4. «Медея»
Охлопков всю свою творческую жизнь стремился к синтезу искусств в театре. Очень большое значение он придавал пластическому решению и музыкальному оформлению спектаклей. Максимально достичь этого синтеза Николаю Павловичу удалось в «спектакле-симфонии», спектакле-концерте «Медея» по Еврипиду (1961). Эта была последняя их с Рындиным совместная работа.
Постановке предшествовала поездка Охлопкова в Грецию в 1959 году. Он должен был снимать художественный фильм по «Илиаде» Гомера13. Но этот проект так и не состоялся. Из Греции Николай Павлович вернулся вдохновленный атмосферой и архитектурой древнегреческого театра.
Ему хотелось показать со сцены величие ушедшей культуры, «могучую» страсть, глубину и гуманизм античной драматургии. Для этого Николаю Павловичу была необходима сценическая площадка, максимально близкая по строению и акустике к древнегреческому театру. Идеально подходил Концертный зал им. Чайковского. В партере убрали кресла и разместили там симфонический оркестр (дирижеры Н. Аносов и Ю. Силантьев), по краям сцены на балюстрадах располагалась республиканская хоровая капелла (художественный руководитель А.Юрлов). В спектакле так же участвовала хореографическая группа (балетмейстер Гришина), которая выполняла роль древнегреческого хора.
Перед художником стояла непростая задача связать все это в единое целое в декорационном оформлении.
Охлопков вновь обращается к Рындину. На этот момент он более 7 лет является главным художником Большого театра и очень хорошо знает и понимает специфику постановок в музыкальном театре.
Для Николая Павловича «Медея» - «это пьеса о человеке, восстающем против своего унижения так неудержимо, что в отчаянии он разрушает все, вплоть до счастья собственной жизни»14.
«Рындин создал единую установку, соединяющую мотивы античной архитектуры с формами и декором зала: система лестниц, ведущая к храму, антаблемент которого опирался на две мощные колонны, а верх венчался статуей Еврипида. Площадка пуста, вся отдана актером, в расчете на выразительность их пластики…»,15 - пишет Алла Михайлова. Эта установка в меньшей степени отражала место действия пьесы. Скорее, это был обобщенный образ античной архитектуры. Такая декорация не отвлекала внимание зрителей от бурных страстей, бушевавших на сцене, а выгодно их оттеняла.
При достаточной лаконичности и монохромности декорации все цветовые акценты были перенесены на костюмы, выполняя как техническую функцию (зрителю должно быть видно актера на сцене), так и смысловую нагрузку. Так костюм Медеи строился на контрасте черного и белого, белого и синего, отражая противоречивость ее внутреннего мира и бескомпромиссность решений. Складки античных тог и туник, плащи, полумаски (у хора) придают выразительность образам и движениям и скульптурность фигурам артистов.
Сама по себе установка была очень условной. Она погружала зрителей в соответствующую историческую эпоху, но не была конкретизирована. В зависимости от наполнения бытовым контекстом, это мог быть дом, замок, храм и т.п.
Поэтому, общий образ спектакля складывался не только из оформления (сценография, костюмы, свет), но и яркой актерской игры, музыкального оформления и пластического решения постановки.
Этот опыт был настолько необычен и нов для театра того времени, что производил неизгладимое впечатление.