12* Рёмер. Сведения о побережье Гвинеи 10, с. 279.

13* «Путешествия» Спаррмана, с. 73. Человеколюбивый путешественник включите свои

рассказ  немало сведений  о  жестоком  обращении  с  рабами  и  об охоте на них. См. с 195. 612 и др.

176

Но какое же право у вас, о  бесчеловечные люди, даже приближаться к этой земле?  Почему отнимаете вы  у нее сыновей  ее — жестоко, хитро, воровато? Тысячелетиями эта земля принадлежала им, а они — ей; предки нынешних негров заплатили за обладание ею высокой ценой, приобретя уродливую  фигуру  и  черный  цвет кожи.  И  словно  детей  опекало их солнце Африки,  налагая  на   них  свою  печать,   придавая   им   новое  строение, а вы, увозя их прочь, объявляете себя ворами и грабителями.

Во-вторых,   Дикари   ведут   жестокие   войны   за   свою   землю,   за   своих отнятых,  поруганных,  преданных  на   муки  сыновей.  Вот  откуда  скрытый гнев  американских   аборигенов   против  европейцев,   если   даже  европейцы сносно и терпимо обращаются с ними;  не искоренить в душе их чувство: «Вам нечего  здесь делать!   Это — наша  земля».  Вот  почему   все   так   называемые  дикари   поступают   предательски   по   отношению   к   европейцам, даже если внешне кажется,  что европейская учтивость  укротила их нрав. В первый же момент, когда просыпается в их груди чувство родины, бурно разгорается  пламя,  теплившееся   в  глубине  костра, — и  тогда  дикари. не успокоятся, пока зубами своими не раздерут тела чужестранцев. Нам это кажется страшным, и на самом деле омерзительно, но не европейцы ли вынудили их совершать такие злодеяния, зачем пожаловали они в их страну?   Зачем   поступали   как   господа — требовательные,   жестокие,   всесильные?^14* Тысячелетиями жители этих мест составляли для себя весь населенный мир, — они унаследовали землю от отцов своих и унаследовали вместе с нею жестокий обычай жесточайшим образом казнить всякого, кто захочет отнять  у  них землю,  кто  захочет  их самих отнять у земли или вредить им на этой земле. Итак, чужеземец и враг — одно и то же для  них,  они  поступают,  как   «мышеловка»,   такое   растение,   у   которого корни — в  земле,  но  которое  хватает  любое  насекомое,  стоит  тому  приблизиться   к   нему;   право   пожирать непрошеных гостей и невежд — акциз   этой   страны,   прерогативы   циклопа,   подобные   прерогативам   любой-европейской монархии.

Но вот на память мне приходят радостные сцены возвращения похищенного сына природы на родину, к берегам отечества, — вновь лоно матери-земли принимает его. Когда благородный священник Иов-Бен-Са-ломон^15* вновь приехал в Африку, каждый фули встречал его по-братски — страстно: «он был вторым человеком в этой стране, который вернулся на родину из рабского плена». А как мечтал он вернуться домой! Все друзья, которых обрел он в Англии, все почести, которых удостоился, все это не могло заполнить душу этого благородного, просвещенного, благонамеренного человека! И он не успокоился до тех пор, пока не убедился, что корабль повезет его на родину. И такая тоска по родине не связана ни с жизненными благами, ни со званием, — потому что готтентот

14* См.  «Voyage   a  la mer  du  Sud»   несчастного  Мариона¹¹   с  примечаниями  издателя; предисловие Рейнгольда Форстера к «Дневнику последнего путешествия Кука»  (Берлин, 1781) и рассказы о том, как ведут себя европейцы в этих странах.