V. Северные королевства и Германия

У северных государств, хотя до VIII века история их покрыта мраком, есть то преимущество перед историей большинства европейских стран, что в основе ее лежит мифология — песни, сказания, которые и могут послужить философией этой истории. В них мы узнаем дух народа, знакомимся с понятиями его о богах и человеке, о направленности его интересов и склонностей, о любви и ненависти, о земных чаяниях и потусторонних ожиданиях,— такая философия истории, которую, помимо «Эдды», дает нам лишь древнегреческая мифология. А поскольку на северные государства с тех пор, как финские племена были покорены или оттеснены на север, не нападал ни один чужой народ — какому народу захотелось бы отправиться в эти края после утомительного переселения в южные области?— то история северных народов от всех остальных отличается простотой и естественностью. Где нужда правит всем, люди долго продолжают жить согласно ее велениям, а потому немецкие народы Севера на долгое время сохранили прежнее состояние свободы и самостоятельности. Отдельные племена разделялись горными и пустынными местностями; реки, озера, леса, поля, луга и богатые рыбой моря питали их,— кто не мог прокормиться на суше, отправлялся в море за пропитанием и добычей. И простота древнейших немецких обычаев и нравов надолго сохранилась в этих суровых землях, словно в северной Швейцарии, сохранится здесь и тогда, когда в самой Германии останутся от нее лишь воспоминания в легендах древности.

Когда со временем здесь, как и повсюду, свободные оказались в руках знати, когда аристократы стали королями этих пустынных краев, когда из множества маленьких королей вышел, наконец, один большой, то и тут удача не оставила берега Дании, Норвегии, Скандии,— кто не хотел служить, мог отправляться в иные страны; вот почему все моря, как мы видели, надолго превратились в степи для кочующих искателей приключений: для них грабеж был таким же дозволенным местным промыслом, как ловля сельди или охота на китов. Наконец, и короли занялись этим наследственным семейным промыслом; они отвоевывали земли друг у друга и у соседей; завоевания их в чужих землях были недолговечны. Сильнее всего страдали от этого берега Восточного моря: несказанно опустошая их, датчане не успокоились, пока не положили конец всей славянской торговле и их богатым морским городам — Винете и Юлину,— и над пруссами, курами, ливами и поляками, задолго до саксонских орд, осуществляли они свое право — завоевывать и жечь.

Подобному неустойчивому существованию северных народов ничто так не препятствовало, как христианство,— вместе с ним героическая религия Одина должна была совершенно прекратиться. Уже Карл Великий положил немало трудов, для того чтобы крестить датчан, как крестил он саксов   сыну его Людовику удалось перейти к делу и окрестить малозначи-

536

тельного королька с Ютландии. Но люди короля были недовольны этим и еще долго жгли и грабили христианские побережья,— слишком близок был пример саксов, которые, приняв христианство, стали рабами франков. Глубоко укоренена была ненависть этих народов к христианству,— Кеттиль, заклятый враг христианства, предпочел спуститься в свою гробницу и три года, до смерти, обитать в ней, только чтобы не подвергнуться насильственному крещению. Да и стоит подумать, чем могли быть для этих живших на северных островах и горах народов символ веры и канонические догматы иерархии, опрокидывавшей легенды их отцов, хоронившей обычаи рода и, при всей скудости земли, обращавшей их в рабов и должников духовного владыки далекой Италии? Религия Одина была живой частью их языка и мыслей,— пока след воспоминания о ней оставался, христианство не могло пустить тут корни; вот почему так непримиримо враждебна была религия монахов к сказаниям, песням, обычаям, храмам, памятникам язычества,— ко всему этому привязан был народ, презиравший монашеские легенды и ритуалы. Жители Севера никак не могли усвоить запрета работать по воскресеньям, смысла постов и покаяний монашеских обетов, запрещения брака при определенных степенях родства, всего презираемого сословия священников,— святым церкви, обращавшим их в христианство, их же собственным крещеным королям пришлось немало пострадать, прежде чем благочестивый труд их был доведен до конца, а пока их нередко изгоняли и даже убивали. Но Рим умел уловить в свои сети всех, кого хотел,— непрестанные усилия миссионеров—франков и англосаксов, а прежде всего пышность нового богослужения, хоровое пение, запах ладана, свечи, храмы, алтари, колокола, процессии приводили северных варваров в состояние какого-то головокружения, а поскольку они глубоко верили в духов и волшебство, то крест расколдовал и их тоже и все их дома, капища, кладбища и утварь, и вновь околдовал их всех христианским духом, так что бес двойного суеверия вселился в них. Однако некоторые из миссионеров, прежде всего святой Ансгарий, на самом деле   послужили   на   благо   человечества,   были   в   своем   роде   героями.

* * *

Наконец, мы возвращаемся к так называемому отечеству немецких народов,— теперь это был жалкий их остаток, сама Германия. Чужие племена, славяне, не только захватили половину Германии, после того как бесчисленные другие народности ушли отсюда, но и из другой половины, много раз опустошавшейся, получилась провинция франков, словно рабыня служившая их великой империи. Фризы, алеманны, тюринги и — последними— саксы вынуждены были покориться и принять христианство, так что, например, саксы, становясь христианами и предавая проклятию изображения великого Бодана, одновременно должны были предать в руки священного и могучего короля Карла и все свои права и все свои владения, должны были умолять его о сохранении жизни и свободы и обещать вечную верность триединому богу и священному и могучему королю

537

Карлу. Жизненный уклад этих самостоятельных, свободных народов, привязанных теперь к престолу франков, был уже пресечен в своем дальнейшем развитии; со многими племенами обращались жестоко, с недоверием, жителей целых областей переселили в дальние края; у тех же, кто оставался на прежних местах, не было уже ни времени, ни простора для своеобычного развития. Сразу же после смерти исполина, который держал в своих руках всю эту империю, все эти насильственно согнанные народы, Германия досталась в удел сначала одному, потом другому из слабосильных Каролингов, границы ее постоянно менялись и ей приходилось участвовать в непрекращавшихся войнах, в междоусобицах этого несчастного рода,— что же могло стать тут с Германией, с ее внутренним укладом? К несчастью, Германия служила северной и восточной границей империи франков, а следовательно, и всего римско-католического христианского мира, на этой границе жили дикие, озлобленные народы, питавшие непримиримую ненависть к христианству, и Германию они выбрали первой жертвой своей мести. Если, с одной стороны, норманны проникли в глубь страны, вплоть до Трира, и потребовали от нации заключения позорного мира, то, с другой стороны, Арнульф призвал на помощь диких венгров, чтобы вместе с ними разрушить моравское королевство славян,— этим он открыл перед венграми путь в империю и положил начало длительным и ужасным разрушениям. И, наконец, славян стали рассматривать как заклятых врагов немцев, на протяжении столетий на них оттачивалась воинская доблесть немцев.

Еще большим бременем были для Германии, отделившейся от империи франков, те средства, с помощью которых франки укрепляли величие своей державы. Германия унаследовала всех епископов и архиепископов империи, все аббатства, все капитулы, расположенные по границам державы и служившие для обращения в веру язычников, унаследовала прежние придворные должности, канцлеров в тех областях, которые не относились уже к империи, всех герцогов и маркграфов, которые призваны были защищать границы от нападения, всех этих чинов империи, число которых еще умножилось в войнах против датчан, вендов, поляков, славян и венгров. Самым ненужным сокровищем была, наконец, для Германии корона римского императора — она одна принесла этой стране больший вред, чем все набеги татар, угров и турок. Первый Каролинг, владевший Германией, Людовик, не был римским императором, и, пока империя франков была разъединена, папы бессовестно распоряжались этим титулом, дарили его то одному, то другому итальянскому государю, то дарили его даже графу Прованскому, который потом умер с выколотыми глазами. Арнульф, ложный потомок Карла Великого, жаждал этого титула, но не получил его ни он, ни сын его, как не получили его и два первых короля, которые были немцами по крови, Конрад и Генрих. Оттон, увенчанный в Аахене короной Карла, следовал опасному примеру — он видел в великом франке образец своих дел; поскольку удачное приключение, спасение прекрасной вдовы Адельхейд из темницы, куда она была заточена, принесло Оттону целое итальянское королевство¹⁸ и открыло ему путь на Рим, то теперь

538

притязаниям и войнам не было конца; вся Италия, от Ломбардии до Калабрии и Сицилии, стала полем сражения, повсюду немецкая кровь проливалась за честь императора, итальянец обманывал немца, немецких императоров и императриц подвергали жестокому обращению в Риме, Италия была осквернена немецкой тиранией, Германия же была выбита из колеи Италией, и вся энергия и дух ее устремились к югу, через Альпы, строй Германии оказался в зависимости от Рима, в самой Германии начались раздоры, и этим причинен был вред как самой Германии, так и другим странам, а сама нация не извлекла ни малейшей пользы из блестящей чести, которой удостоилась. «Sic vos non vobis»¹⁹ — эти слова всегда были скромным девизом немцев.

Тем больше чести немецкому народу, что и в этих опасных обстоятельствах, сложившихся исторически, он стоял твердо и непоколебимо, как крепкая стена, как заслон, обеспечивая свободу и независимость Европы, всего христианского мира. Генрих Птицелов создал этот оплот Европы, а Оттон Великий умел воспользоваться им на славу; но народ, храня свою верность, добровольно следовал за своим государем и тогда, когда в условиях всеобщего хаоса сам император не знал, каким путем вести нацию. Когда сам император не мог защитить народ от грабительского произвола сословий, часть народа укрылась в городах с их стенами и от самих своих насильников получила охранную грамоту, обеспечивавшую безопасность торговли; не будь этого, страна еще долго оставалась бы дикой Татарией. Так, в этом государстве, не знавшем мира с самим собой, самими же силами нации было построено мирное и полезное государство, объединенное торговлей, союзами, гильдиями; ремесла освободились из-под тягостного ярма крепостной зависимости и благодаря немецкому усердию и трудолюбию стали искусствами, которыми можно было одарять и другие нации. Что этими последними доводились до полного развития, в том, как правило, уже испробовали свои силы немцы, хотя гнет нищеты, нужда лишь очень редко доставляли им радость видеть, что искусство их распространяется и расцветает в самом отечестве. Целыми толпами уходили немцы в чужие страны, на Севере, Западе, Востоке они становились учителями других народов в разного рода механических искусствах; они были бы учителями и в науках, если бы строй их страны не превращал всякое ученое заведение, находившееся притом в руках духовенства, в колесо запутанной машины политики, тем самым отнимая его у науки. Монастыри Кор-вей, Фульда для развития науки сделали больше, чем целые обширные области в других странах, и, каким бы заблуждениям ни предавались в эти века, верный, правдивый, честный дух немецкого племени можно распознать всегда, и ничто не могло разрушить его.

Немцу не уступала и немка: у всех немецких племен и народностей женщины отличаются верностью, честью, целомудрием — и неутомимым трудолюбием. Прежние ремесла немецких народов издревле находились в руках женщин — они пряли и ткали, присматривали за челядью и даже женщины высших сословий принимали на себя бразды правления в доме. Даже при дворе императора супруга его вела обширное домашнее хозяй-

539

ство, на которое нередко уходила значительная часть его доходов, и этот обычай надолго сохранился во многих правящих домах — отнюдь не в ущерб для страны. Даже римская религия, всячески принижавшая женщину, добилась тут куда меньшего, чем в более теплых странах. Женские монастыри в Германии никогда не были в той степени, что по ту сторону Рейна или за Альпами и Пиренеями, могилами целомудрия, — совсем напротив, они были средоточиями немецкого трудолюбия, которое находило тут многообразное применение. И галантные нравы рыцарской эпохи никогда не вырождались в Германии в ту утонченную похоть, что в жарких сладострастных землях; ведь уже и сам климат диктовал уединение, жизнь протекала больше в стенах, внутри дома, тогда как другие народы занимались   делами   и   предавались   развлечениям   под   открытым   небом.

И, наконец, когда Германия стала самостоятельным государством, она могла гордиться великими и, во всяком случае, благожелательными, трудившимися не покладая рук императорами; таковы Генрих, Оттон и два Фридриха, эти столпы Германии. Чего бы ни достигли такие мужи в кругу деятельности более определенном и внутренне более упроченном?

Теперь, когда мы привели много отдельных, частных сведений, бросим взгляд на жизненный уклад немецких народов в целом, во всех завоеванных ими землях и государствах. На каких основаниях строились эти их государства? И какие следствия повлекли за собой основные принципы их устройства?