1.4. Пространственность как асимметричный синтез в философии различия ж. Делеза

Феноменология пространственности открывается синтаксически, и при этом либо через диалектику, либо через философию различия. Эти два предварительных для феноменологии пространственности пути альтернативны друг другу, и каждый из них проблематичен с точки зрения задачи, которой является рассмотрение пространственного феномена как коррелята однородности и неоднородности (глубины и направления).

Различие помещает пространственность как основание пространства в одну из образующих ее сторон, сворачивает пространственность в неком фокусе неоднородности и не коррелирует пространственность в составляющих ее феноменах, но диверсирует ее вглубь одного из них и внутрь ее самой. Пространственное основание, как состояние какой-либо устойчивости, есть при этом иллюзия или возвращение – как исчезающе различимый и в интенсивности исчезновения уже неразличимый предел. Само основание исчезает и поэтому как бы не успевает попасть в синтаксис. Однако именно здесь возможен важный для разворачивания феноменологии пространственности источник: сама философия различия это попадание не фиксирует, точнее, отказывается от него, исходя из присущих ей ценностных установок, но феноменология пространственности, будучи свободной от ценностей философии различия, может это попадание выхватить и использовать.

Диалектика, в отличие от различия, которое отказывается от основания, делая его исчезающим, изначально отсылает основание к синтаксису, полагая его организующимся там, откуда основание отражается в сущем якобы в действительном и онтологически состоявшемся виде как синтез. В результате, диалектика дезорганизует само основание как основание: оно изначально растворяется в синтаксическом отрицании и в непрерывном поиске себя как синтеза, выходящего из синтаксиса в сущее. Если в различии основание исчезает, теряя саму возможность быть феноменом, в частности пространственным феноменом, то в диалектике основание отрицается, не существует именно в исходной ее позиции. Оно остается только в рамках синтаксически обусловленного синтеза и, не существуя, т. е. не образуясь в сущем, вечно становится существующим в отрицании («снятии») своего синтаксического отрицающего состояния.

Оба пути проблематичны, но именно различие представляется предпочтительным путем к пространственности. Прежде всего потому, что исчезновение предпочтительнее отрицания: оно, в отличие от отрицания, оставляет некий, пусть дифференциально малый, шанс на существование, т. е. присутствие основы пространства в самом сущем пространстве. Кроме того, различие включает диалектику как частный случай или аспект различия. Диалектика – это структура отрицания как взаимоотрицание (противоположность) утверждения и отрицания, само же отрицание есть «перевернутое различие, увиденное искоса»¹. Само различие как философский предмет есть представление вскрывающей диалектику и включающей ее высшей по отношению к ней структуры. Вот почему феноменология пространственности как описание внеэкзистенциального феномена, коррелирующего глубину и направления, полагается нами предваряющейся в рассмотрении синтаксического соотношения именно в рамках философии различия.

В философии различия Ж. Делеза феноменология пространственности, развернутая экзистенциализмом, обретает собственно феноменологическое и радикальное исполнение. Сам термин «различие» обладает в философии различия настолько интенсивным и одновременно экстенсивным значением, что использовать его в качестве средства описания пространственности на основе этой традиции невозможно: из средства он превращается в цель. Различие – это постулат, в котором собирается пространственность и которому она подчинена. Различие есть то, лишь одним из символических выражений чего является сама пространственность как некий аспект его политики и как некий аспект различия как политики. Дискурс, в котором взаимокорреляция столь «разных» явлений как, например, пространство и политика возможен в пределах одного предложения, включается различием. В силу этого обнаруживается исходный приоритет различия перед диалектикой: различие не последовательно и не нуждается в последовательности; оно ее преодолевает, охватывая пространство сразу и в каких-угодно (но именно каких-угодно, а не всех) возможных направлениях и комбинациях, не нуждаясь в полярных и результирующе-перпендикулярных векторах. Взаимооборот и инверсия понятий и тематических областей как некие радиальные и произвольно-угловые отношения – сущностный компонент различия в его описании.

Взаимооборот и инверсия как компонент различия образуют источник описания пространственности как различия. Пространственность как различие есть специфический синтез, который есть протест, самоуничтожение, самоубийство и распад. Как синтез, пространственность есть взаимооборот интенсивности и экстенсивности, как распад и самоубийство – собственная внутренняя инверсия интенсивности.

Использование слов «самоуничтожение», «самоубийство» в тексте, описывающем пространственность, является не эстетическим эффектом, но выражением важного свойства контекста, которому необходимо принадлежит описание пространственности как различия. Это свойство – волюнтаризм и богоборчество в таком взаимосвязующем их смысле, который представлен ницшеанством (в рамках которого осуществляется, именно осуществляется, а не провозглашается, какой-либо отказ от основания как возможная онтологическая позиция). Самоубийство как атрибут пространственности в наиболее чистом выражении ею различия как интенсивностью есть утверждение смерти Б-га, т. е. того, что образует и творит пространство. Такая смерть есть по определению самоубийство, т. к. не может быть по внешней причине.

«Интенсивность» и «экстенсивность» – это термины, выражающие «различие с тождеством»: это различие как различие и тождество. Синтез интенсивности и экстенсивности – это выражение различия как различия, т. е. различия в его отношении к тождеству. Это отношение не есть в самом различии, но есть его экспликация, принадлежащая экстенсивности, в которой различие как распадающаяся интенсивность растекается и выравнивается, как на зеркале, и отождествляется. Таким образом, в отношении различия к тождеству утверждается тождество, и поэтому уничтожается различие.

Прежде всего, уничтожение различия – это экстенсивное выражение интенсивности.

Но уничтожение различия это не просто уничтожение, но двойное уничтожение, уничтожение с обеих возможных сторон различия (со стороны экстенсивности и со стороны самой интенсивности), и поэтому самозамкнутое уничтожение – т. е. именно самоуничтожение и самоубийство. Экстенсивность (как зеркало, в котором, отражаясь, уничтожается интенсивность) есть продукт уже произошедшего «прежде» распада в самой интенсивности. Само отношение различия между различием и тождеством есть продукт уничтожения различия в самом различии. Экстенсивность, в которой как в зеркале растекается интенсивность, есть осколок интенсивности. Поэтому различие – это не отношение (интенсивности и экстенсивности) и не различие как различие, но сама интенсивность как «различие в -», или даже как «раз-» – т. е. как разрыв в каком-либо отношении, ведущий вглубь, предшествующий ему и внутренне сущностно образующий его как исходный и одновременно не прекращающийся – но и самоисчезающийся – взрыв и эффект.

Итак, интенсивность в ее отношении с экстенсивностью определяет пространственность как различие в синтезе, но «прежде» содержит различие как свое свойство.

Свойства интенсивности: неравенство, различие и их резюме – дистанция¹. Дистанция есть асимметричный синтез, резюмирующий неравенство и различие как внутренние свойства интенсивности, и образующий чувственность. Дистанция – это синтез неравенства неких порядков как интенсивных количеств, с одной стороны, и различия самих этих порядков в их элементах как качеств – с другой. Таким образом, различие в интенсивности – это само себя дублирующее, но не двоящее, а скорее самодополняющееся различие, однако не принадлежащее как таковое ни одному из своих внутренних дополнений и поэтому являющееся лишь одним из компонентов интенсивности – как исчезающе ускользающее от каждого из них к другому: «одно пользуется тем, что потеряно другим, но истинное различие не принадлежит ни тому, ни другому»².

«Дистанция» – вовсе не экстенсивное количество, но неделимая асимметричная связь порядкового интенсивного характера, устанавливающаяся между рядами гетерогенных членов и каждый раз выражающая сущность того, что не делится без изменений сущности», но, продолжаем мысль Делеза, именно исчезает, оставаясь неделимым и являясь качеством³. «Различие становится качественным лишь в процессе своего экстенсивного исчезновения»⁴. Примечательно, что речь идет не об интенсивном, но об экстенсивном исчезновении. То есть когда в процессе исчезновения, как некоего флуктуирующего пребывания между своими внутренними взаимодополняющимися состояниями, различие становится (в синтезе неравенства и качества) неравенством в интенсивном количестве, с одной стороны, и качеством, с другой стороны, оно экстенсируется, экстенсивно актуализируется. Иными словами, в интенсивном исчезновении различие экстенсивно исчезает – и в этом «втором» исчезновении оно выводится и показывается в экстенсивном своем выражении как ограничивающее и образующее чувственность виртуальное состояние качеств, т. е. идея.

Качества – это порядки подобия¹. Идея – это способность определять пространственную актуализацию идеальных связей (как дифференциальных связей, содержащихся в идее)². То есть идея – это определение пространственных связей как дифференциаций, как интенсивно сораспределенных и установленных качеств (качественных порядков и их различий). Иными словами, идея есть сама возможность (задача) пространственного определения идеальных (виртуальных) связей как дифференциаций³, т. е. как разновидностей качественных различий (внутренних различий неких порядков подобий, точнее, некой системы порядков подобий) в интенсивном количестве. Идея образует грань интенсивности, в которой интенсивность входит в экстенсивность – т. е. исчезает и оборачивается, прежде чем исчезнуть.

«Между интенсивностью и Идеей, как между двумя соотносимыми обликами различия, возникает товарооборот. Идеи – виртуальные, проблематичные или «озадаченные» множества, состоящие из связей дифференциальных элементов. Интенсивности – имплицированные, «сложные» множества, состоящие из связей асимметричных элементов»⁴. Именно двусторонний взаимооборот интенсивности и идеи порождает актуализацию. Поэтому «любой процесс актуализации – двойная дифференсиация: качественная и пространственная»⁵. То есть это дифференциация качеств и идей, наложенная на дифференциацию интенсивных количеств и выраженная в этом наложении (как образовавшая в нем двойственная дифференциация) в пространстве как экстенсивная количественность. Эта двойственность различия выражается у Делеза терминологической парой «дифференциация» (интенсивное различие, предшествующее идее) и «дифференсиация» (различие, следующее за идеей в индивидуацию и экстенсивное исчезновение), которую мы будем использовать в дальнейшем.

Интенсивность оборачивается в идее, и актуализируется в ней, т. е. индивидуируется в ней. Индивид – выход интенсивности, конец игры, образующий чувственность, результат интенсивности, в котором различие исчезает. «Различие» – «интенсивность» – «дистанция» (как коррелят интенсивных количественных неравенств и идей как качественных дифференциаций, взаимодействие которых друг с другом и с неравенствами образует дифференсиацию как индивидуацию) – «индивид» – вот ряд, не замкнуто, но дважды замкнуто, самозамкнуто (как акт самоубийства) разворачивающий различие до «исчезновения различия», до не разворачиваемой далее и окончательно, катастрофически закрытой уже теперь степени. Как если бы кто-то потянул за свободную нить некоего узелка и, вытянув частично образующую этот узелок нить, затянул оставшееся до нераспутываемой теперь и сжавшейся в точку (или черную дыру) степени.

Индивидуация, замыкающая различие как интенсивность исчезновения, показывает, что различие не есть беспредельное, оно имеет границу, в которой оно исчезает; этой границей является индивид как элемент чувственного восприятия.

Взаимодействие интенсивности и экстенсивности как отражение взаимодействия идеи (идей) и интенсивности в самой интенсивности есть образующая чувственность асимметричность. Интенсивность как неравенство (в своем источнике) в различии порядков и идея как различие в своих качественных пределах, исчезающих в дифференсиациях идеи, суть асимметричность самой чувственности. Эта асимметричность есть образующее суть чувственности и выражающееся окончательно в ней в качестве индивида самоуничтожение различия, самоуничтожение пространственности как различия.

Образ этого самоуничтожения: «6/9». Этот образ и его десятично-дробная результативная экспликация есть некий матчпойнт, и за ним, и уже необратимо – не отсутствие, не исчезновение как исчезающе тонкая и длящаяся граница, но коварно конечный и определенный знак и сущностный полюс, на который асимметрично и навечно обрекается пространственность в философии различия Ж. Делеза.

Итак, пространственность интенсивна, она заворачивается в себя и душит саму себя, исчезает в своем заворачивании. Таково предложение Делеза.

Представим нечто, не отрицающее предложение Делеза, но дополняющее его: да, пространственность интенсивна, она заворачивается и в какой-то момент действительно почти исчезает, но не исчезает совсем, а просачивается сквозь псевдоткань своего заворачивания и оказывается вновь снаружи. Образ этого: «8».

«Заворачивающаяся пространственность» – открытый и феноменологически потентный образ. Он почти без деформации трансформируется в «заворачивающееся пространство» и «свернутое пространство» как физико-математически известное и доступное представление. Возможность дискурса, в котором феноменологически описывается пространственная свернутость, обуславливает возможность такой феноменологии пространственности, в которой пространственность, будучи различием в синтаксическом соотношении, не исчезает из него, но, почти исчезая, попадает (возвращается) в него, остается в нем и описывается в нем как основа пространства.

Следует заметить, что имеет место разграничение, обусловленное историей науки. Взаиморазвернутость и свернутость пространства (не вполне точно именуемая «многомерностью» пространства), как идея в ее прежде всего синтаксическом, а именно математическом выражении, оценивается и распространяется в науке одновременно с выходом «Различия и повторения» Делеза. «К середине 1970-х гг. развернулись интенсивные исследования, нацеленные на разработку теорий высших размерностей со многими свернутыми измерениями»¹. Сама философия различия Делеза исторически находится на границе этой идеи. Вследствие этого разграничения Делез не имел возможности видеть неодносторонность – неодноразвернутость как многомерность – самой пространственности: подходящий синтаксис был только-только представлен и еще не был внематематически переработан. Поэтому асимметричность как свернутость оценивается философией различия как сама пространственность, а пространственная развернутость – как действительная и сущая не только как пространство, но и в самой пространственности – оценивается как вторичная и несущностная, т. е. ложная экстериоризация свернутости. Но пространственная многомерность – это не различие, оно не описывается синтезом различия, но описывается образом, определенной идеей, сущей до самого различия.

Итак, в феноменологии пространственности, разворачивающейся в философии различия Ж. Делеза, пространственность – это не коррелят однородности и неоднородности, но их «асимметричный синтез». В корреляции однородности и неоднородности асимметричный синтез предстает не как их синтез, соответственно, не как синтез глубины и направления, но скорее как некое сращение, редуцирующее обуславливающую какое-либо возможное их противопоставление двойственность. Иными словами, асимметричный синтез – это не синтез вообще, т. к. возможные стороны этого синтеза (как однородность и неоднородность, глубина и направление, так и интенсивность и экстенсивность) не синтезируются, но меняются местами и, дабы не противопоставляться, сращиваются. В этом сращении сама глубина, о которой Делез говорит: «не протяженность, но чистая сложность»¹, не отождествляется, но стирается в направлении, в самом своем различии с направлением, уничтожаясь в нем, заменяясь им и становясь им. То есть однородность подменяется неоднородностью, становится ею и уничтожается в ней.

Таким образом, синтез, называемый асимметричным, это не синтез вовсе, но асимметричность, редуцирующая синтез (что отчасти морфологически обусловлено семантической несовместимостью самих слов «асимметричность» и «синтез» – несоизмеримость и связь). «Асимметричность» как общий реферирующий термин для вложенных один в другой рядов: «интенсивность – экстенсивность», «интенсивность – идея» – сходящихся в нем и описывающих различие как пространственность, показывает именно синтаксический источник различия – некое синтаксическое соотношение, не грамматически, но скорее математически укореняющее пространственность в синтаксисе.

«Асимметричность» – это результирующий термин, который в описании пространственности в рамках философии различия обозначает замену (устранение) диалектики, т. к. интенсивность и экстенсивность, образующие асимметричность, не взаимоотрицательны и поэтому редуцируют отрицание. Интенсивность – это вход и напряженное преодоление границы, образующее направление, в котором осуществляется само напряжение границы, и цель как исчезновение границы в ее напряжении. Но экстенсивность это не выход, не вытягивание, не обратность как отрицание входа, но безнаправленное, безразличное к направлению растягивание. Интенсивность и экстенсивность соотносятся не как плюс и минус, но скорее как плюс и ноль. Антидиалектичность такого пространственного синтеза образует его принципиальную внестатичность. В этом синтезе нет «снятия» как некоего равновесия, хотя бы относительного и промежуточного, т. е. нет симметрии. Поэтому этот синтез называется Делезом асимметричным, сам этот синтез есть асимметричность. Симметрия отвергается как некое диалектически обусловленное тождество – как не симметрия, а ее подмена, ложная симметрия. Асимметричность пространственности как синтеза есть утверждение недостижимости симметрии, ее иллюзорности. Бунт против иллюзии – экзистенциальное выражение философии различия Делеза.

Мы используем термин «асимметричность», употребляемый Делезом в описании пространственности, вернее – в описании различия как пространственности. Точнее говоря, мы заимствуем корень этого термина – симметричность – указывающий на сущность, лишь стороной которой является асимметричность. [-Симметричность] есть здесь корень термина, а не сам термин. Этот дотерминологический корень важнее, чем любой из произрастающих из него взаимно противоречащих терминов «симметричность» и «асимметричность». Этот корень коррелирует асимметричность, а не растворяет ее, не уничтожает ее. Есть различие между симметричностью как экспликацией асимметричности, в которой асимметричность интенсивно уничтожается, и [-симметричностью] как коррелятом. Этот коррелят может быть отличен от симметричности и описан как основа, но не как тождество. Попросту говоря, асимметричность как интенсивность, как «впад» пространственности имеет сущность (и, пожалуй, даже образ), не как то, в чем этот впад кажется существующим, а на самом деле лишь экстериоризируется (и о чем даже нельзя было бы сказать, что он не существует – настолько его существование ложно), но как то, лишь внешностью, покрытием и телом чего является сам впад (и что образует тело самого впада).

Заметим, что Делез упоминает с сожалением об отсутствии позитивного термина (вернее, присоединяется к сожалению упоминаемого им Кюри): «по замечанию Кюри, удобно, но жаль говорить о нарушении симметрии в негативных терминах как об отсутствии симметрии, не создавая позитивных слов, способных обозначить бесконечность операций невозвращения»¹. Исходный позитивный термин существует, и существует именно на основе корня [-симметричность]; мы предлагаем использовать именно его в рамках феноменологии пространственности как именование и определение коррелята однородности и неоднородности в их синтаксическом соотношении.

Этот термин – антисимметричность. «Анти» здесь это не негация, но анти-негация, отвергающая противопоставление негации и утверждения. Антисимметричность – это синтаксическое соотношение, в котором симметричность не исчезает, но асимметрично допускается. Антисимметричность – математический термин, который мы используем в расширяющем его математическое значение смысле как название соотношения, присущего в математике синтаксису как таковому, лишь взаимодействующими сторонами которого являются математика, языковая грамматика и резюмирующая их (точнее, пытающаяся их резюмировать) логика. Таким образом, именно антисимметричность полагается нами как обозначение такой синтаксической основы пространственности, к которой в итоге подводит философия различия Ж. Делеза.

Редукция диалектики – необходимый предварительный этап в феноменологии пространственности. Редукция диалектики выводит пространственность как основу пространства из ее заключения в синтаксисе, с одной стороны, и помещает ее в пограничное между синтаксисом и пространством состояние, обеспечивающее дополнительную свободу в ее описании, с другой стороны. Именно эту редукцию осуществляет философия различия Ж. Делеза. Смысл редукции диалектики для философии различия заключается в редукции симметричности (равенства, тождества) как пространственного основания, т. к. какое-либо основание полагает устойчивость, равновесие, симметричность. Отказ от основания – базовый мотив, постулат философии различия. Таким образом, редукция диалектики в описании пространственности философией различия имеет смысл в ней как стратегически необходимая мера, в соответствии с ее постулатом.

Но для феноменологии пространственности, в соответствии с ее проблемой, определенной выше, сам отказ от основания неприемлем, т. к. редукция пространственного основания лишает смысла описание пространственности как коррелята и общей основы глубины и направления (как корневых феноменов, составляющих пространственный феномен как таковой). Польза осуществленной философией различия Делеза редукции диалектики для феноменологии пространственности состоит в том, чтобы редуцировать симметричность как основание, но не само основание. Иными словами, отличие позиции собственно феноменологии пространственности от стратегии философии различия в том, что симметричность не отождествляется с основанием как таковым. Можно сказать, что утверждаемая стратегия феноменологии пространственности в использовании ею философии различия состоит в том, чтобы заведомо редуцировать в пространственном основании такое ложно кажущееся тождественным ему явление как симметричность, но при этом оставить само основание.

Если пространственное основание, т. е. пространственность, есть различие, то это означает различие и, в частности, неравенство между пространственностью и пространством. То есть различие не как основание, но как именно не-основание, дезоснование пространства утверждает: пространственность эксплицирует пространство (эксплицируется в пространстве) и одновременно с этим имплицирует различие между пространственностью и пространством. Поскольку пространственность имплицирует это различие, она имплицирует нечто большее, чем пространство, которое ею эксплицируется. Иными словами, пространственность имплицирует больше, чем эксплицирует, стало быть, она сама больше пространства. Таким образом, во-первых, пространственность как не-основание пространства не содержится в пространстве. Во-вторых, различие между пространственностью и пространством есть одностороннее (асимметричное) включение пространственностью пространства, в котором, в частности, пространственность именно больше пространства, поскольку само «включение» здесь подчинено пространственности и обладает вследствие этого неким экстенсивно-количественным значением интенсивной величины.

Этот вывод из философии различия означает обнаружение того выхода пространственности из пространства и попадания ее в синтаксис, о чем как о принципиальной возможности, открываемой именно в философии различия, мы говорили в начале параграфа. Этот вывод имеет сходство с позицией структурализма, согласно которой означающее предшествует означаемому¹. Это предшествование в применении его к описанию пространственности означает, что описание пространственности, т. е. текст, описывающий пространственность, предшествует описываемому, т. е. самой пространственности. Описание пространственности как некий текст это присутствие пространственности вне того, где находится пространственность как описываемое. Таким образом, означение пространственности как ее описание в тексте есть акт схватывания самой пространственности в ее различии с пространством – т. е. в состоянии, предшествующем ей самой в пространстве – настигающий ее в этом состоянии, т. е. там, где она содержится еще вне пространства. И это «вне» есть сам текст.

«Текст есть непосредственная явленность языка»². Текст – это феномен языка и одновременно феномен синтаксиса. Точнее, это феномен синтаксиса в языке как феномен языкового синтаксиса. В тексте в пересечении с языком феноменально дается сам синтаксис. Таким образом, вывод философии различия, помещающий пространственную феноменальность и синтаксис в общую пограничную для пространства и синтаксиса феноменальную среду, в совмещении его со структуралистским подходом, помещает сам синтаксис в феноменальность и обнаруживает его в качестве текста.

Таким образом, пространственность (как основание и сущность пространства) присутствует в тексте, описывающем пространственность.

Этот тезис есть утверждение пространственности как основания – как феноменологически эксплицируемого и в этой экспликации не исчезающего основания. В этом тезисе, с одной стороны, используется, с другой – дезавуируется философия различия в описании ею пространственности. Пространственность как пространственное основание перекладывается из пространства в его описание, точнее, блуждает между пространством и его описанием. Источником этого перекладывания как блуждания, делающим его возможным, является исчезновение пространственности в пространстве в качестве его основы. Это исчезновение, утверждаемое философией различия, и используется в рассматриваемом тезисе. Само использование описания как онтологического обстоятельства есть именно феноменологическая стратагема, присутствующая в этом тезисе. В этой стратагеме пространственность как основание возрождается, и философия различия дезавуируется, устраняется.

Таким образом, корреляция философии различия и структурализма, точнее, их совмещение в вопросе о пространственности, открывает возможность сделать вывод о пространственности как возможном именно в чистой (внеэкзистенциальной) феноменологической экспликации основании пространства. Пространственность присутствует и находится помимо пространства в тексте; текст как феномен языка и дифференциальная данность языкового кода (как данное и поэтому дифференциально отличное от любого другого сочетание знаков) имплицирует и содержит нечто большее, чем какие-либо возможные в означении им события и явления, образующие пространство. Это большее – сама пространственность.

Итак, синтаксическая основа пространственности, к которой в итоге подводит философия различия, это некое синтаксическое соотношение, коррелят которого мы предложили называть антисимметричностью. Эта основа как синтаксическое соотношение присутствует в синтаксисе. Феноменальная данность синтаксиса как текста означает феноменальную данность самого этого соотношения в синтаксисе. То есть, в этом случае данное синтаксическое соотношение есть некая принадлежность текста как феномена синтаксиса, и в качестве таковой принадлежности оно есть некий феномен в тексте – т. е. некое его свойство.

Таким образом, феноменология пространственности как коррелята синтаксического соотношения (как феномена, коррелирующего однородность и неоднородность), названного антисимметричностью, это описание такого свойства текста, которое коррелирует в нем однородность и неоднородность как феномены. Иными словами, пространственный феномен определяется в синтаксическом соотношении как свойство текста, коррелирующее феномены однородности и неоднородности как их антисимметричность (как антисимметричность в их синтаксическом соотношении). Сам термин «антисимметричность» является при этом, с одной стороны, исходным определением синтаксического соотношения однородности и неоднородности как феноменов в тексте, с другой – собственным именованием искомого коррелята этого соотношения и его интенцией в этом соотношении, ориентирующей рассмотрение этого соотношения на выражаемый именно термином «антисимметричность» семантически определенный характер корреляции однородности и неоднородности. Этот характер исходным образом (но в то же время только отчасти) обусловлен математической семантикой, традиционно владеющей терминами «симметричность» и «асимметричность». Иными словами, мы будем описывать синтаксическое соотношение однородности и неоднородности, определяемое в своем корреляте как антисимметричность, как соотношение симметричности и асимметричности для того, чтобы иметь возможность использовать семантические ряды и включенные в них образы и представления («поворот», «вращение», «угол», «прямолинейность»), которые принадлежат математической, точнее, геометрической («прото-геометрической» – в значении, использованном Гуссерлем в «Начале геометрии») семантике. Сама корреляция однородности и неоднородности как именно симметричности и асимметричности предусматривается и обуславливается определением синтаксического соотношения однородности и неоднородности как антисимметричности, интенционально задающим семантическое русло описания этой корреляции.

Таким образом, феноменология пространственности в ее синтаксической основе есть описание свойства языкового (вербального) текста, находящегося в интенции антисимметричности как феномена пространственности в тексте.

Чтобы описать антисимметричность как свойство текста, нужно рассматривать его не как присутствующее в тексте значение, обусловленное семантикой, но как свойство самого языкового синтаксиса, присутствующего в тексте – как свойство текста именно как феномена синтаксиса. Для этого нужно предварительно осуществить специальное представление текста как именно феномена синтаксиса. То есть текст, обладающий не только синтаксическим, но и семантическим содержанием, должен быть редуцирован в семантическом своем содержании.

Это означает, что мы должны представить текст как семантически не данный, своими элементами предметно не связанный, т. е. чисто синтаксический феномен – как набор предметно беззначных и в этом смысле игровых элементов, как неких кубиков, о неслучайности и внутренней связанности сочетаний которых мы знаем, но о каком-либо значении какого-нибудь из этих сочетаний мы не знаем ничего.

Это значит, что мы должны редуцировать само понимание текста как знание языка, то есть редуцировать в тексте знание языка как само понимание текста. Это значит, что мы должны не подменить знание одного языка знанием условного другого, но редуцировать знание языка как таковое, как если бы мы оказались в некоторой экзистенциально предельной ситуации, в которой невозможно не только восприятие предметов как их узнавание и именование, но и само мышление как сопоставление имен, как владение словами.

Итак, мы видим предметы как некие очертания и не знаем, что они есть (что они есть и чем они являются). Мы видим слова как некие очертания и не знаем, что они есть. Но мы видим синтаксис, т. е. связь как небеспорядочность сочетания слов, и мы видим небеспорядочность сочетания предметов, которую мы в языке именуем пространством. Мы можем взаимосвязать эти две неопределенные и едва различимые небеспорядочности. Мы не говорим о них как о порядках, потому что мы не можем их качественно определить – мы отказались от этого определения по условию самой осуществляемой нами здесь редукции. Мы не говорим о них как о порядках, потому что как только мы это сделаем, они превратятся обратно в сцепленные друг с другом и уже неразличимые язык и вещи.

Таким образом, сам языковой текст мы рассматриваем как феномен, а не как надфеноменальную надстройку. Мы видим текст и даже не знаем о том, что он есть язык, т. е. мы не знаем, является этот текст сопоставимым с некоторым другим текстом, что именно в качестве такой сопоставимости, словарной и грамматической, образовывало бы феномен языка как представление об общности неких словарно совместимых текстов. Мы делаем это для того, чтобы в поиске возможного условия феноменологии пространственности избежать некоего семантического отождествления элементов языка с предполагаемой пространственной сущностью и образующими ее феноменами. Иными словами, мы хотим найти такое текстуальное основание возможности выражения текстом сущности пространства, которое не зависит от семантических корреляций и которое само по себе феноменально дано в тексте как в таковом, т. е. в синтаксисе как таковом как в собственном его феномене.

Таким образом, мы редуцируем семантический план текста, оставляя только его синтаксический план, в котором синтаксис и текст феноменально совпадают, в котором сам синтаксис в тексте дан как собственный феномен. И в этом феномене мы ищем основание пространственной феноменологии как непосредственное присутствие в нем пространственной сущности.

Подчеркнем, мы представляем здесь текст так, как если бы мы лишены были возможности мыслить им и находиться в нем, т. е. находить в нем вообще какое-либо самотождественное значение. Собственно в таких условиях текст – это один из предметов, условно используемых нами в описании этой редукции.

И здесь следует ввести пояснение. Мы можем сейчас упрекнуть себя в том, что мы – автор и читатель этого текста – допускаем противоречие в описании посредством редукции обретаемой нами позиции. Мы пишем и читаем, т. е. находимся в языке и мыслим, и это происходит сейчас, но вопреки этому утверждаем о возможности и моделировании ситуации не-чтения, не-мышления, как если она уже есть перед нами. Получается как бы не редукция, а абстрагирование, методологически онтологическая ценность которого невелика.

Мы отвечаем на это следующим образом. Само мышление как в той или иной мере и как в том или ином возможном качестве упорядоченное взаимодействие имен и значений, как языковая игра, необходимо содержит дискретность, не-слитность между именем и значением. Именно эта неслитность обуславливает возможность данности чистых синтаксических элементов как таковых, например, отрицаний. Эти элементы даны и существуют, но они не есть имена, или не есть значения. Если мы признаем наличие и существование чистых синтаксических элементов в мышлении, мы признаем его собственную, ему присущую качественную неоднородность, и отсюда – наличие некой хотя бы условно значимой пустоты в нем. Иными словами, если мы признаем наличие и существование чистых синтаксических элементов в мышлении, мы признаем собственное и дискретное существование пустоты, саму дискретность как онтологическое условие «чистого» синтаксиса. Сама эта пустота есть «немышление». Эта пустота как немышление присутствует уже тогда, когда мы говорим «нет», и вслед за этим тогда, когда мы видим это «нет», например, в элементарном опыте как «отсутствие книги на столе». Эта пустота как немышление присутствует в чтении этого текста и как синтаксическая прерывность его, и как возможно фиксируемая в восприятии дистанция, образуемая между начертанием каждого из этих слов и его значением – «двойная дистанция»¹, сама двойственность которой, как нечто между сторонами этой двойственности, существует как дискретная пустота и пульсирует как квант немышления. Таким образом, единственное абстрагирование, которое мы допускаем здесь уже не в качестве онтологической, а в качестве методологической меры – это действие суммирования всех или некоторых моментов пустоты, которое может быть представлено как замедление темпа смены пустоты значением, немышления мышлением. То есть, мы представляем моменты пустоты в их некоторой сумме и мыслим эту сумму, говорим о ней, в действительности же находясь непрерывно в ней. Таким образом, мы говорим о ситуации немышления и невосприятия, не удаляясь от онтологического контекста, но дополняя его тем, что принадлежит ему по праву – по праву принадлежности к самому сущему в его действительной синтаксически-пространственной неделимости.

Итак, определение понятия пространственного феномена как явления пространственной сущности есть условие определения и описания модальности пространственного восприятия – как интермодальности или некой особой модальности. Определение сущности пространства как сущности, обуславливающей какую-либо пространственно выраженную феноменальность, есть необходимая часть задачи описания интермодальной структуры образа как пространственного феномена. Описание интермодальной структуры образа как пространственного феномена возможно как описание ее в пространстве, т. е. в некотором пространственном ее качестве. Это качество и должно быть установлено как качество, возможное для пространственности, т. е. возможное в пространственной сущности (в существовании пространственности) – т. е. как качество самой пространственности, как некоторая ее модальность, тождественная интермодальности или включающая ее. Вот почему исследование и описание пространственной сущности как феномена является необходимым условием исследования интермодальной структуры образа как особого объекта. Иными словами, описание модальности пространственности – ответ на вопрос «какова пространственность?» – предварительно требует ответа на вопрос «что есть пространственность?».

Пространственность как сущностный коррелят глубины и направления определяется как синтаксический коррелят феноменов «однородность» и «неоднородность», называемый антисимметричностью. Антисимметричность как именование этого коррелята определяет интенцию в описании его как свойства текста. Поскольку корреляция глубины и направления определяет пространственный феномен, то описание и установление коррелята феноменов однородности и неоднородности в тексте образует возможность определить пространственный феномен в его синтаксической основе. Таким образом, описание антисимметричности как свойства текста образует синтаксическую основу феноменологии пространственности. Иными словами, феноменология пространственности в ее синтаксической основе образуется описанием свойства текста, определяемого как антисимметричность и являющегося феноменом пространственности в тексте.

Итак, назовем основные тезисы, используемые в этой главе.

• Общим компонентом образа является интермодальная структура.

• Интермодальная структура образа является пространственным феноменом; т. е. интермодальная структура образа есть особое явление, в котором интермодальность как его качество и пространственность как принадлежность к пространству непротиворечиво совмещены.

• Интермодальность пространственности, обуславливающая существование интермодальной структуры образа как особого явления, выражается в интермодальности глубины как аспекта пространственности.

• Интермодальность глубины обусловлена пространственной сущностью (пространственностью), коррелирующей феномены глубины и направления, определение которой как пространственного феномена является проблемой феноменологии пространства.

• Пространственный феномен (пространственность как феномен) определяется как коррелят феноменов однородности и неоднородности в синтаксическом соотношении, называемый антисимметричностью, который в качестве собственного феномена может быть описан как свойство языкового (вербального) текста.