верховной властительнице», и пр.), весь рассказ остается в сущности такой же плутовской новеллой, как и его оригинал XVII в. ⁶

Итак, эволюция жанра бытовой повести в русской литературе второй половины XVII в. приводит к постепенному отказу от традиционных ценностей и к замене их новыми.

Прежде всего, оказывается, что молодой герой может выбрать свой путь в жизни и преуспеть на нем. Именно этот позитивный вывод сделал возможным появление в петровскую эпоху очередного витка жанра – «гисторий», рассказывающих о героях, олицетворяющих собой новые веяния в истории России.