Иоганн Готфрид ГЕРДЕР

ИДЕИ К ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ

I. Наша Земля — одна из звезд

II. Земля наша — одна из срединных планет

III. Наша Земля претерпела множество катастроф, пока не приняла свой теперешний облик

IV. Земля — шар, вращающийся вокруг своей оси и вокруг Солнца в наклонном положении

VI. Населяемая людьми планета есть горный хребет, выступающий над поверхностью моря

VII. Направление гор на обоих полушариях предопределило самые странные различия и перемены

КНИГА ВТОРАЯ

I. Земля — обширная кузница самых разнообразных органических существ

II. Растительный мир Земли в связи с историей человечества

III. Мир животных в связи с историей человечества

IV. Человек — центральное существо среди земных животных

КНИГА ТРЕТЬЯ

I. Сравнение органического строения растений и животных в связи со строением человека

II. Сопоставление различных действующих в животном организме сил

III. Примеры физиологического строения животных

IV. Об инстинктах животных

V. Поступательное развитие живых существ, приучающихся связывать разные понятия и свободнее пользоваться органами чувств и членами тела

VI. Органическое различие между животными и людьми

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I. Органическое строение предрасполагает человека к способности разума

II. Взгляд с высот органического строения человеческой головы на существа низшие, приближающиеся по складу своему к человеку

III. Органическое строение предрасполагает человека к тонким чувствам, искусству и языку

IV. Органическое строение предрасполагает человека к тонким влечениям, а потому и к вольности

V. Органическое строение предрасполагает человека к хрупкому здоровью, но к выносливости и долголетию, а потому и к расселению по всей Земле

VI. Человек создан, чтобы усвоить дух гуманности и религии

VII. Человек создан, чтобы чаять бессмертия

КНИГА ПЯТАЯ

I. В нашем земном творении господствует ряд восходящих форм и сил

II. Ни одна сила в природе не обходится без своего органа; но орган — не сама сила, а ее орудие

III. Взаимосвязь сил и форм — не отступление и не застой, а поступательное движение вперед

IV. Царство человека — система духовных сил

V. Человечность — предварение, бутон будущего цветка

VI. Нынешнее состояние человека, по всей вероятности, звено, соединяющее два мира

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КНИГА ШЕСТАЯ

I. Органическое строение народов, живущих вблизи Северного полюса

II. Органическое строение народов, живущих близ горных хребтов Азии

III. Органическое строение в областях, где живут изящно сложенные народы

IV. Органическое строение народов Африки

V. Органическое строение людей на островах теплых морей

VI. Органическое строение американских народов

VII. Заключение

КНИГА СЕДЬМАЯ

I. В каких бы различных строениях ни являлся род человеческий на Земле, повсюду только одна и та же человеческая природа

II. Один на Земле род человеческий приспособился ко всем существующим климатам

III. Что такое климат и как влияет он на душевный строй и телесное сложение человека?

IV. Генетическая сила породила все органические образования на Земле, а климат лишь содействует или противодействует этой силе

V. Заключительные замечания о споре генезиса и климата

КНИГА ВОСЬМАЯ

I. Присущий человеческому роду характер чувственности изменяется в зависимости от климата и органического строения, но к гуманности ведет лишь человечность чувств

II. Воображение человека повсюду климатически и органически определено, и повсеместно традиция руководит воображением

III. Практический рассудок рода человеческого повсюду взращен потребностями жизни, но повсюду он — цвет Гения народов, сын традиции и привычки

IV. Чувства и влечения людей повсюду сообразуются с их жизненными условиями и органическим строением, но повсеместно управляют ими мнения и привычки

V. Счастье человека — это всегда благо индивида, определенное тем самым климатически и органически, детище упражнения, традиции, привычки

КНИГА ДЕВЯТАЯ

I. Человеку кажется, что он все производит изнутри своего существа, а на самом деле развитие его способностей зависит от других

II. Особое средство для воспитания людей — язык

III. Все известные человеческому роду науки и искусства созданы подражанием, разумом и языком

IV. Формы правления суть установленные среди людей порядки, обычно наследуемые традицией

V.  Религия — самая древняя и священная традиция Земли

КНИГА   ДЕСЯТАЯ

I. Наша Земля особо создана для живого творения, Землю населяющего

II. Где создан был человек и где жили самые первые люди на Земле?

III. Развитие культуры и истории дает фактические доказательства, подтверждающие, что человеческий род возник в Азии

IV. Что говорят предания Азии о сотворении Земли и начале рода человеческого

VI.Что говорит древнейшая письменная традиция о начале человеческой истории. Продолжение

VII. Что говорит древнейшая письменная традиция о начале человеческого рода. Завершение

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

I. Китай

II. Кохинхина, Тонкин, Лаос, Корея, Восточная Татария, Япония

III. Тибет

IV. Индостан

V. Общие рассуждения об истории этих стран

КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ

I. Вавилон, Ассирия, халдейское царство

II. Мидийцы и персы

III. Евреи

IV. Финикия и Карфаген

VI. Дальнейшие мысли о философии рода человеческого

КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ

I. Географическое положение и население Греции

II. Язык, мифология и поэзия греков

III. Греческие искусства

IV .Нравственная и государственная мудрость греков

V. Научные занятия греков

VI. История перемен, происходивших в Греции

VII. Общие рассуждения о греческой истории

КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

I. Этруски и латиняне

II. Строительство военного и политического здания господства

III. Римские завоевания

IV. Падение Рима

V. Римский характер, римские науки и художества

VI. Общие размышления о судьбах Рима и его истории

КНИГА ПЯТНАДЦАТАЯ

I. Гуманность — цель человеческой природы, и ради достижения ее предал бог судьбу человечества в руки самих людей

II. Разрушительные силы природы не только уступают со временем силам созидательным, но в конечном счете сами служат построению целого

III. Роду человеческому суждено пройти через несколько ступеней культуры и претерпеть различные перемены, но прочное благосостояние людей основано исключительно на разуме и справедливости

IV. Разум и справедливость по законам своей внутренней природы должны со временем обрести более широкий простор среди людей и способствовать постоянству гуманного духа людей

V. Благое, мудрое начало правит в судьбах человеческих, и нет поэтому достоинства более прекрасного и счастья прочного и чистого, как способствовать благим свершениям мудрости

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ

I. Баски, гэлы и кимвры

II. Финны, летты, пруссы

III. Немецкие народы

IV. Славянские народы

V. Чужие народы в Европе

VI.Общие рассуждения и следствия

КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ

I.Происхождение христианства и принципов, заложенных в нем

II. Распространений христианства на Востоке

III. Распространение христианства в греческих землях

IV .Распространение христианства в латинских провинциях

КНИГА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

I. Царства вестготов, свевов, аланов и вандалов

II. Царства остготов и лонгобардов

III. Царства алеманнов, бургундов и франков

IV. Царства саксов, норманнов и датчан

V. Северные королевства и Германия

VI. Общее рассуждение об укладе немецких государств в Европе

КНИГА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

I. Римская иерархия

II. Как воздействовала церковная иерархия на Европу

III. Светские бастионы церкви

IV. Арабские государства

V. Влияние арабских государств

VI. Общее рассуждение

КНИГА ДВАДЦАТАЯ

I. Купеческий дух в Европе

II. Рыцарский дух в Европе

585

III. Крестовые походы и их последствия

IV. Культура ума в Европе

V. Открытия и новые начинания в Европе

VI. Заключительное замечание

ПЛАН ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОГО ТОМА

КНИГА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

КНИГА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

КНИГА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КНИГА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ПРИЛОЖЕНИЯ

А. Гулыга ГЕРДЕР И ЕГО «ИДЕИ К ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»

I.

ПРИМЕЧАНИЯ

I. ЗАГЛАВИЕ КНИГИ ГЕРДЕРА

II. ИЗДАНИЯ КНИГИ ГЕРДЕРА

А. Первоначальные издания

Б. Научные издания книги Гердера

В. Русские переводы

Г. Из других изданий следует отметить

IV. ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИЗДАНИЯ И ХАРАКТЕР ПРИМЕЧАНИЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ

КНИГА ВТОРАЯ

КНИГА   ТРЕТЬЯ

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

КНИГА ПЯТАЯ

КНИГА ШЕСТАЯ

КНИГА СЕДЬМАЯ

КНИГА ВОСЬМАЯ

КНИГА ДЕВЯТАЯ

КНИГА ДЕСЯТАЯ

КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ

КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ

КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

КНИГА ПЯТНАДЦАТАЯ

КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ

КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ

КНИГА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

КНИГА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

КНИГА ДВАДЦАТАЯ

Именной указатель

Иоганн Готфрид ГЕРДЕР

ИДЕИ К ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ

I. Наша Земля — одна из звезд

II. Земля наша — одна из срединных планет

III. Наша Земля претерпела множество катастроф, пока не приняла свой теперешний облик

IV. Земля — шар, вращающийся вокруг своей оси и вокруг Солнца в наклонном положении

VI. Населяемая людьми планета есть горный хребет, выступающий над поверхностью моря

VII. Направление гор на обоих полушариях предопределило самые странные различия и перемены

КНИГА ВТОРАЯ

I. Земля — обширная кузница самых разнообразных органических существ

II. Растительный мир Земли в связи с историей человечества

III. Мир животных в связи с историей человечества

IV. Человек — центральное существо среди земных животных

КНИГА ТРЕТЬЯ

I. Сравнение органического строения растений и животных в связи со строением человека

II. Сопоставление различных действующих в животном организме сил

III. Примеры физиологического строения животных

IV. Об инстинктах животных

V. Поступательное развитие живых существ, приучающихся связывать разные понятия и свободнее пользоваться органами чувств и членами тела

VI. Органическое различие между животными и людьми

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I. Органическое строение предрасполагает человека к способности разума

II. Взгляд с высот органического строения человеческой головы на существа низшие, приближающиеся по складу своему к человеку

III. О рганическое строение предрасполагает человека к тонким чувствам, искусству и языку

IV. Органическое строение предрасполагает человека к тонким влечениям, а потому и к вольности

V. Органическое строение предрасполагает человека к хрупкому здоровью, но к выносливости и долголетию, а потому и к расселению по всей Земле

VI. Человек создан, чтобы усвоить дух гуманности и религии

VII. Человек создан, чтобы чаять бессмертия

КНИГА ПЯТАЯ

I. В нашем земном творении господствует ряд восходящих форм и сил

II. Ни одна сила в природе не обходится без своего органа; но орган — не сама сила, а ее орудие

III. Взаимосвязь сил и форм — не отступление и не застой, а поступательное движение вперед

IV. Царство человека — система духовных сил

V. Человечность — предварение, бутон будущего цветка

VI. Нынешнее состояние человека, по всей вероятности, звено, соединяющее два мира

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 — Quern te Deus esse

Juseit el humana qua parte locatus es in re.

Disce —

Pers.

Кем быть тебе велено богом И занимать средь людей положенье какое. Это познай.

Персии¹

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда десять лет тому назад я опубликовал небольшое сочинение под заглавием «И еще одна философия истории для воспитания человечества»² то словами «и еще» я отнюдь не хотел сказать «Anch'io son pittore»³. Эти слова, как и подзаголовок — «Новый опыт в дополнение к множеству опытов нашего века» — и помещенный на титульном листе эпиграф⁴, должны были, напротив, выразить скромность автора, потому что он был далек от того, чтобы сочинение свое выдавать за полную философию истории нашего рода человеческого, а хотел только указать на пролегающую в стороне от проторенных путей маленькую тропку, о которой забыли, но которая заслуживает того, чтобы идти по ней, развивая свои мысли. Книги, процитированные в разных местах этого сочинения, достаточно показывают, от каких именно проторенных — исхоженных, истоптанных — путей хотел отвлечь людей автор. Итак, новый опыт был задуман просто как сочинение на злобу дня, в дополнение к опытам века; и это намерение ясно обнаруживает вся его форма.

Сочинение мое вскоре было распродано, и многие побуждали меня вторично издать его, но я не решался представить его на суд публики в прежнем виде. Я уже заметил тогда, что некоторые мысли моей маленькой книги перешли в сочинения других авторов ⁵, ссылались на меня не всегда, а использовали широко, чего я не мог и вообразить прежде. При этом забывали скромные слова «и еще», тогда как мне и в голову не приходило проложить широкую дорогу посредством таких понятий, как «детство», «юность», «возмужалый», «престарелый» возраст человеческого рода, ибо такие понятия применены мной и вообще могут быть применимы лишь к немногим из народов, населяющих Землю, — тем более не было и мысли о том, чтобы твердою мерой измерить всю историю культуры, не говоря уж о философии всей человеческой истории. Разве есть на свете народ, совершенно лишенный культуры? А какую неудачу потерпело бы Провидение в своих начинаниях, если бы всякий индивид человеческого рода создан был для той культуры, которую мы именуем так и которая на самом деле есть скорее изнеженность и бессилие? Нет ничего менее определенного, чем это слово — «культура», и нет ничего более обманчивого, как прилагать его к целым векам и народам. Как мало культурных людей в культурном народе! И в каких чертах следует усматривать культурность? И способствует ли культура счастью людей? Счастью отдельных людей — вот что хочу я сказать, ибо может ли быть счастливо целое государство, понятие абстрактное, в то время как члены его бедствуют? Это противоречие или, лучше сказать, мнимость, которая незамедлительно разоблачает сама себя.

Итак, нужно было идти на большую глубину, нужно было очертить куда более широкий круг идей, чтобы сочинение хотя бы в малой степени заслуживало своего заглавия. Что такое счастье людей? И есть ли на земле счастье? И, коль скоро все земные существа и, главное, люди так различаются между собой, нельзя ли сказать, что есть счастье повсюду — во всяком климате, во все времена, во все возрасты, при всяком строе и во всяком жизненном укладе, при всех катастрофах и переворотах жизненных судеб? Есть ли общая мера для всех столь различных условий и состояний, и рассчитывало ли Провидение на благополучие творений своих в любых жизненных ситуациях как на последнюю и конечную, главную свою цель? Все эти вопросы надо было исследовать, проследить их и расчислить в неудержимом беге времен, в смене жизненных форм, прежде чем вывести общий, относящийся к человечеству в целом результат. Предстояло перейти широкое поле, глубоко уходить в почву. Читал я, можно сказать, все, написанное на эту тему, и с юношеских лет всякая новая, касавшаяся истории человечества книга, от которой ждал я нового для решения своей грандиозной задачи, была для меня словно неожиданно найденный клад. Меня радовало в последние годы, что философия истории пошла в гору, и всем, что дарил мне Случай, я старался пользоваться.

Если книга, которую автор представляет своим читателям, содержит пусть не им первым изобретенные (много ли изобретешь в наши дни нового, по-настоящему нового!), но по крайней мере им обретенные и усвоенные идеи, с которыми он на протяжении долгих лет сжился словно с неким сокровищем души и сердца, то, будь книга хорошей или дурной, автор в руки читателей отдает частицу своей души. Он не просто открывает, чем занят был дух его в известные периоды времени, при известных жизненных обстоятельствах, что за сомнения обуревали его в жизни и как он их разрешал, что его подавляло и что ободряло, но он рассчитывает также (иначе что за прелесть заделываться в сочинители и неукротимую чернь одаривать заботами своей души?), он рассчитывает на немногих, быть может, даже очень немногих людей, чьи сердца бьются в такт с его сердцем, кому в странствии по лабиринту лет стали дороги такие же или похожие представления. С ними незримо ведет он беседу, им сообщает свои чувства и переживания, а если собеседники пошли дальше его, то и ждет от них урока, наставления, новых мыслей. Незримое общение умов, сердец — это единственное величайшее благодеяние книгопечатания, изобретения, которое пишущим нациям принесло много пользы и вреда. И автор представил себе, что он — в кругу тех, для кого писал, что у каждого он выманит сочувственные и куда более совершенные рас-суждения. Вот прекрасная награда писательства: благонамеренный человек больше порадуется тому, что пробудил в душе читателей, чем тому, что сказал сам. Кто вспомнит, как кстати бывала ему в жизни та или иная книга, как кстати бывала даже и какая-нибудь отдельная мысль, высказанная в книге, как радовала встреча с живущим далеко, но притом близким по кругу своей деятельности человеком, идущим по тому же следу, по которому идешь и ты сам, или нашедшим еще лучший путь, как нередко даже одна такая встреченная в книге мысль занимает годами ум, развивает и ведет его вперед, — кто вспомнит все это, тот взглянет на писателя не как на поденщика, а как на друга, поверяющего ему всю свою душу, доверительно высказывающего даже и не додуманные до конца мысли, чтобы читатель, куда более опытный, думал вместе с ним, завершая и совершенствуя все несовершенное.

Но если тема такая, как у меня, — история человечества, философия истории, то я полагаю, что самый первый и приятный долг читателя — быть гуманным. Я человек, я писал — ты человек, ты читаешь. Писатель мог заблуждаться и, наверное, заблуждался, но у тебя есть знания, которых нет, которых не могло быть у писателя, — итак, пользуйся тем, что есть у тебя, но снизойди к доброй воле пишущего, не только кори, не только попрекай, но совершенствуй и строй. Писатель своими немощными руками положил несколько камней в основание здания, которое только века возведут, которое только века и могут возвести, — и прекрасно, если камни эти будут покрыты землей и забудутся людьми, как и сам принесший их на это место, и прекрасно, если великолепное здание возвысится над ними или даже будет возведено совсем на другом месте.

Однако я незаметно ушел от того, с чего начал, — я хотел рассказать, как случилось, что я стал разрабатывать свою тему, а впоследствии, погруженный в другие дела и заботы, вновь вернулся к ней. Уже в довольно ранние годы, когда раскинулись предо мною украшенные утренней свежестью нивы науки, от которых полдневное солнце жизни отнимает так много прелестей, уже в те ранние годы не раз приходила мне мысль: коль скоро обо всем, что есть на свете, трактует особая философия и наука, почему бы и не быть такой философии и такой науке, которые трактовали бы то, что прежде всего нас касается, — историю человечества, всю историю человечества в целом? О таком предмете все напоминало мне: и метафизика и мораль, и физика и естественная история, а больше всего — религия, бог, все в природе установивший по мере, весу, числу, бог, утвердивший сущность вещей, их облик и их связь, определивший им течь и пребывать, — так что от целого мироздания и до мельчайшей пылинки, от силы, удерживающей земли и солнца в движении их, и до незримой паутинки, повсюду царит единая мудрость, благость, держава, бог, так чудесно и божественно все промысливший в человеческом теле н в человеческой душе, наделенной своими силами и способностями, так чудесно, так божественно, что когда рискнем мы хотя бы издали последовать за мыслью единомудрого, так сразу же тонем в бездне мысли, — как, говорил я себе, неужели в предопределении и устройстве рода человеческого в целом бог вдруг отступился от мудрости своей и доброты и никакого замысла не положил в основу своих установлений?! Или он пожелал скрыть его от нас, тем более что столь многие законы своего вечного плана явил он нам в творениях низших, нас менее касающихся? Что род человеческий в целом — не стадо ли без пастыря? Как говорит скорбящий мудрец: «И оставляешь людей как рыбу в море, как пресмыкающихся, у которых нет властителя?»⁶. Или, быть может, люди не должны знать план? Я могу это понять: ведь ни один не в силах обозреть и малый замысел своей жизни! И все же человек видит все, что должно ему увидеть, и знает довольно, чтоб направлять шаги свои; впрочем, не это ли самое незнание — предлог для извращений и искажений? Многие не видят плана и отрицают, что такой план есть, а некоторые думают о нем с дрожью и робостью, — сомневаясь, веруют и, веруя, сомневаются. Они изо всех сил противятся возможности рассматривать род человеческий не как муравьиную кучу, в которой под стопами сильного — а этот сильный тоже уродливый и несоразмерный муравей — гибнут тысячи, уничтожаются тысячи занятых своими малыми-великими делами существ, пока, наконец, два величайших на земле тирана — время и случай — не ведут всю кучу прочь и не предоставляют опустевшее место, где и следа не сохранилось от прежнего, новому, усердно трудящемуся цеху, который, придет его время, тоже будет уведен прочь и тоже исчезнет без следа...

Человек с его гордостью противится тому, чтобы в племени своем видеть исчадие земли, добычу тления, все разрушающего и все уничтожающего, — но что же, разве история, разве опыт жизни не представляет такую картину глазам человека? Что же на земле доведено до конца? Что на земле — целое? Так разве не упорядочены времена, как упорядочены пространства? А ведь время и пространство — близнецы, и одна у них мать — судьба. Пространства полны мудрости, а времена полны мнимого хаоса, и, однако, человек сотворен, очевидно, чтобы искать порядок, чтобы внести ясность в свой малый промежуток времени, чтобы грядущее строить на прошедшем, — иначе зачем человеку память, зачем воспоминания? Но если времена надстраиваются друг над другом, то разве целое, разве весь человеческий род не превращается в безобразное циклопическое строение, где один сносит то, что сложил другой, где веками стоит то, что не должно было строиться вовсе, и где все воздвигнутое спустя всего несколько веков ломается и обращается в груду мусора и щебня и под этой грудой тем покойнее, чем неустойчивей она, живет робкое племя людей?

Не буду продолжать далее и прерву этот ряд сомнений, не стану исчислять противоречия, в которых запутывается человек, в которых запутываются люди и в которых оказываются люди и весь остальной сотворенный мир. Довольно, — где только мог, я отыскивал философию истории человечества.

Обрел ли я эту философию? Книга моя скажет о том, но только не ее первая часть. Первая часть содержит лишь основы. Мы осматриваемся на Земле, предназначенной служить нашим местожительством, и перебираем органические существа, которые вместе с нами, поставленные ниже нас, наслаждаются светом Солнца. Я надеюсь, что такой ход изложения никому не покажется чрезмерно длинным и отдаленным от существа дела. Нет иного способа прочесть судьбу человечества по книге творения, а потому нужно идти своим путем осмотрительно, с расстановкой, не спеша. Путь метафизических рассуждений короче, но если они отвлечены от опыта, от аналогии ⁷ в природе, то это — плавание по воздуху, без опоры, и оно редко приводит к цели. Путь бога в природе, мысль вечного, реально воплощенная им в цепочке его творений, — вот священная книга, и хоть я хуже ученика и подмастерья, я разбирал ее буквы, я читал ее по слогам, читал усердно и доверчиво и никогда не перестану читать ее. О, если бы я был столь счастлив, чтобы хотя бы одному своему читателю передать тот сладостный восторг, который чувствовал я, наблюдая в творениях бога вечную мудрость и благость непостижимого творца и ощущая в душе своей некое невыразимое доверие, какое не передать словами, — тогда этот проникнутый глубокой верой и надеждой восторг повел бы нас в лабиринт человеческой истории и мы смело последовали бы за ним. Великая аналогия природы повсюду подводила меня к истинам религии, и мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не повторять их, чтобы, предвосхищая их, не забегать вперед и не отнимать их у самого себя, чтобы делать шаг за шагом и всегда быть верным лишь тому свету, что ярко сияет во всех творениях бога, излучаемый сокровенным присутствием творца. И для читателей, и для меня самого тем большим удовольствием будет, если, идя своим путем и ни на шаг не отступая в сторону, мы увидим наконец, что этот неясный свет, мерцающий впереди, восходит над горизонтом ярким пламенем и Солнцем.

Пусть не смущает никого и то, что иногда я олицетворяю природу. Природа — не самодеятельное существо: бог — все в своих творениях⁸; но я не хотел без нужды, всуе повторять священное имя, которое ни одно признательное существо не называет без глубочайшего чувства почтения, тогда как при чрезмерно частом упоминании я не мог бы называть его с подобающей святостью. Если для читателя слово «природа» по вине некоторых написанных в наш век сочинений утратило смысл и стало словом низким, то пусть читатель вместо «природы» представляет себе «всемогущество, благость и мудрость», пусть в душе своей произносит имя незримого существа, которого не умеет наименовать ни один земной язык.

То же, когда я говорю об органических силах творения, — не думаю, чтобы кто-либо увидел в них qualitates occultas^1*, — ведь мы видим явные их действия, но я не знаю, какое дать им иное, более определенное, более чистое наименование. Однако я оставляю за собой право более подробно обсудить в дальнейшем и этот вопрос, и другие темы, которые я пока мог только назвать.

1* Тайные силы, сокровенные свойства (лат.).

Надует меня, напротив того, что ученическая моя работа появляется в такие времена, когда руки мастеров работают в разных областях знания, собирая материал для наук; плодами их трудов мог воспользоваться и я. Я убежден, что мастера своего искусства не отнесутся с презрением к экзотерическому сочинению человека, постороннего их науке, — они опыт его усовершенствуют; я не раз замечал, что чем реальнее и основательнее дисциплина, тем меньше пустого спора среди строящих и любящих ее. Словесную перебранку предоставляют начетчикам. Многие разделы моей книги показывают, что пока еще рано писать философию истории человеческого рода, но что такую философию, наверное, напишут в конце нашего столетия или в конце нашего тысячелетия.

И вот, о великое существо, о незримый возвышенный гений рода человеческого, к твоим стопам кладу несовершенный труд, написанный смертным, — в нем он осмелился мыслью и чувством следовать за тобою. Страиипы книги развеет ветер и распадутся буквы; распадутся и формы и формулы, в которых увидел я след твой, попытавшись выразить его для своих собратьев, но мысли твои останутся, и ты ступень за ступенью раскроешь их перед сотворенным тобою родом во все более великолепных образах и созданиях. И прекрасно, что страницы эти уже потонут в реке забвения, но яснейшие мысли засветятся в душах людских.

Гердер

Веймар, 23 апреля 1784 года.

Quid non miraculo est, cum primum in notitiam venit? Quam multa fieri поп posse, priusquam sint facta, judicantur? Naturae vero rerum vis atque majestas in omnibus momentis fide caret, si quis modo partes ejus ac non totam complectatur animo.

Plin.

Что только не считают чудом из того, с чем сталкиваются впервые? Сколько всего почитают за невозможное, пока оно не совершено? Никогда не постигнуть силы и величия природы, если дух будет схватывать только ее части, а не целое.

Плиний

Книга первая

I. Наша Земля — одна из звезд

Философия истории человеческого рода должна начать с небес, чтобы быть достойной своего имени. Поскольку дом наш — Земля не сама по себе наделена способностью создавать и сохранять органические существа, не сама собою устроилась и обрела свою форму, а все это — форму, устройство, способность рождать существа — получает от сил, пронизывающих целую нашу вселенную, то и Землю нужно прежде всего рассмотреть не отдельно, а в хоре миров, куда она помещена. Незримые, вечные узы привязывают ее к центру — к Солнцу, от которого на Земле — свет, тепло, жизнь и цветение. Не будь Солнца, и мы не могли бы помыслить нашу планетную систему: круг не существует без центра; явилось Солнце, явились благотворные силы притяжения, которыми наделило вечное существо и Солнце, и всю материю, — и вот мы видим, как вкруг Солнца начинают складываться планеты, как по простым — по прекрасным и величественным — законам начинают вращаться они вокруг своей оси и вокруг общего для них центра в пространствах, пропорциональных величине и плотности каждой из них, как вращаются они бодро и неустанно, как по тем же самым законам вокруг некоторых из них складываются луны, удерживаемые силами притяжения планет. Нет ничего более возвышенного, чем образ величественного мироздания, и никогда не пускался человеческий рассудок в полет более дерзкий и дальний, отчасти и счастливо завершенный, чем когда открыл он простые, вечные и совершенные законы образования и движения планет; законы эти установлены Коперником, Кеплером, Ньютоном, Гюйгенсом, Кантом^1*.

Если не ошибаюсь, Гемстергейс ³ сожалел, что эта величественная, разработанная наукой система не производит на весь круг наших представлении того воздействия, которое, несомненно, оказала бы она на весь человеческий рассудок, если бы установлена была, притом со всей математической точностью, во времена греков. Мы обычно довольствуемся

^1* «Всеобщая естественная история и теория неба» Канта, Кенигсберг и Лейпциг, 1775. Это сочинение заслуживает большей известности. Ламберт¹ в своих «Космологических письмах» высказывает сходство идеи, хотя и не читал Канта, а Боде² в своей «Астрономии» воспользовался некоторыми гипотезами, похвально отозвавшись об авторе.

14

представлением о том, что Земля — это песчинка, что она плавает в огромной бездне, что все земли вращаются по своим орбитам вокруг Солнца, что Солнце и тысячи подобных ему солнц, а, может быть, и множество таких солнечных систем вращаются по своим орбитам вокруг своего центра в рассеянных небесных пространствах, — наконец наше воображение, да и наш рассудок теряются в этом океане безмерности и вечного величия и не знают уже, где начало, где конец. Простое удивление нас ничтожит, но это не самое благородное и весьма скоро проходящее действие. Природа повсюду довольствуется существующим, и песчинка так же дорога ей, как и безмерное целое. Природа определила точки пространства и существования, в которых должно было складываться мирам, и в каждой из таких точек Природа присутствует целиком и полностью, со всем своим могуществом, мудростью и благостью, как будто никаких других точек, где складывались бы миры, как будто никаких других атомов и нет вовсе. Итак, когда я открываю великую книгу небес и вижу пред собой этот неизмеримый дворец, который только и способно заполнить одно божество, я заключаю от целого к отдельному и от отдельного к целому, и целое тут неделимо. Одна и та же сила создала ярко сияющее Солнце и сохраняет пылинку, питая ее светом Солнца; одна и та же сила вращает Млечный путь солнц, предположительно вокруг Сириуса, и действует на мое тело согласно законам тяжести. Теперь я вижу: пространство, занимаемое Землею в храме Солнца, путь, который проходит она, вращаясь вокруг Солнца, масса Земли и все, что зависит от нее, — все это определено законами, действующими во всей безмерности вселенной, а потому я и не буду бессмысленно яриться против бесконечности, но удовольствуюсь своим местом и буду радоваться, что вступил в такой гармоничный хор бессчетных существ и, более того, стану разузнавать, чем надлежит мне быть на этом месте, — вот в чем будет заключаться самое возвышенное мое занятие; но чем надлежит мне быть, тем я, по всей вероятности, и могу быть только на этом своем месте. Итак, даже если во всем самом ограниченном, во всем, что кажется самым безобразным и противным, находятся не только следы великой творческой, пластической силы , но и обнаруживается очевидная связь всего самого малого с простирающимся в безмерность замыслом творца, то самое лучшее для моего разума, подражающего божеству, будет следовать его замыслу и подчиниться божественному рассуждению. Вот почему я не буду искать на Земле ангелов небесных, которых не видел взор мой, но обитателей Земли, людей, мне захочется найти на Земле, и я удовлетворюсь всем, что производит, питает, терпит и с любовью принимает в лоно свое великая матерь. Сестры Земли, другие земли, быть может и гордятся иными, куда более великолепными существами, — но на Земле живут те, кто может жить на ней, и этого довольно. Глаз мой создан для того, чтобы луч Солнца воспринимать на таком, а не на ином расстоянии от Солнца, ухо мое создано для этого воздуха, тело — для этих размеров Земли, и все мои чувства созданы этим строением Земли и созданы для такого, а не иного строения Земли; соответственно и действуют все мои душевные силы; пространство,

15

на котором живет род человеческий, весь круг деятельности людей столь же твердо определен и четко очерчен, как и размеры и орбита Земли, на которой проживу я весь свой век, — вот почему во многих языках имя человеку дано по матери его Земле. Но чем обширнее хор гармонии, благости и мудрости, в котором кружится мать наша Земля, чем непреложнее, чем величественнее законы, на которых зиждется существование Земли и всех миров, чем более все вытекает из одного и одно служит всему, тем более чувствую я, что и моя судьба связана не с прахом земным, но с незримыми законами, которые управляют прахом земным. Мыслящая и творящая во мне сила по природе своей столь же вечна, как сила, утверждающая порядок Солнца и звезд, — орудие, которым пользуется сила, может износиться, сфера деятельности ее — измениться, — так старятся земли и меняют места свои звезды, — но законы, согласно которым сила эта есть здесь, во мне, и точно так же обретается и в иных явлениях, эти законы вечны и неизменны. И природа этой силы вечна, как рассуждение божества, и опоры моего существования (не моего физического явления) столь же прочны, как и столпы, поддерживающие мироздание. Ибо всякое существование равно себе, понятие неделимое, — в самом великом и в самом малом оно основано на одинаковых законах. Мироздание строем своим во веки веков бережет внутреннее мое существо, внутреннюю жизнь. Где бы, кем бы я ни был, я буду то, что я есмь теперь, — сила в системе сил, одно из живых существ в бескрайней гармонии единого мира божия.