3.3. Образы будущего: социологический ракурс.

За столетие своего существования современность как достаточно динамичная и экспансивная общественная формация сама подвергалась глубинным трансформациям, которые описаны в концепциях эволюционных, циклических и диалектических изменений.

◙ Некоторые авторы, обращаясь к схеме эволюционных изменений, считают, что «будущее уже было». Известные уже из прошлого нынешние тенденции просто проявятся еще четче, потому можно предвидеть, предсказать будущий образ. За этим скрывается представление о линейной направленности развития.

Такой подход обнаруживается в концепции постиндустриального общества, разработанной Даниелом Беллом и Аленом Турэном, где показан многомерный образ общества будущего, которое должно соединить все нынешние важнейшие тенденции развития, или, как определял эти тенденции Джон Нейсбит, «мегатренды» [45, с. 592].

Многие авторы сосредоточили свое внимание на какой-либо одной выбранной ими тенденции. Например, Ральф Дарендорф писал об «обществе обслуживающего класса», считая, что из традиционного промышленного сектора основные структуры производства и занятости переместились в сектор широко развитых и дифференцированных услуг: торговли, финансов, администрации, транспорта, коммуникаций, образования, здравоохранения, отдыха и т. д. В будущем обществе автоматизация и роботизация освободят людей от необходимости ежедневной работы и предоставят им все более расширяющееся поле свободного времени и шансов самореализации [57].

Питер Друкер описал будущее «общество знания»: заводское и фабричное производство и воспроизводство уступит место производству и воспроизводству знаний, которые и будут главным товаром в экономике будущего общества [58]. В последующих теориях «информационного общества» подчеркивается решающее значение производства информации, революционные последствия компьютерных технологий, особенно Интернета.

◙ Другой подход к проблеме будущего образа общества основан на использовании циклической идеи: «продвижение в будущее должно обернуться возвращением к прошлому». Все более полное ощущение негативных аспектов и последствий «современности» порождают ностальгическую концепцию возвращения к утраченному прошлому. На основе идеализации прошлого строятся надежды на восстановление сильной традиционной семьи, возрождение общины, реконструкцию идентичности, возвращение от секуляризации к религии, поворот от монополии науки и техники в сторону мистического, магического и интуиционного мышления, отказ от потребительского образа жизни во имя высших духовных ценностей.

Классик циклической теории Питирим Сорокин видел будущее как возвращение от господствующей «материалистической ментальности» к «идеалистической ментальности». Рональд Инглхарт ставит акцент на «постматериалистических ценностях» (качество жизни, здоровье, физическая полноценность и хорошая физическая форма, богатый опыт и знания, товарищеское общение и т. д.), развивает теорию усиления этих тенденций в будущем [72; 49].

Характерное для современности развитие знаний, образования, растущее влияние средств массовой информации, легкость обмена информацией ведут к появлению в общественном сознании новых существенных компетенций, которые Гидденс определял понятием «рефлексивность» (способность, склонность к размышлениям, к анализу). В унисон идее «самосбывающихся пророчеств» Роберта Мертона (осознанные коллективами в данный момент прогнозы чаще всего не исполняются, ибо люди предпринимают для этого соответствующие меры), Энтони Гидденс показывает, что сила современности заключается также в том, что общество само содержит в себе механизм самоисправления [45, с. 594].

◙ Третья схема мышления об обществе будущего исходит из диалектики. Будущее представляет собой преодоление и прошлого, и настоящего, это радикальная новизна, фундаментальное, качественное изменение. Френсис Фукуяма утверждает, что закончилась долгая эпоха конфликтов, борьбы, войн и революций под знаком разных идеологий, и победа демократии в мировом масштабе означает качественное изменение политики, которая отныне будет опираться на консенсус и ориентироваться на максимально успешное разрешение жизненных проблем человечества [63; 64].

◙ Совершенно иной характер, как подчеркивает польский социолог Петр Штомпка, имеет другая концепция, также исходящая из диалектической схемы – постмодернизм (по терминологии Зигмунта Баумана «послесовременность»). Крайний радикализм здесь заключается в полном отрицании каких-либо исторических или социальных закономерностей: Все происходящее не может быть преодолением прошлого, поскольку не имеет с ним никаких систематических связей. Главное состояние общества – sui generic, которое характеризуется:

• разрушением и «подрывом» традиционных социальных иерархий – классовых, экономических, расовых, сексуальных и т. п.;

• полным господством потребительских благ над людьми;

• окончательной утратой роли субъектов;

• вытеснением межличностных отношений их симуляцией;

• подменой культуры «гиперреальностью», в которой образ, представление, игра знаков подменяют реальность, а в итоге – хаос впечатлений и фантазий [45, с. 594].

◙ На рубеже ХХ–ХХ1 вв. человеческое сообщество входит в фазу «поздней современности», в которой все признаки «современности» приобретают свое предельное воплощение. Гидденс, Лэш и Бек отмечали, что современность не закончилась, а выступает сейчас в более четких и выразительных формах [66; 67; 55]. Среди самых главных отличительных особенностей «поздней современности» Энтони Гидденс отмечает следующие: требование доверия к техническим и организационным системам высокого уровня сложности; новые размеры и формы риска; непрозрачность, нестабильность и хаотичность социальной жизни; прогрессирующая экономическая, политическая и культурная глобализация [66].

Вслед за Гидденсом Петр Штомпка выделил четыре типичных позиции, которые люди занимают перед лицом усилившегося риска и нестабильности:

• прагматическое принятие жизни такой, какая она есть, вытеснение из сознания мыслей о грозящих опасностях («мне по горло хватает своих проблем»);

• последовательный оптимизм и вера в то, что в силу счастливо сложившихся обстоятельств, доминирования здравого смысла опасности и нестабильность рассеются («всегда найдется какой-нибудь выход»);

• циничный пессимизм, в силу которого люди заранее соглашаются с неотвратимостью угрозы и спешат насладиться жизнью, жить сегодняшним днем («раз и так всем нам предстоит погибнуть, то, по крайней мере, пока живем, возьмем от жизни все, что можно, все ее радости»);

• радикальная борьба с источниками грозящих бед посредством мобилизации общественного мнения, формирования социальных движений, организации пропангандистских кампаний («все вместе, общими усилиями, мы можем отвести эту беду, противостоять этим угрозам») [45, с. 599].