II. Рыцарский дух в Европе

Все наводнившие Европу немецкие племена состояли из воинов, а поскольку самым тяжелым было служить в коннице, то, несомненно, нередкс случалось так, что труды конников не были вознаграждены по заслугам.

584

Вскоре возник целый особый разряд конников, где этому делу учили по всем правилам искусства, а поскольку этот разряд составил дружину вождей, герцогов, королей, то, естественно, сложилось нечто вроде военной школы, в которой ученик проводил годы учения, после чего, возможно, должен был пускаться на поиски приключений, в чем и состояло его ремесло, или же, если он хорошо вел себя, то, как выслужившийся подмастерье, мог получить права мастера и продолжать служить дальше или, как мастер своего дела, набирать своих учеников. По всей видимости, у рыцарства именно такое, а не иное происхождение. Немецкие народы, у которых любое занятие складывалось в цех, прежде всего должны были создать цех того искусства, в котором только они и разбирались, и именно потому, что это было их главное и единственное искусство, они воздавали ему все почести, которых не могли признать за другими, не известными им искусствами. Такой исток уже содержит в себе все законы и правила рыцарства^3*.

А именно, находиться в дружине значило служить, а потому первой обязанностью — обязанностью и оруженосца, и рыцаря — было дать обет верности своему господину. Конные, боевые упражнения были школой, и от них впоследствии произошли поединки и турниры рыцарей, наряду со всем другим рыцарским служением. При дворе ученик должен был состоять в окружении своего господина и своей госпожи, оказывать им услуги, поэтому он по всем правилам цеха учился исполнять долг вежливости по отношению к дамам и господам. А поскольку одного оружия и коня было мало и такой воин не мог обойтись и без религии и женской благосклонности, то он выучивал первую по короткому требнику и добивался милости женщин согласно принятым нравам и по своим способностям. Так и сложилось рыцарство — оно составилось из слепой веры в религию, из слепой верности господину, если только этот последний не требовал чего-либо противного правилам цеха, из вежливости в служении и учтивости к дамам,— а помимо этих доблестей голова и сердце рыцаря могли быть пусты и не ведали ничего о каких-либо иных понятиях и обязанностях. Низшие сословия были не ровня ему, а чему учился ученый, художник, ремесленник, все то рыцарь, выучившийся и состоявший на службе у своего господина, мог преспокойно презирать.

Ясно, что подобное ремесло воина должно было выродиться и превратиться в наглое варварство, как только стало наследственным и «могущественный», и «всесильный» рыцарь уже с колыбели был «благородным» отпрыском дворянства,— итак, сами же государи, если они были достаточно дальновидны, должны были не просто кормить свою дружину бездельников,  но и позаботиться  о  том, чтобы как-то облагородить их профес-

^3* См. «Историю Оснабрюка» Мёзера, т. I. Вместо множества сочинений, трактующих рыцарские нравы, приведу одного-единственного Кюрна де Сен-Пале, сочинение которого «Рыцарство Средних веков» вышло и по-немецки в переводе Клюбера³. Большая часть этой работы говорит о французском рыцарстве, а история рыцарства всей Европы еще не написана.

585

сию, привить им некоторые идеи и воспитать своих благородных слуг и оруженосцев для того, чтобы собственный его двор, семейство и земля были в безопасности перед ними. Отсюда пошли более строгие законы, сурово каравшие любой подлый поступок, появились и благороднейшие обязанности — защищать угнетенных, охранять невинность и целомудрие, великодушно поступать с врагами и т. д.— такими средствами пытались предотвратить насилие, смягчить грубый и резкий ум. Эти правила ордена, которые внушались рыцарям с детства, производили сильное впечатление на верные души,— поражаешься тому, как почти уже механически сказывается в словах и делах рыцаря их безусловная преданность и честность. Гибкость характера, многосторонний взгляд на всякий предмет, изобилие мыслей никогда не были «недостатками» рыцарей,— вот почему даже средневековый язык движется церемониальным шагом, выступает твердо, почти скованно, словно рыцарь в железном панцире, тогда как мыслей — всего две, три...

Но вскоре обстоятельства придали большую живость и подвижность фигуре рыцаря; обстоятельства эти сложились одновременно в двух разных концах мира, а странами такой, уже более утонченной, рыцарской культуры стали Испания, Франция, Англия, Италия — прежде всего Франция.

* * *

1. У арабов с незапамятных времен существовало столь отвечавшее характеру их племени и климату страны своеобразное бродячее рыцарство, дух которого был пронизан нежной любовью. Арабские рыцари искали приключений, бились на поединках, жестоко мстили за всякую видимость нанесенного им или их сородичам оскорбления. Они привыкли к суровому образу жизни, к простой, небогатой одежде, а превыше всего ставили коня, меч и честь своего рода. Их жены и шатры следовали за ними, они искали в путешествиях любовных приключений, а жалобы о возлюбленной, оставшейся в далеких краях, становились у них тонким дыханием поэзии — на языке, который они так почитали; воспевать пророка, самих себя, славу рода, красавицу стало общим правилом их поэзии, причем они не задумывались о постепенных переходах от темы к теме. Самые отважные жены воспламеняли их на битву, к их ногам слагали рыцари свою добычу: поскольку со времени Мохаммеда женщины оказывали значительное влияние на культуру арабского государства, а в мирные времена у восточного рыцаря нет никаких других развлечений, кроме как развлекаться с женщинами и проводить вместе с ними все свое время, то и в Испании, когда она находилась в руках арабов, устраивались в присутствии дам пышные, блестящие торжества, где рыцари соревновались между собой, например, бросали копье, стремясь попасть в кольцо и т. д. Красавицы вдохновляли бойцов и награждали их драгоценностями, поясами, связанными ими шарфами,— ибо все эти увеселения устраивались в их честь, портрет дамы победителя висел на виду у всех в окружении портретов побежденных им рыцарей. Соревнующиеся группы рыцарей разли-

586

чдлись цветом, девизами, облачением, поэты воспевали рыцарские праздники, а любовь была лучшей наградой победителю. Итак, очевидно, что утонченные рыцарские обычаи принесены в Европу арабами; что у тяжеловооруженных героев Севера было цеховым обрядом или оставалось просто поэзией, то у южан вошло в кровь и плоть, стало легкой игрой, весе-лым упражнением силы и ловкости^4*.

Итак, этот более легкий и подвижный рыцарский дух впервые распространился среди христиан в Испании, где на протяжении столетий жили рядом друг с другом готы и арабы. Здесь появились не только самые первые христианские рыцарские ордена, учрежденные для борьбы с маврами, для защиты паломников, которых надо было сопровождать на пути в Ксмпостелло,— или, наконец, просто на радость и счастье; более того, рыцарский дух так глубоко врезался в характер испанца, что в полном соответствии с арабским нравом и в Испании странствующие рыцари и рыцари любви были не просто созданиями фантазии. Романсы, то есть исторические песни, и в первую очередь песни, повествующие о рыцарских и любовных приключениях (может быть, и романы, как старший «Ама-дис»⁵),— это побеги испанского языка и мышления, и в них еще в позднюю эпоху нашел Сервантес сюжет для своего несравненного национального романа «Дон Кихот Ламанчский». Но в Испании, как и на Сицилии, в этих двух областях Европы, которыми арабы владели дольше всего, влияние их сказалось прежде всего в радостных настроениях поэзии ^6*.

А именно, на той земле, которую отнял у арабов Карл Великий и которая простирается вплоть до Эбро,— Карл заселил ее жителями Ли-музена, то есть юга Франции,— со временем сложилась по обе стороны Пиренейских гор первая в Европе поэзия на народном языке — поэзия провансальская, или лимузенская. Тенцоны, сонеты, идиллии, вилланески, сирвенты, мадригалы, канцоны и вообще все те изобретательные формы, в которые облекались остроумные вопросы, разговоры и беседы о любви, послужили поводом для удивительного суда — суда любви (corte de amor),— все в Европе было устроено так, что у всего должны были быть свои придворные или цеховые права! Рыцари и дамы, короли и князья выступали в таком судебном разбирательстве сторонами и судьями. Перед таким трибуналом сложилась веселая наука трубадуров, la gaya scien-cia,— сначала она была забавой высшей аристократии, рассматривалась как придворное увеселение, и лишь позднее попала в руки контадоров, труанов и буфонов, то есть сказочников, придворных шутов и дураков, и тогда стала низкой и подлой. В первые времена расцвета провансальской поэзии ей присуща была нежная гармония, трогательное, прелестное изящество; она смягчала душу и сердце, развивала язык и нравы; она была  родоначальницей  всей  новой  европейской  поэзии.  Язык  Лимузена