II. Растительный мир Земли в связи с историей человечества

Флора по органическому своему строению сложнее любых почв и пород земных недр, и занимает она на Земле такую обширную сферу, что теряется и в земле, но в виде некоторых побегов и подобий она приближает-

40

ся и к царству животных. У растения есть нечто подобное жизни, есть возрасты жизни, есть пол, растения оплодотворяются, рождаются и умирают. Поверхность Земли сначала была готова для растений, потом уж для животных и человека; растения опережают человека и животных, и разные виды травы, плесень, мох уже льнут к тому голому камню на котором нет места для животного существа. Если рыхлая земля способна принять в себя семена растений, если луч солнца согревает их, они про-растают и умирая, приносят свои плоды, потому что прах их лучше хранит и обогревает новые растения. Так покрываются цветами и травою скалы и болота со временем превращаются в ковры из растении и цветов. И, разлагаясь, неуемная флора Земли обогревает темницу природы, и тут растут живые существа и развивается вся культура Земли.

Вот что бросается в глаза: человеческая жизнь в той мере, в какой она растительна, разделяет судьбу флоры. Как растение, человек и животное рождаются из семени, и семя, зародыш будущего дерева, тоже нуждается, чтобы вырасти, в теплой материнской оболочке. Человек формируется в чреве матери, растет там, как растение; и позже наши нервы и волокна, первые побеги и силы можно сравнивать с чувствительными органами растений. И жизнь нашу можно сравнить с жизнью растения: мы прорастаем, растем, цветем, отцветаем, умираем. И нас вызывают на свет, не спросившись нашего желания, и никто не узнаёт у нас, какого пола мы желаем быть, и от каких родителей явиться на свет, и на какой почве, тощей или тучной, хотим мы жить, и от какого внутреннего или внешнего повода умереть. Во всем этом человек следует высшим законам и, подобно растению, ничего не знает о них и даже служит им всеми своими самыми сильными стремлениями и влечениями. Пока человек растет, пока соки кипят в нем, мир кажется ему радостным, широким! Он протягивает ветви свои во все стороны, думает, что дорастет до неба. Природа увлекает его жизнью, силы его бодры, он энергичен, он неутомимо трудится и усваивает те умения, которые пожелала развить в нем природа, выращивая его в поле или на огородной грядке. Но вот природа достигла своих целей — и постепенно оставляет человека. В цветущую весеннюю пору, в годы нашей юности — как изобильна повсюду природа! Кажется, своими цветами она хочет усадить целый новый мир! Но прошло несколько месяцев — и все совсем иначе: половина цветов опала, несколько жалких сухих плодов завязалось и зреет. Все дерево трудится и напрягается, чтобы они созревали, — но вот уже начинают засыхать листья. Дерево сыплет свои блеклые волосы, оплакивая покинувших его детей, — голые ветви торчат, но и сухие ветви ломает буря, и наконец дерево падает на землю, и лишь немногий флогистон переходит в душу природы. Разве не то же самое человек, если посмотреть на него как на растение? Какая безмерность надежд, какие ожидания, какая жажда деятельности наполняет неясными и живыми предчувствиями юношескую душу! Всего ждет он от себя, и именно потому все удается ему, ибо удача — верная спутница юных лет. Но прошло несколько лет — и все переменилось вокруг, потому что переменился сам человек. Самое малое исполнил он из того, что хотел испол-

41

нить, и он радуется, если не обязан исполнить задуманного уже теперь, не ко времени, елси может жить спокойно и тихо. В глазах высшего существа все деяния человека на Земле стольк же весомы, по крайней мере стольк же определенны и четки, как деяния и предприятия любого дерева. Человек развивает в себе то, что способен развить, и овладевает тем, над чем способен взять верх. Он гонит стебель, растит побеги, выращивает плоды и сеет новые деревья, но он не может сойти с места, на которое поставила его природа, и неоткуда взять ему сил, которых природа не вложили и него.

Но главное, что ущемляет гордость человека, так это то, что самыми сладостными порывами своей души, которые именует он любовью и в которых он проявляет такую разборчивость и так следует своим желаниям, он — столь же слепо, как растение, — служит законам природы. И чертополох, как говорится, красив, когда цветет, а цветение, это мы знаем, у растений пора любви. Чашечка цветка — постель, венчик — занавес, другие части — детородные органы, которые природа выставила у этих невинных творений напоказ, укрясив их пышно и прекрасно. Чашечка цветка — одр Соломонов, чаша прелести, восхищающая и другие существа. Почему природа все так создала, почему, связывая людей любовью, она вплела и узы любви самые прелестные свои сокровища, какие нашлись в поясе красоты ее? Великая цель природы — вот чего надлежит достигать, а не мелких целей чувственного существа, разукрашенного природой, — цель эта — продолжение жизни, сохранение рода. Природе, нужны зародыши и семена, ей нужно бесконечно много семян, ибо шаги ее величественны — она тысячу разных целей преследует в один миг. И она должна считаться с потерями, ибо все живое теснится и ни для чего нет места, чтобы развиться полностью. И природа отнесла время любви к периоду юности и зажгла факел свой от самого тонкого и пылкого пламени, какое нашлось между небом и землею, — для того чтобы в мнимом своем расточительстве не утерять самого существенного, первой свежести жизненных сил, и предотвратить все неожиданности в судьбах теснящихся на узком пространстве живых существ. Приходит пора юности, и расцветают неведомые ранее стремления, о которых не подозревали ребенок и подросток. Взор оживает, голос мужает, ланиты девушки розовеют — два юных существа ищут друг друга и не знают, чего им надо, они томятся, желая соединиться, но отказала им в этом строго разделяющая природа, и они носятся по морю обмана. О творения человеческие! Сладостен ваш обман, наслаждайтесь своею порой, но знайте, что не ваши маленькие сны, но что природа мило и изящно принуждает вас исполнить величайшие преднамерения свои. В первых двух особях всякой живой породы, в самце и самке, природе угодно было посеять все грядущие поколения; вот почему в мгновения бодрости и наслаждения отбирала природа и соединяла животворящие семена жизни, — отнимая что-либо у живого существа с его существованием, природа хотела отнять как можно незаметнее, отнять кротко и мягко. А когда жизнь рода обеспечена, природа постепенно выпускает индивида из рук своих. Едва прошло время совокупления, и лось теряет свои великолепные рога.

42

птицы перестают петь, оперение их бледнеет, рыбы утрачивают свой вкус, растения — лучшие краски. У бабочки выпадают крылья, и дыхание оставляет ее — а, не потеряв сил своих, в одиночестве, она прожила бы с полгода. Если молодое растение не цветет, оно выдерживает зимнюю стужу, а если цветет слишком рано, то погибает. Банановое дерево (муза) иногда растет до ста лет, но если оно расцветает, то никакое уже искусство, никакой опыт не спасут его, и на следующий год пышный ствол его погибнет. Зонтичная пальма за 35 лет достигает высоты в 70 футов, потом, за следующие четыре месяцы, вырастает еще на 30 футов, цветет, приносит плоды и умирает в том же году. Таковы пути природы, она одно живое существо выводит из другого; река течет, а волны теряются одна в другой.

* * *

Наблюдая за распространением и перерождением растений, мы замечаем известные закономерности, которые можно применить и к творениям, стоящим выше, — они, эти закономерности, подготавливают нас к постижению перспектив и законов всей природы. Всякое растение растет в своем климате, то есть требует не только известной почвы, но и растет на определенной высоте, при таких-то особенностях воздуха, воды, при таком-то тепле. В недрах земли все хаотически перемешано, и хотя свойства и горных пород, и металлов, и кристаллов объясняются свойствами земли, в которой они выросли, почему и получаются иногда самые странные различия между ними, то все же в царстве Плутона люди лишены возможности общего географического обзора всей Земли и не пришли еще к открытию основных принципов, как в прекрасном царстве Флоры. Итак, ботаническая философия^1*, упорядочивающая растения по высоте, на которой они растут, по характеру почвы, по особенностям воздуха, воды, тепла, очевидным образом подводит нас к той философии, что упорядочивает подобным же образом мир животных и человека.

Все растения встречаются на Земле в дикорастущем состоянии, и наши культурные сорта тоже вышли из чрева польной природы и растут лишь в известных широтах, достигая полного совершенства. То же — животные и человек, ибо каждая порода людей естественным образом складывается и растет лишь в подобающей ей области Земли. На каждой почве, на всяких горах, в каждой атмосферной зоне, в своем холоде и тепле растут свои растения. На скалах Лапландии, в Альпийских горах, на Пиренеях растут, несмотря на расстояния, все те же или похожие травы; и похожие дети

1* «Ботаническая философия» Линнея¹ (Linnaei philosophia botanica) — классический образец для нескольких наук; если бы у наас была в этом же роде philosophia anthropologica, написанная кратко и с должной многогранностью и точностью, то в наших руках была бы нить, которой могло бы следовать всякое новое наблюдение. Аббат Сулави в своей книге «Hist. naturelle de la France meridionale» (т. II, ч. 1) дает нам «очерк всеобщей физической географии растений» и обещает такой же очерк о животных и о человеке.

43

вырастают в Северной Америке и северных частях Татарии. На таких нагорьях, где ветер нещадно рвет растения, где лето коротко, растения мельче, но зато дают множество семян, а если пересадить их в сад, то они вырастут длиннее и листья их будут крупнее, но семян они дадут меньше. Всякому ясно, как напоминает это животных и человека. Все растения любят свободу; в оранжереях они склоняют свои головы в ту сторону, откуда падает свет, а иногда и просовываются через отверстия наружу. В закрытом помещении, в тепле растения вырастают выше, пышнее, но они и бледнее, и плодов у них меньше, а если вдруг пересадить их на волю, то они теряют листья. Не то ли самое будет с людьми, если культура нежит, хо-\ит и неволит их? Иная почва, другой воздух порождают новые разновидности растений, но то же можно сказать о животных и о людях; растения могут выиграть в красоте, в форме листьев, в числе стеблей, но теряют силу к продолжению рода. Не то ли самое у людей и животных (если отвлечься от разницы в силах и степени сложности) ? Растения в теплых зонах разрастаются и становятся целыми деревьями, а в холодных странах они хиреют и дают карликовые побеги. Одно растение — для моря, другое — для болота, третье — для родников и озер; одно любит снег, другое — ливни, какие бывают в жарких странах, и все это налагает свой отпечаток на их форму, на их строение. Не можем ли мы ожидать подобных различий, когда перейдем к органическому зданию человека? Ведь и мы в какой-то мере тоже растения?

Особенно приятно наблюдать, что растения своеобразно считаются с временами года, даже и с временем суток, лишь постепенно привыкая к чужому климату. Ближе к полюсу рост их замедляется, но созревают они там быстрее, потому что лето наступает позже и летняя погода сильнее действует на них. Растения, которые привозят в Европу из южных стран, в первое лето созревают позже, потому что ждут обычного для их климата солнца; на второе лето они созревают уже быстрее, постепенно привыкая к новым для них широтам. В искусственном климате оранжереи каждое растение придерживается тех сроков, в которые росло оно на родине, хотя иной раз и растет в Европе лет пятьдесят. Растения с мыса Доброй Надежды цветут зимой, потому что лето в Южном полушарии бывает тогда, когда у нас — зима. Мирабилис уветет ночью, и, как предполагает Линней, потому, что на его родине, в Америке, в эту пору — день. Так всякое растение придерживается своих сроков, когда раскрывается и закрывается, строго выдерживает часы. «Цветы словно знают, что для роста им нужны не только тепло и вода», — так пишет философ-ботаник^2*3, и, несомненно, рассуждая об органических различиях, существующих между людьми, об акклиматизации человека в чуждых ему зонах, следует думать тоже не об одном только холоде и тепле, особенно когда сопоставляют два полушария Земли.