9* После сочинений Пуаре, Арнольда il и других нам недостает только чисто философской истории мистики, особенно Средних веков.

603

вместо благородного, умного судьи — ум, изощренный в применении хитроумных приемов, язык права, законов — запутанный, непонятный; торжествует власть короля — и ложное право государя предпочитается во всех случаях жизни. Последствия всего сказанного были чувствительны в течение долгого времени.

* * *

Печальную видишь картину, когда европейский дух, пробуждающийся ото сна, сравниваешь с древними временами и народами. Все доброе боязливо выступает из грубого, тупого варварства, из-под гнета духоьной и светской власти; здесь самые лучшие семена топчут на твердой .дороге, там их похищают птицы, в других местах эти семена с трудом прорастают среди колючек, засыхают, душатся другими растениями — недостает благодатной почвы древней простоты и доброжелательства. Первая народная религия осмеливается выйти на свет божий среди еретиков, фанатических мечтателей, которых все преследуют, гонят, философия выступает в аудитории, где спорят диалектики, самые полезные науки являются под видом колдовства и суеверия, человеческими чувствами управляет мистика, более совершенное государственное устройство предстает в изношенном, заплатанном наряде давно отжившего и совсем не подходящего к новым временам законодательства; и с помощью всего этого Европа должна выйти из путаницы и хаоса и придать себе новый облик! Но если почве культуры недостает рыхлости и глубины, если сами орудия, инструменты вышли из строя, если в самом воздухе нет ясности и свободы, то, быть может, многое возместит сама пространность поля, которое предстоит обработать, ценность культуры, которую придется на нем взращивать. Не Афины и не Спарту — нужно воспитать Европу, и не ради кало-кагатии греческих художников и мудрецов, а ради гуманности и разума, что охватят в свое время весь земной шар. Посмотрим же, какие меры были приняты, какие нововведения и открытия посеяны были во мрак времен, дабы взойти и созреть в будущем.

V. Открытия и новые начинания в Европе

1. Города Европы стали как бы военными лагерями культуры, горнилом трудолюбия, началом нового лучшего хозяйственного строя, без которого земля эта до сих пор оставалась бы невозделанной пустыней. Во всех городах бывших римских владений в той или иной степени сохранились римские искусства и ремесла; в тех краях, которыми Рим не владел, города стали бастионами, отразившими натиск варваров,— убежищем для людей, торговли, искусств, промыслов. Вечная благодарность тем правителям, которые строили города, покровительствовали им, даровали им права и привилегии, ибо вместе с городами возникали такие жизненные фор-

604

мы, в которых ощущалось уже тихое дыхание общественности; сложились аристократически-демократические организмы, члены которых бдительно следили друг за другом, враждовали, боролись друг с другом, но в результате только укрепляли общую безопасность, поощряли дух соревнования в труде, неутомимое усердие. В городских стенах, на малом пространстве теснилось все, что только могли пробудить, создать прилежание, находчивость, гражданская свобода, хозяйство, порядок, нравственность; законы некоторых городов — это подлинные образцы бюргерской мудрости. И патриции, и подлый люд пользовались благодаря этим законам гражданскими правами — первое имя, которое дано было общей свободе. В Италии возникли республики, торговые пути которых заходили куда дальше, чем когда-либо у Афин или Спарты; по эту сторону Альп не только выдвинулись отдельные города, трудившиеся и торговавшие не покладая рук, но между этими городами завязались отношения, сложились союзы городов и, наконец, целое купеческое государство, влияние которого простиралось на Черное, Средиземное моря, на Атлантический океан, на моря Северное и Восточное. Эти города расположены были в Германии и в Нидерландах, в северных государствах, в Польше, Пруссии, России, Ливонии, над ними царил Любек — крупнейшие центры торговли в Англии, Франции, Португалии, Испании и Италии примкнули к союзу городов — самому деятельному, какой когда-либо существовал на свете. И этот союз превратил Европу в единую общность, скрепил ее сильнее всех крестовых походов и римских церемоний; ибо союз этот поднялся над религиозными и национальными различиями и основан был на взаимной пользе, соревновании в труде, на честности и порядке. Города совершили то, чего не хотели и не могли совершить государи, священники, дворяне,— они создали солидарно трудящуюся Европу.

2. Городские цехи были обузой для начальства, а нередко и для самого развивающегося искусства, однако в те времена такие маленькие общины, слитые в органическое единство тела, были совершенно необходимы; благодаря им честное ремесло могло существовать, умение росло, а художник ценился по достоинству. Благодаря им Европа стала перерабатывать материалы, поставляемые целым светом, и эта часть света, самая маленькая и бедная, взяла верх над всеми остальными частями света. Трудолюбию цехов обязана Европа тем, что из льна и шерсти, шелка и пеньки, щетины и кожи, из глины и клея, из камней, металлов, растений, соков и красок, из соли, пепла, тряпок, мусора и грязи стали получаться чудеса, и чудеса эти служили средством для создания других чудес — так будет всегда. История изобретений — это лучшая похвала человеческому духу; цехи и гильдии были школами, в которых воспитывался дух изобретательства: разделение труда между ремеслами, правильно построенное обучение, даже и конкуренция между цехами, и сама бедность производили на свет вещи, о которых не имели и представления правители и начальники, редко покровительствовавшие ремеслам, редко награждавшие труд и почти никогда не пробуждавшие в людях рвение и прилежание. Под сенью мирного городского управления цехи росли, выделяясь

605

своей дисциплиной и порядком; самые глубокомысленные искусства возникли из ручной работы, из ремесел, облик которых они долгое время сохраняли, и здесь, по эту сторону Альп, отнюдь не в ущерб себе. Итак, не будем смеяться и не будем сожалеть о чопорной церемонности цехов, о длинной лестнице учения, обо всем, что присуще их практическому распорядку: в цехах сохранялась сущность искусства и они берегли честь художника. Не так нужны были ступени и звания монаху и рыцарю, как труженику, за ценность работы которого ручалось как бы целое товарищество, ничто так не противно искусству, как небрежная, некачественная работа: если художнику чужда честь мастера, то само искусство его гибнет в его работах.

Пусть же будут священны для нас шедевры средневековья, в которых — свидетельства заслуг городов перед искусствами и ремеслами. Готическая архитектура никогда не достигла бы своего расцвета, если бы республики и богатые торговые города не гордились друг перед другом соборами и ратушами, как греческие города древности — статуями и храмами. В каждом городе мы замечаем, что выбиралось в качестве образца, с какими государствами велась торговля — архитектура древнейших построек Венеции и Пизы совершенно отлична от архитектуры Флоренции или Милана. Города по эту сторону Альп тоже следовали тем или другим образцам, но в целом более совершенная готическая архитектура получает свое объяснение из жизненного уклада городов и духа времени. Как думают, как живут люди — так они строят и увиденное в чужих странах они могут только применить к себе, как птица, которая строит гнездо по размерам и по образу жизни своему. Если бы строились только монастыри и рыцарские замки, то никогда не было бы смелой, дерзкой и вместе с тем изящной готической архитектуры, в которой — сокровище городской общины, солидарного общества. Так, и на самых бесценных произведениях искусства Средних веков, на работах из металла, слоновой кости, из стекла, дерева, на коврах и одеждах, мы видим герб родов, общин, городов — у этих произведений непреходящая ценность и по праву стали они неотторжимым достоянием родов и городов. Так трудолюбивый горожанин писал свою хронику, правда, для такого летописца дом. род, цех, город были целым миром, но тем глубже воспринимает он сердцем и умом своим все происходящее, благо странам, если история их составлена по таким хроникам, а не по летописям монахов. И римское право впервые было введено в свои рамки мудрыми и энергичными городскими советниками — иначе оно вытеснило бы со временем самые лучшие уставы и законы народов.

3. Университеты были учеными городами и цехами, как городские коммуны они наделены были всеми правами цехов и городов и делили с ними все заслуги. Как политические организмы — не как школы — сбивали они спесь с дворян, поддерживали государей в борьбе с притязаниями пап, и не одному только клиру, как прежде, но целому особому ученому сословию открыт был путь к государственным должностям и рыцарским почестям. Верно,  никогда  ученых   не   уважали  так,   как  во   времена,   когда  только

506

занималась заря знаний,— люди увидели всю несомненную ценность блага, которое презирали они столь долго, а если одна сторона боялась света, то другая с тем большей радостью встречала разгоравшуюся зарю. Университеты были крепостями, бастионами науки, они были направлены против воинствующего варварства — церковного деспотизма; сокровища, вся ценность которых еще далеко не была понята тогда, они сохранили для лучших времен. Вот почему после Теодориха, Карла Великого и Альфреда нам следует прежде всего почтить прах императора Фридриха II — за ним, помимо всех остальных его заслуг, числится еще и та заслуга, что он вдохнул жизнь в тогдашние университеты, которые с тех пор все развивались и развивались, по образцу Парижской школы. И эти учебные заведения превратили Германию в центр Европы; все арсеналы и склады наук обрели в Германии устойчивость, прочность, при величайшем внутреннем богатстве.

4. В заключение назовем некоторые открытия, которые применены были на практике и затем получили всеобщее распространение. Магнитная стрелка, указывающая путь кораблям, по-видимому, попала в Европу через арабов и в употребление вошла благодаря купцам из Амальфи, которые рано начали торговать с арабами; европейцы получили магнитную стрелку, а вместе с ней, можно сказать, весь мир. Уже в ранние времена генуэзцы осмеливались плавать на юг по Атлантическому океану, и португальцы впоследствии не зря владели самым западным побережьем Старого света — они нашли путь вокруг Африки и в результате совершенно изменили торговые пути, связывавшие Европу с Индией,— наконец, один генуэзец¹² открыл второе полушарие и изменил все сложившиеся на нашем континенте условия. Незаметное орудие, с помощью которого сделаны были все эти открытия, прибыло в Европу на заре новых наук.

Стекло — этот давний товар азиатов, некогда продававшийся по цене золота,— в руках европейцев стал дороже золота. Сальвино¹³ или, может быть, кто другой, отшлифовав первую линзу, положил начало инструменту, с помощью которого людям суждено открыт» мириады небесных миров, упорядочить исчисление времени, навести порядок в мореплавании и развивать величайшую из наук, какими может гордиться человеческий ум. Уже Роджер Бэкон, монах-францисканец, писал в своей келье удивительные вещи о свойствах солнечного света, да и почти всех других царств природы; наградой ему были ненависть ордена и тюремное заключение, но во времена не столь мрачные идеи его были успешно развиты другими. Первый луч утреннего света, запавший в душу этого замечательного человека, явил перед ним новые миры на небе и на земле.

Порох, этот смертоубийственный и все же благодетельный инструмент, тоже пришел в Европу через арабов в описаниях, а может быть уже и в практическом применении. Но, кажется, что порох создавали в разных местах, на основании книг, а употреблять стали очень постепенно; однако порох переменил все способы ведения войны. В сегодняшнем состоянии Европы несказанно многое зависит от этого изобретения — оно, как никакие соборы, победило рыцарский дух, оно, как никакие сеймы и

607

собрания, усилило власть правителей, оно остановило слепую резню озлобленных солдат и положило пределы порождавшему ее способу ведения войны. Целую эпоху в истории человеческого рода составили это и другие химические открытия, прежде всего изобретение губительной водки, которая пришла в Европу через арабов как лекарство, а отсюда распространилась по всему свету как отрава.

То же можно сказать о приготовляемой из тряпок бумаге и о прологах типографского искусства, когда стали печатать игральные карты и делать другие оттиски с неподвижными буквами и знаками. Делать бумагу, по-видимому, подсказал пример арабов, привозивших из Азии хлопчатую и шелковую бумагу; печатное искусство развивалось медленно и постепенно, от опыта к опыту, пока технику гравюры на дереве не заменили, оказав величайшее влияние на всю Европу, гравюра на меди и книгопечатание. Арабские цифры, изобретенное Гвидоном Аретинским нотное письмо¹⁴, часы, привезенные из Азии, масляная живопись — древнее немецкое изобретение и вообще все полезные открытия, инструменты, изобретения, которые были придуманы, переняты, созданы в Европе еще до наступления новой зари знания,— все это в обширной оранжерее европейского трудолюбия и прилежания становилось семенами нового, семенами грядущих событий истории.