3. Главная цель любого человеческого союза — взаимопомощь, обеспечение безопасного существования, поэтому и для государства самое луч-

251

шее — естественный   порядок,   при   котором   каждый   исполняет   в   нем  то, для чего предназначила его  природа. Как только правитель пытается заступить место творца и, понуждаемый страстью, старается по собственному произволению  перетворить  человека,  заставить его  быть  тем,  чем   не создавал его бог-творец, так этот деспотизм, повелевающий небу, становится отцом хаоса и отцом злой участи, которая не преминет постигнуть все государство.  Поскольку  же установившиеся  по традиции  сословия  людей известным   образом   противодействуют   природе,   которая   приносит   свои дары всем, не считаясь с сословием, то и не удивительно, что большинство народов перепробовали всевозможные формы правления, ощутили на себе бремя каждой   и,   в   конце концов отчаявшись, вернулись   к   той, которая превращала  их в  машины,  к правлению  деспотическому и наследственному. Народы рассуждали как еврейский царь¹⁴, который сказал, когда были предложены ему три наказания:  «Лучше впаду в руки Господа, только бы не впасть мне в руки человеческие»¹⁵;  они сдались на милость Провидения,  ожидая,  кого же  пошлет  им  Провидение  в  правители,  ибо  аристократия — это  жестокая  тирания,  а  правление  черни — это подлинный Левиафан.  Все  христианские  правители   именуют  себя   «государями   милостью божией» и этим признают, что получили корону не благодаря заслугам, о которых не могло быть  и  речи до их рождения, а потому что так угодно  было Провидению,  чтобы   родились   они тем,   кем   родились. А чтобы были у них свои заслуги,  им необходимо приложить свои труды, как бы оправдывая Провидение в том, что оно сочло их достойными их  высокого  призвания,   ибо   велико   призвание   государя,  он  словно  бог среди людей,  высший гений  в образе человеческом. И те немногие государи, которые поняли обращенный к ним зов судьбы, так отметившей их среди людей, словно звезды блестят на мрачном, покрытом тучами небосводе, они утешают путника, заблудившегося во время своего печального путешествия по страницам политической истории человечества.

Ах, если бы явился второй Монтескье, и дал нам ощутить дух законов и правлений, существовавших на нашей круглой Земле хотя бы в самые известные века и времена! Мы ждали бы от него не пустых названий трех или четырех форм правления, которые ведь никогда не бывают вполне одними и теми же, и мы ждали бы от него не остроумных принципов организации государств, потому что государства построены не на одних словесных принципах, не говоря уж о том, что такие принципы не выдерживаются и не бывают постоянными во всех своих состояниях и во все времена, и мы ждали бы от него не отрывочных сведений, относящихся к разным народам, временам и странам, потому что даже Гений земли не построит целого из такого хаотического беспорядка, — но мы ждали бы философского и живого изложения гражданской истории — истории, в которой, сколь однообразной ни представляется она нам, ничто не повторяется дважды, — в ней устрашающее и поучительное зрелище пороков и добродетелей нашего рода человеческого, наших правителей, зрелище, постоянно изменяющееся во все времена и у всех народов, зрелище, постоянно неизменчивое, постоянно одно и то же.

252