3.2. Критика современности и дискурс прогресса.

Если в ХІХ веке доминировали восхищение современностью, вера в прогресс, разум, технику, науку, то в ХХ – критические мотивы, акцентирование негативных сторон нового общественного устройства.

• Первым критику современности развернул Карл Маркс, выделив в качестве причины «отчуждение». Лишенный возможности контролировать процесс собственного труда, торгующий собственным трудом как товаром на монополизированном хозяевами собственности рынке труда, рабочий в капиталистическом обществе переживает отчуждение, подвергается дегуманизации: вместо того, чтобы получать радость от свободного, творческого труда, он страдает, занимаясь рутинной, разрушающей его личность работой. Последователи Маркса распространили мотив отчуждения и на политику, и на образование, и на культуру, и на семейную жизнь, и на потребительскую сферу [60, с. 412–430]. Неомарксист Эрих Фромм, например, определяет современное общество как безумное, больное, где потребность «быть» подменяется борьбой за то, чтобы «иметь» [62]. Герберт Маркузе считает результатом отчуждения появление «одномерного человека», вся жизнь которого ограничивается работой и потреблением [79].

• Фердинанд Теннис в книге «Общность и общество» в качестве причины критики современности рассматривает утраченную общность. Он считает, что стремление к незаинтересованным самоценным контактам с другими людьми в рамках общности в современном обществе вытесняются заинтересованными, выгодными контактами, циничными манипуляциями, то есть сущностная воля подменяется избирательной, на место Gemeinschaft приходит Gesellschaft, в результате чего естественные общины исчезают, а люди растворяются в анонимной массе рабочих, чиновников, потребителей или в «публике». Последователь Тенниса Дэвид Рисман отмечает, что вместо связей совместного проживания, этнического, религиозного или классового сходства формируется «одинокая толпа», легко поддающаяся на призывы демагогов, ждущая авторитарного или даже тоталитарного режимов, «закона и порядка», компенсирующая свою cобственную фрустрацию и одиночество деструктивными, антисоциальными действиями [45, с. 589].

• Третья причина критики восходит к Максу Веберу, который считал, что крайняя рациональность, результативность и инструментальность социальных организаций создает для общества «железную клетку», лишая его свободы. Зигмунт Бауман также отмечал, что максимальная бюрократизация, холодная техническая эффективность и расчетливость как бы позволяют отбросить моральные ограничения в современном обществе [53].

• Четвертая причина критики развивается под лозунгом аномии. Считая, что только в ходе социализации эгоистичное, антисоциальное существо превращается в человека, Эмиль Дюркгейм высказывал опасения, что в ходе быстрых социальных изменений нормы и ценности подвергнутся эрозии, размоются категории добра и зла, и люди окажутся дезориентированными, потерянными, лишенными корней.

• Пятая причина критики, как справедливо отмечает Петр Штомпка, связана с типичной для современности идеей господства человека над природой, или завоевания природы. На фоне деструктивных последствий стихийной индустриализации, урбанизации и технического прогресса (истощения месторождений природного сырья и запасов воды, истребления целых видов фауны, загрязнения окружающей среды, опасных мутаций бактерий и вирусов и т. п.) человечество все больше осознает необходимость создания условий для устойчивого развития (sustainable growth).

• Шестой критический момент – раздел мира на зоны благополучия и бедности. В своей теории империализма Владимир Ильич Ленин утверждал, что, осуществляя империалистический захват чужих земель, страны-захватчики обеспечивают интересы господствующего класса (дешевая рабочая сила, доступное сырье и рынки сбыта). В последующем в «теории зависимости» (Франк, Кардозо, Барбер, Хантингтон) речь идет о нарастающем конфликте между зажиточным Севером и бедным Югом, о столкновении между цивилизацией богатства и цивилизацией бедности [71].

• Процесс «индустриализации» войны, терроризма, вооруженных конфликтов стал седьмым предметом критики современности.

● В классической социологии Х1Х века господствует дискурс прогресса, господствует историософический оптимизм – представление о том, что мир идет к лучшему. Изменчивость признается не просто нормальным состоянием, но желанным, приводящим к постоянному усовершенствованию общества. Новаторство, инновации, оригинальность представляют собой ценности, но они носят довольно абстрактный характер и не считаются сущностными причинами и факторами изменений.

Однако уже в Х1Х веке вносятся первые поправки в такое идиллическое представление о прогрессивном развитии общества. Карл Маркс показывает, что к итоговому прогрессу развитие идет сменяющимися волнами и проходит через стадии кризиса и регресса. Противоречия, напряжение, конфликты, отчуждение Маркс оценивает как своего рода «плату» общества за прогрессивное в целом направление изменений.

Другие авторы, признавая в целом прогрессивный характер современной формации в целом, подчеркивали довольно ощутимые проявления современности в отдельных сферах общественной жизни. Так, Фердинанд Теннис (1887) сожалеет об утрате естественных, объединяющих людей цельных структур и спонтанных общественных уз; Эмиль Дюркгейм (1897) выявляет нормативный хаос, упадок моральных стандартов, обозначая эти феномены как аномию; Макс Вебер (1922) предостерегает от возможности перерождения слишком рационализированных и инструментализированных организаций в «железную клетку» бюрократии [45, с. 473].

● Все социальные объекты существуют только благодаря индивидуальным и коллективным действиям, повторяемость которых и обеспечивает продолжительность жизни социальных объектов, находящихся в непрерывном движении, изменении. В силу этого социальные объекты представляют собой не статичные сущности, а процессы, а для описания какого-либо социального объекта больше подходит глагол «становится», чем «существует».

Как справедливо отмечает Петр Штомпка, социологическая интерпретация социальных изменений также меняется: отождествление изменений с социальным прогрессом со временем уступает место идее кризисов, при которых изменения проявляют свои негативные (чаще всего непреднамеренные) последствия в различных областях общественной жизни.

В ХХ веке появляются новые мотивы – критика современности, направленная на отдельные стороны современной общественной жизни. Например, в работе «Восстание масс» (1930) Ортега-и-Гассет называет революции «чумой» ХХ века, поскольку они уничтожают элиту общества и позволяют привести к власти нетворческие массы со стандартизованным мышлением, не способные к инновациям. (Ортега-и-Гассет. Восстание масс). Появляются мотивы «одиночества в толпе» (Дэвид Рисман) [86], экологические и сырьевые мотивы, мотивы войны и геноцида, индустриализации, урбанизации, а также бездуховности современного бытия.

Во второй половине ХХ века критика отдельных сторон современности перерождается в тотальное неприятие современной общественной жизни – появляются катастрофические картины будущего, теория прогресса теряет смысл, а социальные изменения воспринимаются как постоянный, непреодолимый, «хронический» кризис в результате формируется «дискурс кризиса».

● В то же время появляется третья «идея, согласно которой сама по себе изменчивость может подрывать нормальный ход общественной жизни, наносить членам общества своего рода удар, вызывать стресс и порождать состояние своеобразной травмы» [45, с. 472].

Большинство исследователей негативные последствия изменений еще не воспринимают как результат изменений самих по себе. Поэтому в мировоззренческом и методологическом плане очень важны рассуждения Штомпки о том, что негативные последствия могут проистекать из самого факта изменений. Встречаются также изменения с амбивалентным балансом. Бывают ситуации, когда «прогрессивные по своей сути изменения, имеющие позитивные результаты, обнаруживают свою негативную сторону, возникающую именно в силу того, что они являются изменениями, что они нарушают установившийся стабильный порядок, прерывают непрерывность, нарушают равновесие, ставят под сомнение или лишают смысла прежние навыки и привычки (примерами могут служить победившая революция, ожидаемое изменение строя или уклада, реформа самоуправления)» [45, с. 474]. Впервые такую парадоксальную возможность обозначил Эмиль Дюркгейм понятием «аномия успеха» [59].