IV. Разум и справедливость по законам своей внутренней природы должны со временем обрести более широкий простор среди людей и способствовать постоянству гуманного духа людей

Все сомнения, все жалобы на хаос, на почти незаметные успехи благого начала в человеческой истории проистекают оттого, что странник, погруженный в скорбь, наблюдает лишь очень короткий отрезок пути. Если бы он более широко взглянул окрест себя, если бы он беспристрастным взором сравнил хотя бы более или менее известные по истории эпохи, а кроме того, проник в естество человека и поразмыслил над тем, что такое разум и истина, то он не стал бы сомневаться в поступательном движении добра, как не сомневается в самой достоверной естественнонаучной истине. Тысячелетиями считалось, что наше Солнце и неподвижные звезды стоят на месте; теперь у нас есть такой прекрасный инструмент, как

446

телескоп, и мы не сомневаемся уже в том, что и Солнце, и звезды движутся. Так и более точное сопоставление исторических периодов — оно не просто явит нам многообещающую истину движения, но и, несмотря на кажущийся беспорядок, позволит исчислить законы, по которым протекает такое поступательное движение добра, определяемое человеческой природой. Я сейчас стою на краю древности, словно в центре всемирной истории, а потому намечу лишь некоторые общие принципы, которые в дальнейшем послужат нам путеводной звездою.

Во-первых. Времена соединяются в одну цепь, как того требует их природа, но соединяется в одну цепь и ряд человеческих существований, это порождение времен, вместе со всеми его проявлениями и произведениями.

Никакой ложный вывод не позволит нам утверждать, что Земля не состарилась за долгие тысячелетия и что эта странница не изменилась с тех пор, как возникла. Недра земные показывают нам, какой была Земля раньше, а стоит посмотреть вокруг, и мы видим, какова Земля в наши дни. Океан уж не шумит на всей поверхности земли, он утихомирился в своих берегах; и потоки воды, лившиеся во всех направлениях, потекли каждый по своему руслу, и растительность, и все органические существа пережили много поколений и оставили позади себя длинную цепочку лет, оказавших на них свое воздействие. И ни один луч света не пропал на земле, не оставив на ней следа,— так быАо со времен сотворения земли,— и ни один лист не упал с дерева напрасно, и ни одно семя растения не унеслось по ветру, ни одно животное не истлело, не принеся своей пользы, и тем более ни одно действие живого существа не осталось без своих последствий. Так, растения пошли в рост и, насколько могли, распространились по всей земле, и каждое из живых существ росло и росло в пределах, какие установила каждому природа, стеснив его со всех сторон другими живыми существами, и человеческое трудолюбие и даже вся бессмысленность производимых человеком разрушений — все это стало мощным орудием Времени. На руинах городов зацвели поля, и стихии прахом забвения покрыли их развалины, и новые поколения явились и строили на обломках прошлого. И само всемогущество ничего не может тут изменить: что было потом, то было потом, и не восстановить землю такой, какой была она за тысячелетия до нас, и никуда не деться от этих тысячелетий, от всех вызванных ими следствий.

Итак, получается, что поступательное движение времен уже заключает в себе и поступательное движение человеческого рода, насколько вообще принадлежит род человеческий к порождениям земли и времен. Если бы явился сюда прародитель человеческий и взглянул на свой род, как изумился бы он! Тело его создано было для юной земли, и все строение его, весь образ жизни, весь ход его мысли — все было таким, каким должно было быть на тогдашней Земле с ее стихиями; за прошедшие шесть и более тысячелетий немало изменилось на Земле. Уже сейчас Америка в некоторых своих областях — не такая, какая была она, когда ее открывали, а через несколько тысячелетий ее историю будут читать, как роман.

447

Так читаем мы теперь историю завоевания Трои, и тщетно стараемся отыскать место, где стоял этот город, и тем более напрасно ищем могилу Ахилла и останки самого богоравного героя. Для истории человечества весьма ценно было бы собрать все сведения о росте и фигуре древних, об их пище и соблюдаемой в еде мере, об их повседневных занятиях, о развлечениях, собрать все, что думали они о любви и браке, о добродетелях и страстях, о правильной жизни на земле и о жизни после смерти, собрать все это, приняв во внимание время, и место, и степень достоверности сообщений. Нет сомнения, что уже в этот короткий промежуток времени мы заметили бы поступательное развитие человеческого рода — и постоянство вечно юной природы, и беспрестанные изменения, претерпеваемые матерью-землей. Мать-земля печется не об одном роде человеческом, но все свои порождения вынашивает в своем чреве, все одинаково лелеет,   и  если  одно   изменяется,   то   измениться   должны   и   все  прочие.

Неоспоримо влияние поступательного движения времен на образ мысли людей. Разве возможно сочинить и петь в наши дни «Илиаду»! Разве возможно писать, как писали Эсхил, Софокл, Платон! Простое детское восприятие, непредвзятый взгляд на мир, короче говоря, юное время греков минуло. То же и евреи, и римляне,— мы же зато знаем многое такое, чего не знали ни евреи, ни римляне. День учился у дня, век у века, традиция обогащалась, Муза времен — История говорит на сотню ладов, поет тысячью флейт. Пусть этот огромный снежный ком, что прикатили нам времена, содержит сколько угодно мусора, сколько угодно хаоса,— и хаос этот порожден веками и возник только оттого, что один и тот же ком, неутомимо, неустанно, все катили и катили вперед. Итак, всякий возврат к прошлому, даже и знаменитый год Платона³,— все это сочинение, и ни понятие мира, ни понятие времени ничего подобного не допускают. Мы плывем вперед, но не вернется поток к своим истокам, словно никогда не изливался он из них.

Во-вторых. Жилище человека еще нагляднее представит нам поступательное движение человечества.

Где времена, когда люди, словно троглодиты, сидели в своих пещерах или запершись в своих стенах и всякий чужак почитался врагом? Ни пещера, ни стены — ничто не могло противостоять смене времен, и людям пришлось познакомиться друг с другом, ибо все люди — это один род человеческий, и живет род человеческий на одной небольшой планете. Жаль, что люди сначала познакомились друг с другом как с врагами, жаль, что они сначала уставились друг на друга словно волки,— но и это тоже было в порядке вещей. Слабый боялся сильного, обманутый страшился обманщика, а изгнанник — человека, который опять мог изгнать его, неопытное дитя боялось всех и каждого. Но такой ребяческий страх, хотя его употребляли во зло, не мог переменить течения природы: узы единения связали не одно племя, хотя поначалу связали жестоко, как то соответствовало первобытной грубости людей. Развивавшийся разум мог разрубить узел — но не развязать узы единства, и открытий, какие сделаны были с тех  пор, тоже  не отменить.  География Моисея  и  Орфея,  Гоме-

448

pa и Геродота, Страбона и Плиния — что она по сравнению с нашей? Что такое финикийская, греческая и римская торговля в сравнении с торговлей, какую ведет Европа? Так и со всем остальным, что произошло с давних времен,— прошедшее дало в руки нам нить, с помощью которой мы проникнем в лабиринт грядущего. Человек, пока он не перестал быть человеком, будет путешествовать по своей планете до тех пор, пока не узнает ее всю, до конца, и не удержат его ни морские бури, ни кораблекрушения, ни чудовищные айсберги, ни опасности, подстерегающие людей на Крайнем Севере и на Крайнем Юге,— ведь даже во времена, когда мореплавание было еще весьма несовершенным искусством, ничто не могло удержать людей от их первых, самых трудных попыток. Искра всех начинаний — в груди человека, в его натуре! Любопытство и неутолимая жажда выгоды, славы, новых открытий, могущества, даже и новые потребности и новые источники неудовлетворенности, заключенные в теперешнем ходе вещей,— все это побудит человека совершать все новые и новые попытки и еще более окрылит его счастливый пример первооткрывателей прошлого, героев древности, побеждавших все опасности, стоявшие на их пути. Итак, и пружины добрых дел, и пружины злых дел одинаково исполнят волю Провидения, и, наконец, человек узнает весь человеческий род и никогда не перестанет содействовать этой цели. Земля дана в собственность человеку, и он не успокоится, пока она действительно не станет его землей, принося пользу и будучи освоена хотя бы рассудком. Разве теперь нам уже немножко не стыдно, что так долго не знали мы вторую половину своей планеты, как будто она — обратная сторона Луны?

В-третьих. Вся прошлая деятельность человеческого духа по внутренней своей природе была изысканием средств, как глубже обосновать и шире распространить гуманный дух и культуру человеческого рода.

Какая неизмеримая дистанция отделяет первый плот, поплывший по воде, и европейский корабль! Ни изобретатель плота, ни многочисленные изобретатели самых различных знаний и умений, необходимых для мореплавания, не думали о том, что воспоследует, если сложить вместе все открытое и изобретенное ими,— каждый следовал голосу нужды или любопытству, и лишь в самой природе человеческого рассуждения, во взаимосвязанности всех вещей в природе заключено было то, что ни один опыт, ни одно открытие не пропало для человечества. Островитяне, никогда прежде не видавшие европейское судно, дивились на него, словно на чудо, прибывшее из иного света, и еще больше были поражены они, когда увидели, что руки направляли его над бездною морской, куда им только заблагорассудится. А если бы изумление их могло превратиться в разумное рассуждение обо всех великих целях и обо всех малых средствах, слившихся в один плавучий мир человеческого искусства, сколь возросло бы их восхищение возможностями человеческого рассудка! С помощью одного этого орудия — как далеко протягивают свои руки европейцы! И куда протянут они их в будущем?

Род человеческий придумал это  искусство — искусство  мореплавания,

449

и точно так же придумал он, в течение немногих лет, несказанное множество искусств, и власть свою распространил на воздух и воду, на небо и землю. А если мы подумаем, что лишь немногие народы поглощены были этим спором духовных сил, тогда как подавляющая часть народов пребывала в дремоте, приверженная к древним обычаям, если мы поразмыслим над тем, что почти все открытия и изобретения относятся к новым временам истории и почти нет следов, почти нет руин и развалин древних зданий и установлений, которые не были бы так или иначе связаны с юной историей человеческого рода,— какие перспективы бесконечности грядущих времен рисует нам эта исторически подтверждаемая неугомонность человеческого духа! За те немногие века, что цвела Греция, за недолгие века нашей новой культуры как много придумано, открыто, изобретено, сделано, упорядочено и сохранено на будущие времена в самой малой части света — Европе, и даже можно сказать — в самой малой части этой малой части света! Словно благодатный посев, повсюду пошли из земли науки и искусства, повсюду они питали друг друга, вдохновляли и пробуждали одно другое! Когда звучит струна, то отвечает ей все, что может звучать, и звучат вслед за одним звуком все гармонирующие с ним ее звуки⁴, уходящие в недоступную слуху высь,— так и человеческий дух: он изобретал, создавал, творил, стоило только зазвучать одному гармоническому источнику в его душе. И как только находил человек одно новое стройное созвучие, так вытекали из него многочисленные новые комбинации, ибо все взаимосвязано в творении.

Однако меня спросят, как же применены были все эти искусства, открытия и изобретения? Разве благодаря им возросли практическая разумность и справедливость людей, подлинная культура и настоящее счастье человеческого рода? Сошлюсь на сказанное чуть выше о судьбе всякого беспорядка в целом нашем творении: согласно внутреннему закону природы, ничто, будучи лишено порядка, не может пребывать долго, и все вещи по внутреннему своему существу стремятся к порядку. Ребенок может пораниться острым ножом, но искусство, что придумало и заточило нож, тем не менее остается одним из самых жизненно необходимых умений. Не все, кто пользуется ножом,— дети, и даже ребенок, причинив себе боль, лучше научится пользоваться этим острым предметом. Если деспот искусственно сосредоточивает власть в своих руках, если народ привержен чужестранной роскоши и не ведает закона и порядка, то и власть и роскошь — не что иное, как смертоносные орудия; нанесенный самому себе вред учит, однако, уму-разуму, и рано или поздно, но искусство, призвавшее к жизни и тиранию, и роскошь, принудит и то и другое оставаться в своих пределах, а потом и обратит их в подлинное благо. Всякий грубый лемех сам оттачивается от долгого употребления, и новые, неприлаженные друг к другу колеса, и целые передаточные механизмы только благодаря работе обретают более удобные, приспособленные друг к другу эпициклоиды⁵. То же самое с человеческими силами,— они могут идти во зло и сопровождаться всякими преувеличениями, но со временем, по мере применения, могут обратиться к добру: крайности.

450

колебания в оба конца неизбежно приведут к прекрасной средине, к правильности движения, к длительному и устойчивому состоянию. Но только все в царстве людей и должно быть произведено руками людей: мы долго терпим по своей собственной вине, но, наконец, сами учимся лучше распоряжаться своими силами, и не требуется для этого чудесное вмешательство божества.

Поэтому не следует нам сомневаться и в том, что всякая благая деятельность человеческого рассудка неизбежно споспешествует гуманному духу и всегда будет содействовать его развитию. Занявшись земледелием, люди перестали пожирать друг друга и кормиться желудями; человек обнаружил, что сладкие дары Цереры накормят его сытнее, пристойнее и человечнее чем плоть братьев и желуди, тогда более мудрые люди установили свои законы, и человек был вынужден исполнять их. Начав строить дома и города, человек перестал жить в пещерах, и законы человеческого общежития уже запрещали убивать несчастного чужестранца. Торговля сблизила людей, и по мере того как люди усваивали преимущества торговли, неизбежно сокращалось число убийств, подлогов и обманов,— все это признаки неразумия в торговых делах. Число полезных искусств возросло, неприкосновенность собственности была обеспечена, труд людей облегчен, плоды труда распространялись по земле, а тем самым была заложена основа для культуры, для духа гуманности. Какие затраты труда стали ненужными, когда изобретено было книгопечатание! Как способствовало оно обращению среди людей мыслей, наук, искусств! Пусть теперь китайский император Сян-Ти попробует изничтожить все книги Европы — это будет попросту невозможно сделать. И если бы финикийцы и карфагеняне, греки и римляне знали искусство книгопечатания, то разорителям их земель не так легко было бы погубить все памятники их словесности; это, наверное, было бы невозможно. Пусть обрушатся на Европу дикие народы — с нашим военным искусством им не совладать, и новый Аттила не сможет пройти от Черного и Каспийского моря до Каталаунских полей. Пусть восстанет сколь угодно много попов, сластолюбцев, мечтателей, тиранов, им не вернуть ночь средневековья. А поскольку от человеческого и от божественного искусства не бывает пользы большей, чем когда дарует оно нам свет и порядок, но еще и сверх того — по своей внутренней природе распространяет и хранит в мире свет и порядок, то возблагодарим творца, он рассудок сделал существом человека, а искусство⁶ — существом рассудка. Рассудок и искусство — вот тайна и средство укрепляющегося миропорядка.

Не должно беспокоить нас и то обстоятельство, что иной раз превосходно разработанная теория, даже и теория морали, надолго остается лишь теорией. Ребенок учит много такого, чем сумеет воспользоваться лишь мужчина, но нельзя сказать, что он учит напрасно. И безрассудно поступает юноша, если забывает выученное, потому что ему поидется напрягать память, чтобы вспомнить, или придется учить во второй раз. Род человеческий беспрестанно обновляется, а потому ни сохранять, ни заново  открывать   истину  не  может  быть  делом   напрасным,   мы   что-то

451

упускаем из виду, а позднее именно в этом и нуждаемся, а при бесконечности вещей в мире случится рано или поздно все, что так или иначе потребует всяких мыслимых практических усилий людей. Говоря о сотворении мира, мы сначала вспоминаем силу, создавшую хаос, затем мудрость, упорядочившую этот хаос, а затем то хорошее, то гармоническое благо, которое воспроизошло из творения,— так и род человеческий: сначала естественный порядок развивает в нем самые примитивные силы, и сам беспорядок должен повести их на путь рассудительности, а по мере того как рассудок разрабатывает свое творение, тем более замечает он, что все — хорошо, что только благо придает творению прочность, совершенство и красоту.