Заключение

Графический образ – это специфически данный чистый пространственный объект, являющийся значащим компонентом образа. Специфика данности графического образа состоит в том, что он дан как топологически односторонний («двухмерный») и замкнутый по структуре (неисчислимый) объект. В таковом качестве графический образ есть объект, геометрически невозможный в наблюдении и данный в структуре восприятия образа только в момент его узнавания.

Онтологическое значение графического образа: во-первых, он объединяет ментальные и объектные образы как их общее пространственное основание, во-вторых, объединяет образы и письмо. В качестве объекта графический образ определяется потому, что обладает собственным онтологическим основанием, обуславливающим его отдельное существование.

Главный тезис работы: онтологическим основанием графического образа является линейный образ. Линейный образ – это квантово-проективная структура в сочетании линий, образующихся в перцептивной структуре каждого отдельного образа в качестве линейных (пространственно чистых) значений составляющих ее модальностей. Линейность – это качество, производное от линии, понимаемой как особый феномен, обладающий чистым пространственным значением (пространственный феномен).

Линейный образ проективно-геометрически выстраивает линию как пространственный феномен в перцептивной структуре образа, образуя его пространственное основание и соответствующее значение. Пространственное существование – это присутствие линии в перцептивной структуре образа. Это присутствие обусловлено подчиненностью структуры восприятия пространству, т. е. тем, что пространственность как само пространственное качество, проявляющееся прежде всего в элементарном изоморфизме как возможности конгруэнтности (налагаемости, совмещаемости), нередуцируемо присутствует в восприятии как физическом, так и ментальном (воображении). Присутствие линии дифференциально распределяет компоненты структуры восприятия в данном явлении – т. е. перцептивные качества: цветовые, звуковые, тактильные (и т. д.) в их действительном смешении, образуемом всегда имеющим место их взаимным смещением – в соответствии с пространственным значением данного явления, более или менее явным, но необходимым в нем. В этом распределении (как состоянии структуры восприятия, дифференцированном присутствием линии) компоненты структуры восприятия, имеющие вид определенных взаимных значений, обусловленных содержанием данного явления (например, «дверь»: «коричневая», «пахнущая», «упругая», ...), интегрируются в их взаимосмешении в пространственные – линейные – значения и преобразуются в своей совокупности в некое соответствующее значению данного явления сочетание линий. Такие сочетания линий и есть чистые пространственные – линейные – явления, полагаемые присутствующими в содержаниях как физически воспринимаемых, так и ментально (в воображении) воспринимаемых явлений. Их линейность, как именно чистота в пространственном смысле, позволяет использовать понятие линейности как средство построения онтологии, объединяющей на основе феноменологической теории пространственности физические и ментальные формы сущего.

Методологически центральный тезис работы: линия есть пространственный феномен и феноменологическое основание пространства. Этот тезис выведен на основе феноменологического рассмотрения антисимметричности как синтаксического пространственного основания, в результате которого утверждается тождественность этого основания квантовому принципу и соответственно квантовый характер самой пространственности как феномена. Дескриптором этого феномена, указывающим на него в качестве семантически ближайшей к нему и возможной в использовании вербальности, является линия.

Обстоятельством, описывающим существование линии как пространственного феномена и данность его в восприятии, утверждается сочетание линий как такое состояние перцептивной структуры какого-либо образа, которое образует в нем отдельный компонент, необходимый в пространственном существовании образа. Собственное пространственное существование этого компонента, позволяющее говорить о нем как об образе, описывается посредством рассмотрения проективно-геометрической конфигурации, обуславливающей возникновение и чистое существование линии в сочетании линий (пересечении линий). При этом квантовый характер линии как пространственного феномена позволяет описать пополнение проективно-геометрической структуры представлениями квантовой геометрии, в результате чего проективно-геометрическая структура обретает статус онтологически самодостаточного постулата, именуемого квантово-проективной структурой.

Таким образом, пространственное существование образа как присутствие линии в нем осуществляется как выстраивание линии в квантово-проективной структуре линейного образа как компонента образа, образующее момент распознавания образа в пространственном смысле и соответственно семантическом смысле.

«Момент выстраивания линии» есть обстоятельство, образующее переход линейного образа в графический; также это есть обстоятельство, образующее понятие графики как специфической модальности и онтологического письма в утверждаемом в работе смысле. Кратко: когда в квантово-проективной структуре выстраивается линия, она прописывается (пишется) линейностью в перцептивной структуре, образуя в ней свое присутствие как модальность. В результате линейный образ обретает вид графического образа.

Графический образ не есть линейный образ, но есть перцептивное явление, сходное с линейным образом. В этом явлении линейный образ обретает модальное и специфически визуальное выражение. Это выражение изоморфно линейному образу (сходно по структуре), но в своих элементах не есть сам линейный образ. То есть элементы графического образа не есть линии, но есть визуальные явления, похожие на линию. Вместе с тем, сочетание этих явлений презентирует линейный образ, образуя его графическое состояние как присутствие его структуры в перцептивной структуре в качестве пространственного основания и значения образа.

Так, графический образ является инструментом действия линейного образа, способом его присутствия в модальной структуре.

Изложенная в данной работе теория графических образов как специфически данных «двухмерных» пространственных сущностей, конституирующих образы как какие-либо обладающие значением (изоморфизмом) элементы восприятия, в совокупности с представлением о письме как идеографическом явлении утверждает онтологическую общность письма и пространства. Тем самым утверждается особый онтологический статус собственно письма как пространственного явления. В соответствии с этим статусом письмо отождествляется с линейностью как таковой и в своей сущности отождествляется с линейным образом. Именно линейный характер письма в его сущности обуславливает представление о внутренней дифференцированности линейного образа и соответствующего этой дифференцированности многообразия пространственных явлений – как объектов, так и ментальных содержаний.

Источником этого представления является идеографический характер письма как явления. Прежде всего идеографичность письма обуславливает независимость письма как явления от языковой фонетики. Вследствие этого письмо в своей сущности, т. е. онтологически, рассматривается как сущность, независимая от сущности языка. В таком случае письмо в своей сущности представляется как структура, независимая от языка и непосредственно презентирующая сущее как структуру сущностей, уже вслед за чем сущность языка определяется как структура значений, которая есть структура сущностей, репрезентирующаяся как взаимные дифференциации этих сущностей. Именно онтологическая независимость и дистанцированность друг от друга сущностей письма и языка постулируется как источник многообразия.

Дистанцированность письма и языка как сущностей образует взаимопересечение структуры сущностей и структуры значений. Это взаимопересечение обусловлено тем, что само письмо есть сущность, обладающая значением. То есть письмо есть, с одной стороны, одна из сущностей, с другой стороны – одно из значений. Благодаря этой двойственности письма каждая сущность посредством сущности письма совмещается со значением письма, а с другой стороны, каждое значение посредством значения письма совмещается с сущностью письма. Опосредованность письмом для какого-либо значения и для какой-либо сущности делает связь значения с соответствующей ему сущностью дисперсированной – дополнительно к данной сущности распределенной в связях с какими-либо вообще или некими другими сущностями. То есть каждое значение, будучи связанным со «своей» сущностью через значение письма, также связано в нем как неком узле со всеми другими сущностями и указывает на них. Каждая сущность, обладая через сущность письма определенным значением, находится через него также во взаимосвязи с какими-либо другими значениями и опознается в них, становясь обладающей несколькими значениями, образующими группу или пучок значений (наподобие проективно-геометрического пучка линий). Двусторонняя (от сущностей к значениям и от значений к сущностям) дисперсированность значений и сущностей в отношениях друг к другу порождает вариативность возможных значений для каждой сущности, генерируя в образующемся таким образом сопряжении ее с другими сущностями прогрессирующую многозначность. Эта многозначность сущностей и есть многообразие как пространство переходов, образующее группы сходных значений, которые воспринимаются либо как множественности, либо как разнообразие в переходах между самими такими группами. Таким образом, образующаяся дисперсией значений вариативность образует многообразие.

Собственно идеографический – т. е. начертательный и эйдетический – характер письма как явления обуславливает возможность представления о линейном характере самой сущности письма и, соответственно, о графичности его как явления. Иными словами, то, что письмо является идеографикой, обуславливает представление о нем как о том, что в своей сущности линейно и содержит линейный образ и что как явление содержит графический образ. Это представление дает возможность назвать обстоятельство, эксплицируемое в рамках понятия графического образа и позволяющее пространственно объяснить многообразие. Этим обстоятельством является геометрическая вариативность комбинаций углов в квантово-проективной структуре графического образа между образующими эту структуру линиями (элементами начертания). То, насколько внутренне вариативной и неисчислимой является сама эта структура в комбинациях своих углов, обуславливает то, насколько вариативным является многообразие как различие комбинаций значений и сущностей, т. е. каких-либо явлений. Таким образом, в рамках представления о письме как линейной сущности многообразие (как множественность и разнообразие образов) есть результат вариативности, порождаемой сущностью письма как линейным образом – точнее, его квантово-проективной структурой. Эта вариативность сама по себе не эксплицируется в наблюдении, как и сам линейный образ, но нередуцируемо присутствует в момент узнавания образов как вариативность компонирующих их графических образов, необходимо дифференцируя восприятие и принуждая его к многообразию. Таким образом, в рамках теории графических образов, идеографичность письма как условие многообразия обретает пространственный статус и становится на основании статуса самого пространства собственно онтологическим условием.

Двойственность письма, как средства взаимосвязи сущностей и значений в из взаимной дисперсии, обуславливает двойственность письма как графического явления:

1) оно есть явление, константно обуславливающее принадлежность каждой конкретной сущности к структуре сущностей внутри явления этой конкретной сущности;

2) оно есть явление, константно обуславливающее принадлежность каждого языкового знака к структуре значений внутри явления этого знака.

В виде этих двух явлений в рамках теории графического образа письмо представляется как линейная сущность, которая графически явлена двумя дополняющими друг друга способами: в каждом образе и, дополнительно к этому, в каждом языковом знаке. Причем: в образе явление письма есть графический образ, в языковом знаке явление письма есть графема. Последний тезис значит, что письмо как явление структуры констант языковых элементов (в визуальном выражении – графем), т. е. элементов структуры значений, имеющее некое образное выражение – в виде буквенных или иных комбинаций – есть ничто иное как явление графических сущностей, обуславливающих эти значения.

Дополнительность графического образа и графемы, обусловленная письмом как линейной сущностью, объясняет онтологическое единство ментальных и физических явлений как подлинно пространственное единство. Ментальные явления – это явления значений, т. е. языковые явления, субстантивируемые графически в качестве графем. Тогда, когда каждое из таких явлений актуализируется в восприятии, онтологически фундирующая его графема катализирует – в рамках дополнительности явлений письма – соответствующий графический образ, вследствие чего возникает пространственное воображение некоего возможного объекта или некоего отношения. С другой стороны, восприятие графического образа в «чувственно» данном явлении дополняется соответствующей графемой и наполняется значением.

Частным, но имеющим непосредственное отношение к изложенной в этой работе теории графического образа следствием представления о письме как о линейной сущности и структуре презентации сущего (структуре сущностей) является обусловленность культуры пространственной сущностью. Иными словами, речь идет здесь о культурологическом аспекте теории графических образов. Сама взаимосвязь графического образа и письма подразумевает этот аспект, присутствовавший в рассуждениях, изложенных в последней главе этой работы. Собственно речь идет об идее, необходимо следующей из утверждаемого в данной главе тезиса о взаимосвязи графического образа и письма, письма и линейности. Это идея о пространственной обусловленности сущности культуры, в ее собственно культурологическом аспекте изложенная в теории культур О. Шпенглера: именно он выдвигает идею о культурологическом значении пространственности¹. Мы заявляем о совместимости изложенной здесь теории графического образа и теории культур Шпенглера и прилагаем краткий комментарий по этому поводу.

Итак, согласно изложенному в последней главе описанию взаимосвязи графического образа и письма, культура, как необходимый компонент этой взаимосвязи, есть контрпрезентативное в отношении письма и языка к сущему частное (некоторое) состояние письма как структуры сущего, которое взаимодифференцирует письмо и язык. Это состояние образовано в результате дисперсированности самих сущностей письма и языка и наложением их как структур друг на друга. В этом состоянии каждая значимая сущность, т. е. каждое явление, обретает определенный характер, носителем коего является образ письма, который как графема и графический образ определенного частного вида собственно определяет культуру как данное частное состояние письма. Частность культуры как состояния письма не становится замкнутой и порождает ее внутреннее различие как различие культур и их множество в историческом и экзистенциальном выражениях. Таким образом, речь идет о том, что различие, о котором пишет Шпенглер как о постулате существования какой-либо культуры, обусловлено пространственностью как условием существования самой культуры.

Известно, сколь несовместимыми могут быть восприятия представителями разных культур не только некоторого сложно синтезируемого в качестве предметности и производного от других явления, но и объекта, данного единично и непосредственно – в чувственном, т. е. модальном восприятии. Эта несовместимость не есть разность интерпретаций, не есть разность экзистенций, но есть разность онтологий как самих дифференций сущего. Для этих онтологий, как неких творений как исходных картин сущего, внутренне (внутри себя) дифференцируемых как сознание того или иного их «представителя», то, что их совмещает, есть только место – т. е. нечто, «в чем» дан, например, некий кажущийся каждому из представителей «один» объект, но что на самом деле – в действительно сущем пространстве – суть не едино, но именно совместимо разные объекты.

Эта разность не есть разность качеств, не есть разность сущностей некоторого сущего, но разность самих некоторых сущих как взаимных дифференсиаций сущего, образованных дифференциацией сущего в его графическом выражении, в графике как таковой. Можно сказать так: представителям разных культур дан разный в каждом из них графический образ как нечто настолько более ясное, чем любая модально наблюдаемая зримость и настолько более твердое, чем что-либо модально осязаемое, т. е. настолько действительно сущее, что стоящее за каждым из этим сущих – по ту сторону от каждого из них – различие их, делающее невозможным в восприятии для этих представителей совместимость этих сущих, само по себе является невоспринимаемым и делает равно невозможным также и какой-либо общий текст – т. е. какую-либо договоренность, поскольку имеет статус, равный статусу различия, обуславливающего также и само существование какого-либо текста, само существования какого-либо языка (как дифференциации сущего через его графику и как дифференсиации сущего в отношении к другому языку).

Именно несовместимость культур (если речь идет действительно о них, а не о внутрикультурных частных традициях или неких экзистенциальных явлениях) как несовместимость восприятий открывает представление о месте как о несовместимом с восприятием совмещении разного – как представление о месте чистого различия и сущности чистой бинарности, как представление о самой пространственности. Это представление о месте выражается только вербальной комбинацией, и является чисто письменным и невозможным в структуре опыта явлением. Интерпретируемое, согласно излагаемой теории, как различие между одними внутренне единосвязанными графическими образами и письмами, онтологически обусловленными пространственной сущностью в ее дифференциации, и какими-либо другими, столь же внутренне единосвязанными, – это представление о месте (выраженное, например, представлениями о «пустоте» как безразмерном вместилище, или «эфире») есть зарождение самой пространственной идеи как представления о самой пространственности как сущности.

Таким образом, рассмотрение письма как пространственного в своей сущности явления связывает пространственность и культуру и показывает, как из различия культур, понимаемых как монадически закрытые друг от друга картины сущего (онтологии), возникает собственно феноменология пространства. Иными словами, в культурологическом аспекте пространство представляется как онтологический эквивалент межкультурного различия, открывающийся внутри некоторой культуры и в ней онтологически обуславливающий это различие.

Роль письма во взаимосвязи пространственности и культуры выражается также в историческом измерении. История есть выражение и измерение культуры во внутренней ее динамике, обусловленной письмом. В этом аспекте письмо есть образующая фактор времени как биографической структуры (повествования и мерности, буквально – «такта», по Шпенглеру) культуры ее собственно пространственная в своей сущности константа (шпенглеровское определение самой истории как биографии обретает в этом чисто метафизическое дополнение). Бинарность времени и пространства заключена именно здесь – в письменно-пространственной собственной биографии (автографии) культуры, именуемой историей. Именно об этом, как мы предлагаем это понимать, пишет Е. Гурко в комментарии к Деррида: «…история, таким образом, становится сценой письменности как игры знаков: мир знаков конституируется в пространстве истории. Однако само конституирование знаков, в свою очередь, является условием истории»¹.

Адрес автора: monheim@list.ru