12. Перспективы революции

Ни в одном из трех вариантов программы Союза коммунистов нет прямых указаний на сроки предстоящей революции и коммунистического преобразования общества. Но «Манифест Коммунистической партии» написан, конечно, в ожидании предстоящей революции, фундаментальные предпосылки которой уже созрели, почти созрели или по крайней мере находятся в процессе созревания. При этом Маркс и Энгельс со времени перехода к коммунизму всегда считали, что предстоящее преобразование общества – это длительный и сложный исторический процесс.

Ожидания революции отчасти действительно подтвердились, почти одновременно с выходом «Манифеста» началась европейская революция 1848–1849 годов. Но предположения о возможном перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую – несмотря даже на восстание парижского пролетариата в июне 1848 года – не оправдались. Поражение первой революции, в которой Маркс и Энгельс приняли участие, привело к существенному пересмотру их взглядов на перспективы революционного преобразования общества.

Анализ опыта революции и последовавших за ней исторических событий по существу привел основоположников марксизма к осознанию того, что потенции развития капиталистического общества еще не исчерпаны.

Представление о связи между экономическими кризисами и революцией, присутствующее в «Манифесте» подверглось серьезному пересмотру.

Сначала Маркс пришел к выводу, что если кризис 1847 года явился предпосылкой европейской революции, то начавшийся затем экономический подъем стал питательной почвой контрреволюции. Поэтому только новый кризис может создать условия для новой революции. В международном обзоре, датированном 1 ноября 1850 г., он писал: «При таком всеобщем процветании, когда производительные силы буржуазного общества развиваются настолько пышно, насколько это вообще возможно в рамках буржуазных отношений, о действительной революции не может быть и речи. Подобная революция возможна только в те периоды, когда оба эти фактора, современные производительные силы и буржуазные формы производства, вступают между собой в противоречие. … Новая революция возможна только вслед за новым кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого последнего» (Соч., т. 7, с. 100). Значит, главный вывод – на ближайщее время: пока нет кризиса, не будет и революции. Но вместе с тем надежда: кризис неизбежен, а значит неизбежна и революция. Можно понимать это двояко: вслед за новым кризисом или вообще в какой-то исторической перспективе. Пожалуй, пока преобладает первый вариант.

И вот в 1857 г. происходит новый, на этот раз более масштабный, в известном смысле первый мировой, экономический кризис. Маркс спешит обобщить свои экономические исследования, приступает к созданию первого варианта будущего «Капитала», спешит «до потопа» (т. е. до возможного начала революции) разработать свою политическую экономию хотя бы в общих чертах. Кризис действительно способствует подъему рабочего движения (на волне этого подъема через несколько лет, в 1864 г. возникает I Интернационал), но и этот кризис не приводит к революции. Теперь, очевидно, Маркс осознает, что и в более широкой исторической перспективе потенции развития капиталистического производства еще далеко не исчерпаны. И в этом историческом контексте, в предисловии Маркса к его «К критике политической экономии» в январе 1859 г. появляется важнейшая известная формулировка: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (Соч., т. 13, с. 7). (Не позволяет ли она понять многое и в нашей современной эпохе?)

Много лет спустя, переиздавая работу Маркса «Классовая борьба во Франции», в которую Энгельс как раз и включил в качестве последней главы цитированный международный обзор 1850 г., он прямо указывал на переоценку степени зрелости предпосылок для революции (кстати, это была одна из последних работ Энгельса, датированная 6 марта 1895 г., т.е. за пять месяцев до его смерти; некоторые рассматривали ее как своего рода «политическое завещание» Энгельса): «История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства», капиталистическая основа «обладала еще очень большой способностью к расширению» (Соч., т. 22, с. 535).

Не только материальные экономические предпосылки не были в середине XIX века достаточно развиты для перехода к новой экономической формации. Опыт европейской революции показал, что ни буржуазия не была способна осуществить революционные преобразования в своих собственных интересах, ни пролетариат и его зарождающаяся партия не были еще способны на осуществление своих собственных исторических задач. Об этом свидетельствуют события тех лет и осознание их основоположниками марксизма. Вот два ярких примера.

15 сентября 1850 г. в Лондоне происходило драматическое заседание ЦК Союза коммунистов, на котором произошел раскол. Большинство – сторонники Маркса и Энгельса. Меньшинство – аватюристическая фракция Виллиха и Шаппера. Выступая против своих оппонентов Маркс сказал буквально следующее: «На место критического воззрения меньшинство ставит догматическое, на место материалистического – идеалистическое. Вместо действительных отношений меньшинство сделало движущей силой революции одну лишь волю. Между тем как мы говорим рабочим: Вам, быть может, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству, вы говорите наоборот: «Мы должны тотчас достигнуть власти, или же мы можем лечь спать»» и т. д. (Соч., т. 8, с. 431).

Осознавая возможность преждевременного прихода к власти передовой партии, Энгельс 12 апреля 1853 г. пророчески писал Иосифу Вейдемейеру:

«Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться, только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже». При этом Энгельс имеет в виду такую ситуацию: относительно отсталая тогда Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в междунарондый революционный процесс; наступает кризис и партия вынуждена действовать, «а это было бы, – подчеркивает Энгельс, – во всяком случае преждевременным» (Соч., т. 28, с. 490–491).

Когда в революционной России сложилась аналогичная ситуация, Ленин вспомнил об этом письме при переходе к НЭПу и просил разыскать его. Недостаточная зрелость предпосылок для социалистической революции – одна из главных причин тех проблем, с которыми столкнулась историческая попытка социалистических преобразований в нашей стране.