4* Heyne de origine Graecorum, Comment. Soc. Gotting., 1764.

5* Heyne de Musis: см. «Гёттингенские известия», 1766, с. 275.

354

впоследствии до конца развил греческий дух. В Фессалии и Беотии, этих двух землях, которые в позднейшее время не проявили себя в области-духа, нет ни одного источника, нет ни реки, ни холма, ни рощи, которые  не стали бы известны, не были бы увековечены в поэзии. Здесь протекал Пеней, здесь была и прекрасная долина Темпея, здесь бродил Аполлон в облике пастуха, а гиганты громоздили одну на другую горы. У подножья Геликона Гесиод услышал свои мифы из уст Музы⁹, короче говоря, тут первородина греческой культуры, и отсюда разошелся по коленам эллинов более чистый греческий язык с основными его диалектами.

Но с течением времени, на островах и побережьях, при таком преизбытке странствий и переселений, не мог не сложиться новый ряд сказаний, благодаря поэтам тоже утвердившийся во владениях греческой Музы. И почти всякая маленькая область и каждое знаменитое греческое племя вводили своих предков и своих родовых богов в царство Музы, и именно это разнообразие, которое сделалось бы непроходимым лесом, если бы мы обязаны были трактовать греческую мифологию как догматическое вероучение, именно это разнообразие и переносило живую жизнь греческих племен в сферу общенародного образа мыслей. И только от таких корней и побегов и мог произрасти тот прекрасный цветущий сад, который со временем принес многообразные плоды даже в области законодательства. В такой расчлененной стране, как Греция, одно племя защищено было долиной, другое — берегом или островным положением, и так, постепенно, на юношеской энергичности и подвижности рассыпанных на все стороны греческих племен и царств взросла великая вольная мысль греческой Музы. Не было общего правителя над ними, который навязывал бы им культуру; по доброй воле, сегодня — один, а завтра — другой клочок земли, принимали они нравы и законы — чрез звуки лиры, раздающиеся во время священных обрядов, игр и хороводов, чрез науки и искусства, ими же изобретенные, но, главное, в общении между собой и в сношениях с чужим» народами; и на пути своем к культуре этот народ оставался народом вольных греков. Несомненно, что внесли свой вклад в развитие греческой культуры и финикийские колонии — в Фивах, и колонии египетские — в Аттике, хотя, к счастью, ни главное греческое племя, ни образ мысли его, ии язык не были сформированы этими народами. И по происхождению своему, жизненному укладу, по свойственной им родной Музе грекам не было суждено сделаться народом в египетско-ханаанском духе.

II. Язык, мифология и поэзия греков

Мы подходим к предметам, которые вот уже в течение тысячелетий доставляли наслаждение более утонченной части человечества; надеюсь, что никогда не перестанут они доставлять людям такое наслаждение. Греческий язык — самый развитый в мире, греческая мифология — самая богатая и изящная на свете, и, наконец, греческая поэзия — самая совер-

355

шенная в своем роде, если рассматривать ее в связи с временем и местом, когда она существовала. Но кто же даровал племенам, некогда столь грубым, такой язык, такую поэзию и пластическую истину? Гений Природы, страна, жизненный уклад, время, племенной характер.

Вначале греческий язык был неразвит, но уже содержал в себе то, чему суждено было развиться. Язык греков не был жалкой иероглифической поделкой, не был и цепочкой исторгаемых по отдельности слогов, как в языках по ту сторону монгольских гор. Более подвижные, более гибкие органы речи породили у народов Кавказа большую плавность речи, мягкость переходов, и любовь к музыке общительных греков без труда придавала их речи ясный облик. Мягче связывались между собой слова, звуки упорядочивались в ритмическое движение; речь сливалась в полноводный поток, ее образы — в приятную для слуха гармонию, они поднимались до благозвучности танца. И так сложился единственный в своем роде строй греческого языка, не насильственно порожденный немыми законами, а как живая форма природы возникающий из музыки и танца, из пения я истории и, наконец, из вольного общения множества племен и колоний, из разговорного тона речи. Когда складывались народы Северной Европы, то они не знали такой удачи и такого счастья. Когда чуждыми им законами и не знающей песнопений религией даны им были чужеземные нравы, их язык умолк. Немецкий язык бесспорно утратил многое от былой внутренней гибкости, от большей отчетливости в окончаниях слов и тем более от того живого звучания, которым некогда обладал он в более приятных климатических зонах. Некогда немецкий язык был братом греческому, а теперь — как далек он от него1 И ни один язык по ту сторону Ганга не имеет присущей греческому наречию гибкости и мягкого течения, и ни у одного древнего арамейского наречия по эту сторону Евфрата не было этой гибкости. И только язык греческий словно возник из пения, ибо в пении и в поэзии и в давней вольной жизни сложился он, среди всех языков мира, и стал языком Муз. И как не сойдутся вновь все условия греческой культуры, как род человеческий не вернется уже к временам своего детства и «е выведет из царства мертвых Орфея, Мусея, Лина или Гомера, Гесиода со всем, что окружало их,— так невозможно в наше время и рождение нового греческого языка, даже и в тех же самых областях нашей Земли.

Мифология греков составилась из сказаний разных областей: в нее влились верования народа, рассказы племен о своих предках и первые попытки мыслящих умов объяснить чудеса света и придать форму человеческому общежитию^6*. Если известные нам гимны древнего Орфея и не подлинны и переделаны, то все же в них — отражения живых молитв и приветствий, обращаемых к природе, как то обычно для народов ранних ступеней культуры. Почти как орфики обращаются: первобытный охотник — к страшному для него медведю^7*, негр — к священному фетишу,