11* Кн. Иова, 30, 3—829.

^12* Эйххорн то же самое доказал и о герреях («История торговли с Ост-Индией», с. 15, 16). Вообще бедность и напасти — вот причина, почему начали торговать большинство купеческих народов, в том числе венецианцы и малайцы.

335

ласом мощно изогнулась чаша Средиземного моря и поднялись вверх мысы и острова, чтобы служить пристанищем кораблей и народов, тогда уже предначертаны были вечной судьбой пути европейской культуры. Ибо если бы три части света были непосредственно соединены, то Европа никогда не достигла бы своего уровня культурного развития, осталась бы на положении Татарии или внутренней Африки, или же Европа развивалась бы медленнее и совсем иными путями. И только Средиземноморье подарило нашей Земле Финикию и Грецию, Этрурию и Рим, Испанию и Карфаген, а   благодаря   четырем   первым   возникла   и   вся   европейская   культура.

Столь же удачным было положение Финикии и на суше. Вся прекрасная Азия лежала у нее за спиной, с ее товарами и ремеслами, со своей давно уже развитой торговлей. Итак, финикияне не просто воспользовались чужим прилежанием, но воспользовались и долгими усилиями природы, щедро одарившей эту сторону света, и великими трудами истории. Буквы, привезенные ими в Европу, были названы тут финикийскими, хотя, возможно, придумали их не сами финикийцы. И прежде жителей Сидона ткачеством уже занимались, по-видимому, египтяне, вавилоняне, индусы, поскольку и в Старом и в Новом Свете есть такой обычай — называть товар не по тому месту, где его изготовляют, а по тому, где его продают. Какой была архитектура Финикии, о том можно судить по храму Соломонову, который, верно, нельзя сравнить ни с одним египетским, потому что какие-то жалкие две статуи³⁰ считались в нем невесть каким чудом. Единственный памятник строительного искусства финикиян, который дошел до нас,— это как раз те самые огромные пещеры, вырытые ими в скалах Финикии и Ханаана, вполне характерные для вкуса этих троглодитов и свидетельствующие об их происхождении. Этот народ египетской породы, должно быть, радовался тому, что и в этой новой стороне нашлись горы, в которых можно устроить и жилища и могилы, и склады и храмы. Пещеры стоят до сих пор, но убранство их исчезло. Нет больше ни архивов, ни книгохранилищ, устроенных финикиянами в культурную эпоху их развития; погибли и греческие сочинения, с описанием их истории.

Если же сравнить эти трудолюбивые, цветущие торговые города с захватническими государствами Тигра, Евфрата и Кавказа, то никто не затруднится с выбором, кому отдать преимущество в истории человечества. Завоеватель захватывает земли сам для себя; народ купцов служит себе и другим. Благодаря ему товары, знания, труд становятся общим достоянием целой части земного шара, и от этого невольно выигрывает дух гуманности. И ни один завоеватель не нарушает так поступательного движения истории, как тот, что разрушает цветущие торговые города, ибо гибель их влечет за собой упадок ремесла и прилежания в целых странах и областях земли, если только место разрушенного города не занимает другой, расположенный по соседству. Финикийское побережье расположено столь благоприятно, что сама природа сделала его совершенно необходимым для торговли, какую вела Азия. Когда Навуходоносор осаждал Сидон, поднял голову Тир, а когда Александр разрушил Тир, расцве-

336

ла Александрия, но никогда не бывало так, чтобы торговля совсем ушла из этих мест. И Карфаген тоже воспользовался тем, что древний богатый Тир был разрушен, хотя теперь уже расцвет Карфагена не имел столь выгодных последствий для Европы, как былые торговые сношения финикийцев,— потому что время уже прошло. Вообще говоря, внутренний строй Финикии можно рассматривать как один из первых шагов от азиатской монархии в сторону своего рода республики, то есть именно к тому самому, в чем испытывает такую потребность торговля. Деспотическая власть царей была ослаблена в финикийском государстве, а стремления к завоеванию чужих земель не чувствовалось здесь никогда. В Тире некоторое время уже правили суффеты, и эта форма правления приобрела более прочные очертания в Карфагене; итак, получается, что оба эти государства были первыми во всей всемирной истории примерами торговых республик, а их заморские поселения — первым примером такого покорения народов, от которого была польза, в отличие от завоеваний Навуходоносора или Камбиза. Огромный шаг в развитии человеческой культуры! Испокон веков торговля способствовала процветанию ремесел; море полагало пределы завоеваниям и укрощало дух завоевателей, из разбойников и поработителей мало-помалу выходили кроткие миротворцы. И сношения между людьми, впервые основанные на более справедливой основе, устанавливались тогда, когда народы взаимно удовлетворяли свои жизненные потребности, да и власть чужестранцев на далеких побережьях была, конечно, весьма слабой. Какой стыд эти финикийцы для безумных европейцев! Ведь европейцы—сколько веков спустя!—открыли обе Индии, будучи снаряжены всеми орудиями своего искусства. И что же делают европейцы? Они обращают народы в рабство, проповедуют крест, режут и убивают, а финикийцы и не завоевывали вовсе! Они строили, они основывали поселения, пробуждали в народах трудолюбие, а после того, как финикийцы не раз надували их, местные народы узнавали истинную ценность своих сокровищ и учились пользоваться ими. И будет ли так, что целая часть света поблагодарит когда-нибудь Европу, изобилующую всеми искусствами, за то, за что благодарна Европа гораздо менее развитой Финикии?

* * *

Карфаген и отдаленно не оказал того же благотворного влияния на европейские народы, что Финикия, и причиной были, очевидно, наступившие новые времена, иное географическое положение и изменившиеся обстоятельства. Будучи колонией Тира, Карфаген сам не без труда пустил корни в более далекой Африке, а поскольку первоначально пришлось завоевать для себя более обширное жизненное пространство на побережье моря, то постепенно тут привился вкус к завоеваниям. Благодаря этому облик Карфагена был, правда, более блестящим, чем у того государства, от которого он отделился: в Карфагене было больше роскоши и утонченности, но только от этого не легче было ни роду человеческому, ни самой республике. Вот в чем суть дела: Карфаген был городом, а не на-

337

родом; поэтому и не было, собственно, той страны, которой он мог бы привить народную культуру и любовь к отечеству. Вся область, завоеванная Карфагеном в Африке, насчитывала к началу Третьей Пунической войны триста городов (так пишет Страбон), и жили здесь подданные, которыми завоеватель их управлял, как господин слугами,— это не были настоящие союзники государства-гегемона. К тому же малокультурные африканцы и не собирались вступать в союз с Карфагеном, и даже во время войн Рима с Карфагеном они показали себя строптивыми рабами или корыстными наемниками. Поэтому в глубины Африки из Карфагена не проникла никакая по-настоящему человеческая культура, поскольку государству и не было никакого дела до этой культуры африканцев, и всего несколько семейств, запершись в стенах Карфагена, властвовали над всею территорией, заботясь не о распространении духа гуманности, а о накоплении богатств. Грубое суеверие, что царило в Карфагене вплоть до самых последних его времен, жестокие казни, которым подвергались тут неудачливые полководцы, даже если они были неповинны в поражениях, все поведение этого народа в чужих странах показывают, насколько суровым и алчным было это аристократическое государство, которому нужна была только нажива и рабы-африканцы.

Географическое положение и внутренний строй Карфагена превосходно объясняют нам всю эту жестокость. Вместо торговых поселений финикиян, казавшихся карфагенянам владением непрочным, они возводили крепости, и, находясь в более сложном и опасном географическом положении, они тщились закрепить за собой господство над всем побережьем, так, как будто Африка нигде и не кончалась, А поскольку завоевания они совершали руками покоренных ими варваров и наемных солдат, а при этом обычно сталкивались с такими народами, которые не желали, чтобы с ними обходились как с варварами, то от подобного конфликта проистекало одно кровопролитие и ожесточенная вражда. Карфагеняне часто и в первое время весьма несправедливо угрожали прекрасной Сицилии и прежде всего Сиракузам, причем и напали они на Сиракузы только потому, что заключили союз с Ксерксом³¹. Против греческого народа они выступили как приспешники варваров и показали себя вполне достойными такой роли. Карфагеняне разорили Селин, Гимеру, Агригент, разрушили Сагунт в Испании, немало богатых провинций Италии, а в прекрасной Сицилии было пролито море крови, столько не стоила и вся властолюбивая торговля карфагенян. Как ни восхваляет Аристотель политическое устройство Карфагена³², для истории человечества эта республика не дала ничего ленного, поскольку все время, пока существовала она, несколько богатых купцов-варваров, всего несколько семейств, вели с помощью наемников борьбу за монопольное обладание всеми выгодами, которые приносила торговля, за власть над всеми странами, которые могли принести им новую выгоду. Подобная система не располагает к себе; поэтому, какими бы несправедливыми ни были войны Рима с Карфагеном, с какой бы почтительностью ни обязаны мы были отнестись к именам Газдрубала, Гамилькара, Ганнибала, вряд ли кому-нибудь захочется стать карфагенянином,— достаточно

338

задуматься над тем, каково было внутреннее состояние этой купеческой республики, которой служили названные герои. Да и наградой им нередко были неприятности и самая черная неблагодарность; ведь даже Ганнибала отечество его было готово предать в руки римлян за несколько фунтов золота, и он просто спасся бегством от такой карфагенской расплаты. Я весьма далек от того, чтобы отнимать все заслуги у благородных граждан Карфагена, ибо и это государство, построенное на самой низменной основе, на основе алчности и жажды наживы, тоже взрастило людей великих и питало множество искусств и ремесел. Если говорить о воинах, то бессмертен среди них род Барка³³,— пламя честолюбия этого рода разгоралось тем ярче, чем больше ярились ревнивые Ганноны, тщетно пытавшиеся загасить этот огонь. Но и в героизме карфагенян ощутима некая скованность, жесткость, так что Гелон, Тимолеон, Сципион — что свободные люди по сравнению с рабами. Какое варварство — уже самый героизм братьев, приказавших закопать себя в землю живыми в доказательство того, что граница государства проведена несправедливо! И в более тяжелых случаях, когда опасность подступала к самим стенам Карфагена, доблесть проявляется лишь в форме чудовищного ожесточения. Однако очевидно и то, что Ганнибал с его утонченным военным искусством стал учителем своих заклятых врагов — римлян,— от него научились они тому, как надо завоевывать мир. Равным образом процветали в Карфагене и все искусства и ремесла, так или иначе служившие торговле, кораблестроению, морским сражениям, выгоде и наживе, хотя в морских битвах римляне быстро превзошли Карфаген. Земледелие в плодородной Африке более всего служило целям торговли, и потому карфагеняне немало рассуждали о столь богатом источнике своих доходов. Но, к несчастью, по вине римлян-варваров погибли и все книги карфагенян, и само их государство; нам эта нация известна лишь из рассказов ее недругов и по тем немногочисленным руинам, которые едва способны показать нам точное географическое положение некогда знаменитой царицы морей. Главный эпизод всемирной истории, в котором играл роль Карфаген,— это, к сожалению, отношения его с Римом; волчица, которой суждено было покорить себе весь мир, сначала должна была поупражняться в борьбе с африканским шакалом, растерзав его в клочья.