Глава 1. Образ как пространственный феномен

1.1. Понятие интермодальной (синестетической) структуры образа. Интермодальная структура образа как пространственный феномен

Рассмотрение образа как такового в его онтологическом значении является началом и источником исследования графического образа. При этом само понятие образа в его обусловленном традицией содержании предполагается имплицирующим указание или непосредственное значение такого присущего образу как онтологическому концепту свойства, рассмотрение которого, в свою очередь, позволит эксплицировать условия существования графического образа как универсального (присущего любому образу) компонента образа как такового. Иными словами, мы рассматриваем само понятие образа в его исходном онтологическом значении как то, что потенциально содержит источник представления об особом объекте, который мы называем графическим образом, или об указывающем на него свойстве.

Образ как онтологическое понятие историко-философски укоренен прежде всего в платонизме. В платонизме под термином «эйдос», а также в неоплатонизме под терминами «эйкон» и «символ» мыслится некое отношение подобия, или некий подобосодержащий объект. Например, само понятие эйдоса как образца, т. е. субстанциального вида, воспроизводимого в каждой из определяемых им вещей, означает именно подобие.

В философских традициях вне платонизма присутствуют системообразующие понятия, т. е. понятия, задающие онтологии, которые, не будучи выраженными термином «образ», эквивалентны понятию образа или близки ему по значению. К таким понятиям относятся, например, гомеомерия, форма, монада, представление, архетип, гештальт. В каждом из упомянутых понятий устанавливается подобие, соответствие, сходство или изоморфизм каких-то элементов друг другу. Например, форма – это идеальная сущность (в частности геометрически идеальная), содержащая подобие каждой из определяемых ею вещей другой вещи некоторого класса; монада – «зеркало вселенной», т. е. идеально малая частица сущего, подобная или изоморфная самому сущему в целом. Представление о части целого, которая подобна и соразмерна всему целому, присутствует в понятии гомеомерии, т. е. «подобочастного»: «каждая отдельная частица («гомеомерия») подобна целому, т. е. заключает в себе все существующее, все его качества, и в этом смысле скрывает в себе бесконечность»¹. Гомеомерия, в отличие от монады, это не просто частица, но устойчивый, константный компонент равно-мерности, одинаково-мерности «наибольшего наименьшему», т. е. структура подобия как структура соразмерности.

Итак, понятие образа в онтологическом аспекте историко-философски обусловлено понятием подобия. Можно сказать, что понятие образа означает некий особенный объект как именно подобосодержащий объект.

Обусловленность образа подобием есть тезис, имманентно присутствующий всегда, когда мы называем образом либо объект, подобный другому объекту (например, рисунок яблока как образ яблока) либо психическое содержание объекта – т. е. некое, условно говоря, психическое явление, находящееся в отношении соответствия какому-то объекту и имеющее собственный, самостоятельный статус. Можно сказать, что образ – это вообще некая предметность, т. е. объект либо психическое явление, содержащее отношение подобия.

«Подобие (аналогия) есть тождество объектов в каких-то отношениях (или признаках)»². Иными словами, подобие – это соответствие по определенному признаку. Однако, если деревянный стул и деревянный стол подобны по признаку «деревянности», то это не значит, что стул является образом стола. То есть образ содержит не просто подобие, не просто соответствие по какому-либо признаку, но соответствие по некоторому определенному признаку. Этим признаком является нечто универсальное и устойчивое в объекте, совокупность инвариантных отношений в нем, не обусловленная «природой» его элементов – т. е. структура. Только в таком случае образ как сущность, присутствующая и действующая в таком объекте, актуален как явление, универсально репрезентирующее данный объект или, точнее, репрезентирующееся в данном объекте.

Универсальное или структурное подобие объектов, т. е. подобие по признаку структуры, называется изоморфизмом. «Изоморфизм – соответствие (отношение) между объектами и системами объектов, выражающее в некотором смысле тождество их строения»¹. Таким образом, изоморфизм – это соответствие явлений, у которых тождественны их строения, т. е. у которых одно и то же строение или одна и та же общая структура, т. к. «строение» – это прямой перевод слова «структура».

Таким образом, говоря о подобии в образе, мы подразумеваем частный случай подобия, а именно, изоморфизм как общность структуры или подобие по структуре. Поэтому при рассмотрении понятия образа необходимо заменить понятие подобия понятием изоморфизма.

Итак, образ – это предметность, содержащая изоморфизм. Такое определение образа дает исходное представление об образе как об особой предметности. В рамках этого представления возникает возможность постановки вопроса об особенности онтологического статуса образа как такового.

Особый онтологический статус образа как такового открывается прежде всего при рассмотрении его как психического содержания или «ментального образа», по терминологии Ж.-П. Сартра. Именно в этом аспекте образ есть предметность, содержащая изоморфизм не между объектами, но между объектом и его «психическим» («ментальным») содержанием, т. е. объектно не выраженным, но самостоятельно существующим «в сознании» явлением, обладающим собственным онтологическим статусом (который и является источником представления о психическом содержании и о сознании вообще). Иначе говоря, в рамках этого аспекта в образе, как предметности, содержащей изоморфизм, эксплицируется сам изоморфизм как феномен, действующий не между объектами, но вне отношения между объектами и (в некотором смысле) вне объектов как особое и отличающееся от объекта существование. То есть объектность образа элиминируется, и благодаря этому обнажается его онтологическая особенность как некая внеобъектность.

Определение особенности статуса образа в психическом содержании представляет собой онтологическую проблему. Суть ее в следующем. Особенность статуса образа как психического содержания в соответствии с вышесказанным означает отличие статуса образа от статуса объектов. Какое-либо определение этого отличия в строгом понятии, какая-либо его объективация, трансцендентальная или психологическая (обусловленная субстантивированием либо сознания, либо психики), приводит к тому, что образы становятся некими «дополнительными» объектами, «еще одними» объектами и теряют специфику своего онтологического статуса. То есть теряется собственный статус самого психического содержания, который должен задавать именно отличие образа от объекта.

Эта проблема обозначается Ж.-П. Сартром в работе «Воображение» как «вещизм образов» – смешение статуса образов и статуса объектов (вещей). «Из того, что образ есть объект, делается вывод, что он и существует как объект. Тем самым конституируется наивная метафизика образа, превращающая его в копию вещи… Прекрасную иллюстрацию подобного наивного вещизма образов дает нам эпикурейская теория «подобий», согласно которой вещи непрерывно испускают «призраки-симулякры», которые являются просто оболочками, обладающими всеми качествами объекта – содержанием, формой и т. д. Это в точности объекты. Однажды вылущенные, они существуют в себе совсем как объект-излучатель и могут блуждать в воздушных просторах неопределенное время. Перцепция будет иметь место тогда, когда аппарат восприятия встретит и поглотит одну из таких оболочек»¹.

Проблема «вещизма образов» открывается только в аспекте образа как психического содержания, т. к. в до-психологическом аспекте образ – это такой же по статусу объект, как и изоморфный ему, «обозначаемый» им другой объект. Однако это не означает принадлежность образа как такового к психическому содержанию и указанной проблемы к психологии. Психическое содержание вскрывает статус образа, но не обладает им. В соответствии с этим психология как наука о психическом содержании не решает вопрос о статусе образа, являясь не онтологической, а опытной наукой, т. е. совокупностью утверждений, установок и процедур, основывающихся и исходящих из онтологических структур, а не устанавливающих их. Психология как бы «по умолчанию» рассматривает образ подобно тому, как рассматриваются уже данные объекты. В частности, распространяет на исследование образов представление о таком порядке, какой присущ миру объектов, например, в качестве причинно-следственного (численно-последовательного) порядка. То есть исходит из того, что образ – это объект, по статусу подобный объектам, доступный поэтому для изучения тем же способом, который применяется в изучении объектов. Так же поступает и классическая трансценденталистская философия, начиная с Платона.

Проблему «вещизма образов» – проблему игнорирования особенности или неопределенности статуса образа как такового – вскрывает феноменология. Собственно онтологическим предметом образ становится в феноменологии. Также несомненность принадлежности исследований образа в работах Ж.-П. Сартра «Воображение» и «Воображаемое: феноменологическая психология воображения» к феноменологической традиции обуславливает принадлежность проблемы онтологического статуса образа, присутствующей в них, к феноменологии.

В соответствии с принадлежностью проблемы статуса образа к феноменологической традиции необходимым условием определения статуса образа и определения характера образа как особой предметности является не рассмотрение статуса образа в самом психическом содержании (как бы внутри него), но редукция самого этого содержания в его отношении к объекту. Статус образа в психическом содержании объекта раскрывается в его отношении к объекту как к чему-то отдельному от себя. Таким образом, чтобы определить статус образа как психического содержания, нужно убрать это содержание, отделить образ от объекта, т. е. отделить объект от образа, представить объект вне образа.

Объект вне образа представляется как неустойчивый, в принципе не регистрируемый, не констатируемый перцептивный комплекс. Объект как нечто отдельное от психического содержания не есть даже фрагмент перцептивного поля: он распадается на бесчисленность фрагментов. Причиной этого распада объекта является его перцептивная разномодальность, принципиальное и неустранимое присутствие одновременно разных и несовместимых по своим значениям способов перцептивной данности объекта, их неустойчивое смешение при отсутствии устойчивой и безальтернативно общей объективно выраженной перцептивной модальности. Всякая перцептивная модальность, в которой уже дан, начал даваться объект, всегда прерывается, обнаруживает за собой другую модальность, переходит в нее. Поэтому мы никогда не может отчетливо понять, как именно дан нам объект, если мы пытаемся его мыслить как нечто отдельно воспринимаемое – визуально, тактильно и т. д. Именно это имел в виду В. Шапп в своей феноменологии восприятия, у которого, как отмечает Р. Ингарден, «впервые показано, что восприятие не сводится исключительно к так называемым чувственным качествам (качества цвета, звука, осязания и т. д.)»¹.

Модальности раздирают перцепцию на флуктуирующие в непрерывном переходе из одних модальностей в другие, дезинтегрированные и, в то же время, дефрагментированные фрагменты. Возникает вопрос: что его держит, это флуктуирующее чудовище, этот непрерывно дезинтегрирующийся комплекс? Ответ: нечто перцептивно внемодальное или интермодальное. Этим перцептивно внемодальным или интермодальным нечто является образ как психическое содержание объекта, как его образ. В статусе интермодальности, которая держит модальности в порядке некоторого значения как их (в буквальном смысле) содержание, заключается онтологическая роль образа. То есть, образ как психическое содержание объекта есть интермодальный коррелят этого объекта как некоторого перцептивного комплекса. Лишь в результате такой коррелирующей операции мы получаем возможность воспринимать объект и говорить о нем. Иными словами, сама данность объекта есть интермодальное содержание, онтологически необходимое для его данности и поэтому утверждаемое здесь как отдельное существующее явление, т. е. как сущность при объекте, онтологически отличная от него самого и являющаяся существом самого образа как такового.

Поскольку образ – это предметность, содержащая изоморфизм, то теперь, на основе проведенного рассмотрения образа как психического содержания объекта, можно сказать точнее, что образ есть интермодальный изоморфизм. Термин «интермодальность», используемый здесь, заменяет синонимичный ему и более традиционно устойчивый термин «синестетичность» для того, чтобы морфологически подчеркнуть статус рассматриваемого явления в отношении к перцептивным модальностям. Синестетичность – это неопределимость явления в какой-то отдельной модальности восприятия¹. Иными словами, это неопределимость свойств воспринимаемого явления как строго визуальных либо тактильных и т. д. Таким образом, синестетичность означает внедискретность, трансдискретность чувственного качества. Можно сказать, что синестетичность – это интеркачественность или так называемая интермодальность восприятия как данность разных перцептивных качеств (модальностей восприятия) неотдельно друг от друга в содержании воспринимаемого предмета.

В полном смысле этого понятия, синестетичность есть присутствие полного набора перцептивных модальностей в их неразличии друг с другом в воспринимаемом явлении. В частном смысле, это неотделимость каких-то отдельно рассматриваемых перцептивных качеств друг от друга в восприятии предмета.

На синестетичность как явление восприятия, по крайней мере в частном смысле этого понятия, впервые указывается в работе В. Шаппа «Beitraege zur Phaenomenologie der Wahrnehmung». Шапп указывает на присутствие в визуальной данности ветви дерева (т. е. среди именно визуально обусловленных качеств, образующих содержание данного предмета) такого качества, как эластичность. Он обращает внимание на то, что эластичность, по самому значению этого явления, есть не визуальное, но тактильное качество. Присутствие эластичности в визуальности, действительно воспринимаемое и прочитываемое в ней, указывает на феноменологически нередуцируемое и тем самым обнаруживаемое смешение или сращенность самих перцептивных модальностей, самой визуальности и самой тактильности. При этом Шапп настаивает, что взаимосвязь визуальности и эластичности не может быть обусловлена только памятью, т. е. вообще некими не зависящими от актуального восприятия данными сознания, надстраивающимися над ним и «домысливающими» его. Шапп пишет: «Хотя эластичность нельзя видеть в полном и собственном смысле, мы все же ее видим, она дана чисто зрительно, и это происходит не только через домысливание, обусловленное данностью в сознании других смыслов... И мы не можем пересмотреть все это, это навязывается нам самим восприятием. Немыслимо, что то, что состоит только из цвета, нам такое показывает»¹. Таким образом, в восприятии, в самом устройстве образующих его модальностей Шапп обнаруживает сам принцип отсутствия четкой границы между ними, их навязчивую взаимопереходность, которая представляется как неуловимая для мысли (и в этом смысле немыслимая) сращенность несовместимых качеств.

О синестетичности в полном смысле этого понятия идет речь в «Феноменологии восприятия» М. Мерло-Понти. Автор говорит о синестетичности, используя термин «интерсенсорность». Естественный мир, по Мерло-Понти, есть типология интерсенсорных связей², фокусирующихся и пересекающихся в каждом феномене, т. е. в каждой сущности, конституирующейся как некое значение. Феномен интерсенсорен, в нем как единичном восприятии объединяются в некотором значении модально различные качества, и «если, следовательно, взятые в качестве несопоставимых свойств «данные различных чувств» относятся к столь же далеким друг от друга мирам, причем каждое в своей специфической сущности является особым способом отображать вещь, то все они взаимосвязаны самым главным – способностью означения»³. Таким образом, интерсенсорность, или синестетичность, у Мерло-Понти есть не отдельное пересечение чувственных данных, но характеристика структуры восприятия как таковой во всей полноте составляющих ее модальностей.

Образ как интермодальный изоморфизм терминологически релевантно традиции может быть определен как синестетический изоморфизм (в объекте или в качестве самостоятельной предметности). Мы же будем в дальнейшем использовать в определении образа морфологически более удобный в контексте данного исследования термин «интермодальность».

Итак, в качестве интермодального изоморфизма образ есть некий онтологически особый объект, и в этом качестве есть некий модус, некий способ данности сущего как такового и его рассмотрения. Иными словами, образ – это онтологическое, конститутивное понятие. Именно в этом смысле в своей работе «Воображаемое: феноменологическая психология воображения» Ж.-П. Сартр определяет образ как «некий способ, каким объект является сознанию, или, если угодно, некий способ, каким сознание представляет себе объект»¹. Слово «образ», по Сартру, может означать только отношение сознания к объекту, объекта к сознанию². Ключевым является слово «отношение». Сознание и объект здесь суть стороны отношения, взаимопереходные, заменяемые и значимые не сами по себе, а как указание характеристики этого отношения как некоего условия, имеющего онтологический статус. Поэтому Сартр сообщает далее прямо: «Образ есть всего лишь отношение»³. Чистота образа как отношения, независимость его от определений каких-либо возможных сторон этого отношения определяет его собственную сущность, а понятию образа придает онтологическое значение.

Наличие у образа сущности, не зависящей от условий опыта и поэтому возможной в разных его видах, например, в восприятии объектов, позволяет ему быть данным в феноменологической экспликации. Иными словами, образ дан в явлениях восприятия, в частности, в объектах, и это делает принципиально доступным описание конститутивной сущности, подразумеваемой в понятии образа, т. е. построение феноменологической онтологии образа.

Определение образа как изоморфизма предполагает возможность рассмотрения онтологического отношения, подразумеваемого в понятии образа, в качестве структуры, т. е. рассмотрения самого образа как структуры. Говоря о структуре образа, мы исходим из определения структуры как отношения между элементами, «природа которых неопределена»⁴. Такое определение дано в книге Н. Бурбаки «Очерки по истории математики». В таком же смысле о структуре как об отношении, не зависящем от состава, т. е. от определения элементов, высказывается У. Эко в книге «Отсутствующая структура», когда пишет, что структура – это модель, применимая к разным явлениям и совокупностям явлений¹. Применимость структуры как отношения между элементами к явлениям разной, т. е. «неопределенной природы», обуславливающая ее независимость от них, позволяет использовать в понимании структуры такое определение, как «чистота». Таким образом, можно сказать, что структура – это некое чистое отношение. Именно чистота структуры порождает главное ее свойство – возможность транспозиции², проявляющуюся в возможности обнаружения некоторой одной и той же структуры в каких угодно разных «по природе» явлениях.

Отметим, что корреляция образа и структуры, предполагающая использование в рассмотрении образа понятия структуры в использованном выше его общематематическом и семиологическом смысле, соответствует историко-философски обусловленному значению понятия образа как подобосодержащего объекта. Когда речь идет, например, об эйдосе стола, т. е. об образе в платонизме, то речь идет о сущности: а) находящейся в отношении изоморфизма со столом – т. е. являющейся одной из сторон этого отношения и (в этом смысле) являющейся частью этого отношения и находящейся вне стола как другой стороны этого отношения; б) присутствующей в содержании стола как предмета в качестве части этого содержания. Таким образом, в соответствии с б) в качестве части содержания стола эйдос есть нечто отдельное от других частей этого содержания и от их совокупности, и поэтому, а также в соответствии с а), возможное независимо, т. е. вне самого стола как предмета. Именно поэтому возможен образ стола вообще как нечто отдельное от него и существующее вне его, не только и не обязательно в качестве эйдоса, но и, например, в качестве рисунка на бумаге.

Транзитивность образа как части (условно говоря) некоторого содержания относительно прочих элементов этого содержания, порождающая его независимость от них и от их совокупности, выражает его собственное существование. Именно поэтому образ не есть дубликат некоторого содержания в полном наборе составляющих его элементов (как его, например, модальных определений) – иными словами, не есть копия его как транспозиция всех его элементов. И поэтому, например, образ стола – и как рисунок, и как эйдос – не есть копия стола, и некоторый стол не есть образ другого стола: быть образом ему мешает наличие посторонних и «лишних» элементов содержания, совпадающих в содержаниях этих предметов. Образ есть именно структура содержания, существующая как таковая в части, присутствующей в этом содержании, и собирающая в ней как в особом элементе прочие элементы этого содержания отдельно от них самих.

Таким образом, образ как объект, содержащий подобие по структуре, в соответствии с историко-философски укорененным представлением о нем как о таком объекте, есть часть содержания самого этого объекта и часть содержащегося в этом объекте подобия. Именно как часть содержания объекта в ее совпадении с частью некоторого подобия между этим объектом и чем-то другим, образ есть нечто независимое и от объекта, и от подобия и есть сама структура некоторого подобия как элемент содержания объекта. Обратим внимание на примечательное лингвистически выраженное обстоятельство: непринадлежность, независимость образа как структуры некоторого отношения от возможных сторон этого отношения обуславливает навязчивую и неустранимую двойственность и неопределенность в используемой риторике образа. То речь идет об образе как об объекте – и в этом случае говорится о части отношения между этим объектом и чем-то вне его, то речь идет о части содержания этого же объекта, и тогда говорится о части отношения между неким элементом содержания этого объекта, являющимся собственно структурой в нем, и совокупностью прочих элементов этого содержания внутри объекта. И в том, и в другом случае речь идет о самой структуре, изоморфной и объекту в его изоморфизме чему-то другому, и его элементу, структурирующему и собственно образующему его содержание (как содержимое) – и единосущной в этих обоих случаях.

Итак, образ как содержащий изоморфизм объект, т. е. как онтологически особый объект, содержащий отношение подобия по структуре, есть сама структура как сущность.

Интермодальность образа означает онтологический характер изоморфизма и соответственно структуры образа как таковой. То есть интермодальность изоморфизма определяет онтологический статус образа как такового, в отличие его от статуса объектов. Соответственно: интермодальность изоморфизма определяет онтологический статус самой структуры образа как сущности.

Когда мы говорим о ментальном образе, мы говорим об изоморфизме некоторого объекта. Например, воображаемое яблоко есть изоморфизм яблока. Сам этот изоморфизм как таковой понимается нами или, вернее, переживается как некая структура, имеющая интермодальный, синестетический характер. Эта структура не имеет запаха, цвета и вкуса, но она настраивает или выстраивает эти модальности в их определенном сочетании в разных и в различающихся объектах – в разных яблоках – позволяя тем самым видеть именно яблоко в каждом из них. Лишь тогда, когда мы понимаем интермодальность изоморфизма как такового, мы понимаем, что такое образ как интермодальная структура как таковая, как онтологически отличная от объекта сущность. Изоморфизм объекта как его ментальный образ (воображаемое яблоко) – это интермодальная структура этого объекта, образующая изоморфизм объекта самому себе в его интермодальности. Выражение «изоморфизм объекта самому себе в его интермодальности» означает, что интермодальная структура этого объекта, образующая его изоморфизм, существует в его интермодальности как в отдельном от него месте, как отдельное и собственное существование. Можно сказать, что интермодальная структура выстраивает объект как нечто, в чем он (вне самого себя) обретает подобие самому себе. Можно сказать, что интермодальная структура подобна зеркалу, фокусирующему объект в некой перспективе, самому объекту не присущей. Тем самым эта интермодальная структура задает объекту собранность, сжатость, предметность, т. е. актуализирует его в восприятии и дает как предмет – дает ему быть предметом.

Таким образом, говоря об образе как об онтологически особом объекте, мы говорим о структуре как об особой сущности, особенность которой выражается понятием интермодальности. С одной стороны, интермодальность структуры определяет характер, качественность самой этой структуры как особой сущности. С другой стороны, структурность интермодальности образа обуславливает отдельность и самостоятельность существования образа как особого объекта и в его отличии от объектов, и в его отличии от модальных определений какого-либо содержания внутри какого-либо объекта.

Тезис об интермодальности образа в психическом содержании объекта позволяет произвести следующее суждение: когда под образом подразумевается не ментальное, т. е. не психическое явление, а попросту объект, изоморфный другому объекту (например рисунок яблока), то при этом происходит взаимодействие интермодальных структур этих объектов (рисунка и яблока). Иными словами, изоморфизм между объектами – это изоморфизм их интермодальных структур, т. е. изоморфизм двух отдельных интермодальных изоморфизмов. Таким образом, изоморфизм между объектами осуществляется на той же онтологической основе, что и изоморфизм объекта в ментальном образе. Иначе говоря, изоморфизм между объектами интермодален.

Изоморфизм между объектами – это фундаментальное пространственное явление, пространствообразующее явление. Он взаимообусловлен с явлением совмещения объектов, элементарной пространственной конгруэнцией. Такие явления, как след, отпечаток, тень, отражение в зеркале показывают взаимообусловленность изоморфизма и пространственной конгруэнции. Наконец, данная в простейшем опыте совместимость дна стакана с поверхностью стола, позволяющая поставить стакан на стол, обусловлена изоморфизмом дна стакана со столешницей в ее части.

Совместимость между объектами – это пространственность. Совместимость между объектами образует пространство как таковое. Когда объект совместим с другими объектами, прямо или косвенно, наглядно или интуитивно, то он обладает пространственностью, т. е. является пространственным феноменом.

Таким образом, изоморфизм между объектами взаимообусловлен с пространством как созерцаемой и интуитивно постигаемой общностью неких объектов. Поскольку изоморфизм объектов интермодален и происходит через интермодальные структуры этих объектов, как совмещение этих структур, то совместимость объектов интермодальна по своей природе. Это означает, что пространство интермодально. Точнее, пространственность объекта как свойство совместимости его с другими объектами разворачивается в его интермодальной структуре, в его образе, и есть свойство именно его образа.

Тезис об интермодальности пространства имеет значение не сам по себе, поскольку он является в каком-то смысле вариацией классического тезиса об априорности пространства, а как основа для «встречного» ему тезиса: интермодальность пространственна. Иными словами, интермодальная структура объекта, как образ сам по себе, обладает пространственностью, т. е. изоморфна пространству.

Именно в качестве пространственности, т. е. в качестве пространственного феномена, интермодальная структура является общим компонентом образа – обстоятельством, присущим какому-либо образу: и образу «психическому» (воображаемому, ментальному), и образу, выраженному объектно. Итак, образ как таковой – как интермодальная структура – является пространственным феноменом.

Тезис о пространственности образа как такового означает в частности что пространственными являются ментальные образы. Пространственность ментальных образов выражается в их совместимости с посторонними для них, «чужими» объектами. Сама данность ментальных образов, не зависящая от условий внешнего опыта, т. е. сама возможность данности любых «фантазируемых» или «иллюзорных» образов, здесь и сейчас свидетельствует о том, что эти образы принципиально совместимы с пространством, с воспринимаемыми в нем объектами. Ведь если бы они не были совместимы, как я мог бы воспринимать их вместе с воспринимаемыми мной пространственными объектами в целостности одного и того же «моего» опыта? Более того, я могу легко и естественно, без какого-либо напряжения сознания видеть на вот этом находящемся передо мной столе ментальный образ книги, которой на нем «нет», или образ маленького розового слона. Уже вследствие этого я могу нарисовать на картине с изображением некого объекта в дополнение еще что-то, чего в натуре нет и даже быть не может. Таким образом, будучи совместимыми с любыми объектами, точнее, с образами любых непосредственно наблюдаемых объектов, ментальные образы совместимы с пространством и изоморфны ему – т. е. обладают пространственностью сами по себе.

Понятие образа как пространственно выраженного интермодального изоморфизма позволяет избавиться от «вещизма образов» и в то же время подчеркнуть автономность образов в сущем, их независимость от вещей. Ошибочно отождествлять «вещизм», как некий объективизм образов, и самостоятельность их существования как действительных признаков вещей, их «метафизическую полноценность» как пространственных явлений.

Возвращаясь к Ж.-П. Сартру и на сей раз возражая ему, можно сказать, что образы – это все-таки «призраки-симулякры». Но они не просто оболочки, не «в точности объекты», а особые «чистые», т. е. интермодальные объекты, изоморфические объекты или структуры: конструкции, схемы, сетчатые сгустки, узоры, узлы¹.

Итак, образ как интермодальная структура есть пространственный феномен. Тезис о собственной пространственной феноменальности образа означает, что исследование образа как интермодальной структуры возможно в рамках феноменологии пространственности, т. е. феноменологии пространственного восприятия. Вследствие этого описание самой интермодальной структуры образа как компонента образа возможно как описание ее в качестве пространственного феномена – в связке ее с пространственностью образа как одновременно его и ее свойством.

Иными словами, мы знаем, что образ – это интермодальная структура. Знаем, что образ есть пространственный феномен. Мы используем это двойственное определение образа и связываем саму интермодальную структуру с пространственностью для того, чтобы через описание связи пространственности и интермодальной структуры, т. е. через описание пространственности как свойства интермодальной структуры, раскрыть и описать саму интермодальную структуру образа как особый объект и как сущность. Мы как бы набрасываем на модально невидимый, но предполагаемый и угадываемый в качестве существующего объект некую накидку, по выделенному таким образом очертанию которой мы сможем описать собственное очертание исследуемого невидимого объекта.

Таким образом, феноменология пространственности представляется методологически и концептуально областью возможного описания и сферой принадлежности интермодальной структуры образа. Это значит, что интермодальная структура как компонент образа может быть рассмотрена через описание пространственности и сама при этом является предметом пространственной феноменологии. Именно пространственность интермодальной структуры как компонента образа позволяет говорить о ней как об «особом объекте» и видеть в ней особый объект, усматриваемый и искомый в ней как графический образ.

Итак, утверждение об интермодальной пространственности образа как такового (в его структуре) открывает возможность построения феноменологической онтологии образа, в которой образ представлен как пространственный феномен, т. е. в которой определение образа обусловлено некой его специфической пространственностью, содержащейся в его структуре. Основой и началом этой феноменологической онтологии образа должна быть феноменология пространственности образа, т. е. описание образа как пространственного явления, или описание пространственности в образе. Само это возможное описание заведомо содержит в себе некую двусторонность, двусторонюю внутреннюю направленность, образующую в нем напряжение и специфически феноменологический сюжет, интригой которого следует воспользоваться. Дело в том, что описание пространственности как свойства интермодальности есть (в другой стороне как в другом направлении этого описания) описание интермодальности или некой особой модальности как свойства пространственности. Таким образом, пространственность интермодальной структуры, образующая в ней возможный предмет феноменологии пространственности и преобразующая ее в этот предмет, трансформирует сам этот предмет как вопрос о пространственности интермодальности в вопрос о модальности самой пространственности. Этот трансформирущий разворот историко-философски неслучаен, он указывает на исток самой пространственной феноменологии, историко-философски существовавший задолго до возникновения самой феноменологической традиции как таковой. Этот исток – вопрос о модальном определении пространства.