8* См. «Малые работы» Кампера, ч. I, с. 15 сл. Мое пожелание: чтобы работа эта была опубликована полностью и с двумя гравюрами.

94

О, если бы в наши дни второй Гален переписал заново книгу Галена древнего о частях человеческого тела⁷, с тем чтобы во всех соотношениях И проявлениях членов тела открылось совершенство человеческой фигуры превосходство вертикального положения тела! Пусть этот новый Гален' последовательно сопоставляя человека с близко стоящими к нему животными, проследит за тем, как появляются первые проблески человеческого в его животных и духовных совершениях и отправлениях, как тонко и соразмерно складываются пропорции всех частей тела и, наконец, как цветущее древо дорастает до своего венца — головного мозга; пусть он покажет путем сравнений, что только здесь и могла подняться эта прекрасная крона. Прямое положение — самое красивое и самое естественное для всех земных растений. Так растет дерево, так цветет растение, и нужно думать, что всякое благородное существо в этом мире должно ходить прямо, а не влачить по земле свои кости, опущенные на четыре подпорки и распластавшиеся во все стороны. Однако, прежде чем обрести наше вертикальное положение, наиболее совершенное и независимое, животное должно было, находясь на ранних стадиях развития, приниженное, пригнутое к земле, накопить в себе животные силы, должно было упражнять в себе чувства, влечения. Животное постепенно приближается к вертикальному положению тела: ползущий в пыли червь как можно выше старается приподнять свою голову, и морское животное, согнувшись, выползает на берег. Гордый олень, благородный конь стоят высоко подняв свою голову, а у домашнего животного уже подавлены все инстинкты: душа его уже вскормлена предварительными идеями, постигнуть которые он не в состоянии, но зато он принимает их на веру и привыкает слепо следовать им. И теперь природе, которая ваяет формы, не покладая рук и творит в своем незримом органическом царстве, — теперь природе достаточно подать знак, и тело животного, придавленное к земле, распрямляется, древо спины его растет стройнее, цветет тоньше, грудная клетка раздалась, бедра сошлись, шея распрямилась, чувства образовали более прекрасный строй и лучи их соединились в светлом сознании, а потом — в мысли о боге. Органические силы развились, и вот природе осталось лишь властно повелеть своему творению: «Восстань от земли!».

III. О рганическое строение предрасполагает человека к тонким чувствам, искусству и языку

Пока человек ползал по земле, чувства его были узки, а чувства низкие опережали чувства высокие, о чем говорит пример одичавших среди животных людей. Обоняние, вкус — вот что увлекало человека, словно зверя, за собой. Теперь орган обоняния уже не царит в человеке — до земли, до травы далеко — и царит глаз: перед ним более широкие просторы, он с детства упражняется в тончайшей геометрии линий и красок. Ушам,

95

посаженным глубоко, ниже раздвинувшейся черепной коробки, доступнее недра, в которых складываются идеи и представления, тогда как уши зверей торчат кверху, беспрестанно прислушиваясь к звукам, и у многих животных это постоянное вслушивание получило и внешнее выражение — в положении тела.

Начав ходить прямо, человек стал искусным созданием, потому что выучил самое первое и самое трудное свое искусство и этим был благословен природой на изучение всех остальных художеств, ему суждено стать живым воплощением искусства. Посмотрите на животное! Иной раз мы видим, что у него словно человеческие пальцы, но то они заключены в копыто, то скрючены и стали когтями, то еще как-то свернуты, то изуродованы мозолями. Когда человек смог ходить прямо, руки его благодаря вертикальному положению тела высвободились и стали искусными инструментами, с помощью которых можно изготовлять самые тонкие веши, беспрестранно нащупывать все новые и новые ясные идеи. Гельвеций⁸ прав, когда утверждает, что рука для человека — величайшая подмога в развитии разума; ведь если даже взять хобот, — чем только не служит он слону? И более того: присущее рукам тонкое чувство осязания распространилось как бы по всему телу человека, и пальцы ног калеки совершают иногда такие искусные и сложные вещи, которых не сделаешь и руками. Большие пальцы рук и ног кажутся нам весьма несущественными членами, ко у них особая структура мышц и они необходимые помощники во всех наших искусствах, с их помощью мы стоим, ходим, берем в руки-вещи и вообще делаем все, что только ни придумает наша искусная душа.

Нередко говорят, что человек создан существом безоружным и что ничего не уметь — одна из отличительных черт его породы. Но это не верно; как и всем животным, человеку есть чем защищаться. Уже обезьяны берут в руки палки и обороняются камнями и песком, они лазают по деревьям, спасаются бегством от змей, самых страшных своих врагов; обезьяны могут даже разбирать крыши домов и убивать людей. Дикая девочка из Сонжи своих сестер била палкой и убегала или взбиралась на деревья, если сил ее не хватало. Отсюда следует, что даже у человека одичавшего есть средства защиты; а если человек ходит прямо, если он воспитан культурой, что же, разве у какого-нибудь зверя есть многорукое орудие искусства, умения, то есть то, чем служит человеку его рука, его пальцы, то, чем служит человеку его гибкое поворотливое тело, чем служат ему все силы и способности? Нет сильнее оружия, чем умение, а человек с головы до пят — воплощенная искусность, оружие, ставшее живым телом. И только нет у человека таких орудий нападения, как когти и клыки, потому что человеку положено быть существом мирным и кротким, и не создан он, чтобы пожирать других людей.

Какие бездны художественного чутья скрыты в каждом чувстве человека! Иной раз открывают их нам нужда, трудности, болезни, отсутствие одного из чувств, уродство или случай, и это позволяет нам предполагать, сколько нераскрытых чувств заключено в нас! Ведь слепые иногда настолько изощряют свое осязание, слух, память, способность к счету, что

96

нам, людям с обычными чувствами, все это представляется сказкой; но такие же скрытые миры неведомого многообразия и тонкости лежат без движения и в глубине других чувств, и мы просто не развиваем их, и они пропадают в механизме нашего органического, такого сложного и искусного строения. Возьмем глаза или уши! Сколько тонких вещей уже открыл человек благодаря им, а сколько еще таких вещей обретет, когда достигнет более высокого уровня развития; как говорит Беркли, свет — это язык, на котором разговаривает бог⁹, а самое тонкое наше чувство только лишь прочитывает по складам тысячи различных форм и красок. Искусство лишь развивает то благозвучие, которое внятно слышит человеческий слух, и вот — тончайшая арифметика души¹⁰, которая считает с помощью своего неясного чувства, — точно так же, как тончайшие теоремы геометрии доказывает она с помощью глаза, в котором играет свет солнечных лучей. Когда мы сделаем шаг вперед в своем существовании, мы будем глубоко поражены, увидев ясным взором, что сумели мы совершить с помощью темных чувств и сил, заключенных в нашей сложной и искусной божественной машине, что творили уже и животные, предваряя дела человеческие, в той мере, в какой соответствовало это их органическому строению.

Однако и со всеми этими орудиями искусства, как мозг, органы чувств, рука, мы не добились бы ничего, как бы прямо ни ходили и ни стояли, если бы не приводила все в движение одна пружина, которую заключил я нас создатель; эта пружина — божественный дар речи. Речь пробудила дремлющий разум или, лучше сказать, стала живой силой, воплотилась в действие — способность, которая сама по себе навеки осталась бы безжизненной, мертвой. Благодаря речи зрение, слух, все чувства сливаются в одно, благодаря речи они превращаются в творческую мысль, и рукам, этому орудию человеческого искусства, всем прочим членам тела остается только покориться мысли. Пример людей глухонемых от рождения показывает, что, будучи лишен языка, человек, даже живя среди людей, не может дойти до представлений разума, а все влечения его не перестают быть дикими, словно у животного. Человек подражает всему, что видит, и доброму, и злому, и подражает он хуже обезьяны, потому что у него, лишенного языка, отсутствует внутренний критерий различения злого и доброго, и он даже не чувствует своей общности с человеческим родом. Известен случай^9*, когда глухонемой убил своего брата, увидев, как убивают свинью, и хладнокровно копался в его внутренностях, просто подражая увиденному, — страшное доказательство того, как мало способны добиться сами по себе хваленый человеческий разум и человеческое чувства. Можно и нужно смотреть на орудия речи как на руль, управляющий нашим рассудком, на речь — как на небесную искру, воспламенившую наши чувства и мысли.