Нарушение постановлений, регулирующих взаимные отношения между «паномъ» и слугами.

П остановления, регулирующия взаимные отношения между «па­номъ» и слугами собраны в XII разд. (XI – I ред.) главным образом. Здесь предусматриваются отношения владельца к челяди, принадлежащей ему «на вечномъ праве», а равно отношения к слугам вольным, «приказнымъ», которые могли происходить и из шляхетского сословия.

Права владельца на «челядь» могут быть нарушены другими владельцами. Въ Лит. Стат. предусматривается укрывательство беглой челяди и кража челяди. Укрывательство беглой челяди частными владельцами

Должностные лица («войтове, бурмистрове и иные врадники месткие альбо старосты, державцы и тивуны наши») за отказ вы­дать владельцу беглую челядь, находящуюся в городе, подвергаются денежному штрафу («вины заплатити двадцать копъ грошей»), «а оные збеги выданы быти мають» (ІІІ, ІІІ, 38).

Кража челяди – уголовное преступление, как и всякая кража. Укравший «челядника або отчизного человека» подвергается наказанию «яко злодей», т. е. смертной казни, при условии поимки с поличным («а погоненъ былъ на дорозе и пойманъ с тымъ человекомъ с челядью...»). При отсутствии послєднего условия («естли бы на дорозе погонити не могъ а в дому чиемъ засталъ»), по I ред., винов­ный все-таки подвергается наказанию «яко злодей», по II и III ред., имеет место только уплата «навезки за омешканье роботы» (I, XII, 8; II, XIV, 29; ІІІ, XII, 15). В III ред. Лит. Стат. предусматривается 2 случая нарушений слугами предписанных законом отношений к«пану». Слуга воль­ный за то, что отъехал або отошелъ пана своего неучътивши и непоясегнавши» подвергается домашнему заключению – шляхтич на 3 дня, а «человекъ простого стану» на 3 недели; заключение в данном случае – дисциплинарная мира, а не уголовное наказание (III, XII, 22). Другой случай:

«слуга за росказаньемъ пана своего злодеевъ альбо злочинцовъ которыхъ кольвекъ пана своего гонити албо имати не хотелъ, таковый самъ естли шляхтичъ седети виненъ на замку нашомъ шесть недель, а нешляхтича водлугъ важности выступку его пану карати волно» (ІІІ, XII, 23).

В двух артикулах предусматриваются нарушения слугами имущественных прав пана (I, VIII, 21...; II, III, 29; ІІІ, ІІІ, 30). Слуга, выслуживший у «пана» своего имение, получает от«пана»«лист», удостоверяющий право собственности на выслуженное имение. Предусматривается такой случай: слуга, не имея «листа», «безъ воли и ведомости» пана распоряжается выслуженным имением на правах собственника –

«съ тымъ имѣніемъ намъ господару або за которого иного пана поддальсе, продалъ або якимъ же кольвекъ правомъ тое именье люди або кгрунты отъ него пустилъ»... (ІІІ, ІІІ, 30).

не имеетхарактера уголовного преступления; все последствия для виновного в укрывательстве ограничиваются уплатой «навязки», как вознагражденияза пропущенные челядью рабочие дни («за омешканье роботы за кождую неделю навезки отъ кождое головы платити»); кроме того, укрыватель долженъ выдать челядь или отыскать ее, или уплатить за нее по таксе (I, XI, 10; II, XII, 10; ІІІ, XII, 7, 9, 14, 18, 11).

«слуга за росказаньемъ пана своего злодеевъ альбо злочинцовъ которыхъ кольвекъ пана своего гонити албо имати не хотелъ, таковый самъ естли шляхтичъ седети виненъ на замку нашомъ шесть недель, а нешляхтича водлугъ важности выступку его пану карати волно» (ІІІ, XII, 23).

В двух артикулах предусматриваются нарушения слугами имущественных прав пана (I, VIII, 21...; II, III, 29; ІІІ, ІІІ, 30). Слуга, выслуживший у «пана» своего имение, получает от«пана»«лист», удостоверяющий право собственности на выслуженное имение. Предусматривается такой случай: слуга, не имея «листа», «безъ воли и ведомости» пана распоряжается выслуженным имением на правах собственника –

«съ тымъ именіемъ намъ господару або за которого иного пана поддальсе, продалъ або якимъ же кольвекъ правомъ тое именье люди або кгрунты отъ него пустилъ»... (ІІІ, ІІІ, 30).

Подобные распоряжения слуги не имеют обязательной силы для «пана»; последний у всякого может вытребовать отчужденное слугой

имущество. Если приобревший у слуги имение не пожелает возвра­тить его пану, то может быть привлечен к ответственности за преступление, известное в Лит. Стат. под названием«кгвалтовнаго выбитья зъ спокойного держания» (см. выше стр. 167). Слуга же, са­мовольно отчуждивппй имение, подвергается тюремному заключенш на 1/4 года (II, ІІІ, 29; ІІІ, ІІІ, 30).

Во всех редакциях Лит. Стат. в особом артикуле запре­щается «въ чужого человека земли закупати безъ воли пана его». Нарушивший это запрещение теряет как сумму денег, заплаченную за землю, так и все издержки на обработку земли и посевы на ней:

«тое сеяное и пенези тратитъ, а тотъ панъ чия земля мает безъ откладанья пенязей землю ку своимъ рукамъ узяти» (I, VIII, 21)

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Паралельный и систематический указатели уголовных законов Литовского статута по трем его редакциям

-

Юридический материал, составляющий содержание Лит. Стат. распадается на разделы: в I ред. – 13 разделов, во II – 14 и вІІІ – 14. Разделы распадаются на артикулы; всех артикулов – 281 в I ред., 367 во II и 487 вІІІ ред.; распределены артикулы по разделам не равномерно.

В Лит. Ст. находим постановления, относящиеся к праву государственному, финансовому, полицейскому, гражданскому, уго­ловному и процессу. Большая часть артикулов Лит. Ст. посвящена уголовному праву.

Уголовные (а равно и все другие) постановления Лит. Ст. начи­наются словами, указывающими на их происхождение. Законодатель­ная власть принадлежала «сойму вальному», состоявшему из короля, «пановъ радъ» и «пословъ земскихъ» («становъ»), избираемых«по­ветовыми соймиками» (I, ІІІ, 6; ІІ, ІІІ, 5, 12; ІІІ, ІІІ, 6, 15). Полное указание на этот орган законодательной власти встречается только в одном случае; а именно, 2 арт. II разд. всех рекакций начи­нается словами: «уставуемъ тежъ с прызволешемъ радъ нашихъ и всихъ становъ подданыхъ нашихъ паньства того великаго князства Литовского...». Обыкновенно употребляется сокращенная формула – «уставуемъ», «тежъ уставуемъ», «обецуемъ» или же «приказуемъ»; иногда в этом случае допускается излишнее многословие: «уста­вуемъ и приказуемъ» (I, ІІІ, 17); «хочемъ тежъ и приказуемъ грозно» (I, ІІ, 2); «уставуемъ хотячи то мети вечными часы» (ІІІ, XIV, 31); «уставуемъ тежъ грозно приказуючи» (ІІ, IV, 38)¹ и т. д.

_______________________________

­­­­­­

¹Указывая на «соймъ вальный», как на орган законодательной власти, мы основывались исключительно на постановлениях Лит. Ст. Такое – юридическое – разрѣшение этого вопроса, быть может, не согласно с исторической дѣйствительностью; в частности, мы не касаемся возбудившего в литературѣ споры во­проса о том, была ли санкционированна на «соймѣ вальномъ»ІІІ ред. Лит. Ст. (1588 г.)?

IV

К уголовным законам мы относим все постановления, ка­сающаеся преступления и наказания. Сюда входятъ: 1) законы про­цессуальные; 2) уголовные законы в тесном смысле, т.е. поста­вления, заключающие в себе признаки отдельных видов престу­пления и определяющие ответственность за них; 3) постановления (очень немногочисленные), касающееся общих вопросов о пре­ступлении и наказании.

I. Законы процессуальные имеют непосредственное отношение к материальному уголовному праву: а) институты процесса часто оказываютвлияние на юридическую характеристику отдельных ви­дов преступления (см. «находъ», стр. 133; «кража», стр. 147); б) не­которые вопросы материального уголовного права выясняются зако­нами процессуальными (ср. I, VI, 31 и I, XII, 4; III, IV 30 и III, XI, 18, 30). Кроме того, неисполнение процессуальных законов составляет обширный вид преступлений («преступления по судебной службе и противъ судебной власти»); в этом отношении нормы процесса, нарушение которых обложено наказанием, своей многочисленностью отличаются от немногих санкционированных вЛит. Ст. норм из других областей права. Процессуальным зако­нам посвящен самый обширный раздел Лит. Ст., озаглавленный –«о судьяхъ и судахъ» (VI разд. I ред., IV разд. ІІ и III ред.); разсеяны процессуальные постановления и в других разделах. Боль­шею частью в одном артикуле соединенины –процессуальный и уго­ловный закон втесном смысле. В подобных артикулах зако­нодатель иногда подробно описывает все движение уголовного про­цесса, предусматривая при этом всевозможные случаи, которые при этом могутъ иметь место. Таковыследующие случаи: преступление можетъ быть не доказано, и обвиняемый может явиться в роли потерпевшего (I, VI, 1; III, IV, 41); потерпевший может прибегнуть к необходимой обороне (II, IV, 39); преступник совершивши преступление и даже получивши приглашение («заказъ») явиться на суд, может убежать; обвиненный может не подчиниться судебному при­говору, может оказать сопротивление должностным лицам, на обя­занности коих лежит приведение в исполнение приговоров суда (III, I, 9, 10; III, IV, 11, 62, 64 и др). Предусматривая эти случаи, законодатель дает о каждом из них отдельно постановление; таким образом, в одном артикуле помещается несколько постановление, между которыми существует связь чисто внешняя. В осо­бенности часто встречаются такие сложные артикулы в III ред.

V

II. Главную массу уголовных постановлений Лит. Ст. составляютуголовные законы в тесном смысе. Остановимся прежде всего на разсмотрении внешней конструкции этих законов.

Уголовные законы втесном смысле состоят из двух не-обходимыхъ элементов – диспозиции и санкции. Некоторые поста­новления заключают в себе только диспозитивную часть: описывается преступное деяние, но не определяется, какое последствие влечет за собой совершение его (I, II, 9; II, III, 7, 37 и др.). Такие поста­новления не могут быть названы уголовными законами в тесном смысле; это – нормы процесса или положительные нормы, относящиесяк другим областям права.

Диспозиция большею частью начинается словами: «естли бы хто», «пакли бы хто», «хто бы». Слово «хто» относится к субъекту преступного деяния; иногда более точно определяется субъект престу­пления: «хто бы кольвекъ съ подданыхъ нашихъ». Но «подданные» в Литовско-Русском государстве делились на сословия –

«станы», при чем сословие высшее – «шляхетство» – по своим правам и привилегиям резко отличалось от сословии низших –«людей простого стану». Сословная рознь отражается и на уголовных постановлениях Лит. Ст. Принадлежность субъекта преступления или потерпевшего к шля­хетству или к«простымъ людямъ» очень часто сообщает ту или иную юридическую характеристику данному преступлению. Не будем касаться очень важного вопроса о неравенстве перед уголов­ным законом, обусловленной сословным строем Литовско-Русского государства. В данном случае мы имеем в виду только редакционную сторону Лит. Ст. В задачу законодателя входило –преду­смотреть все те комбинации, какие возможны в каждом отдельном случае в зависимости от социального положения субъекта или жертвы преступления. Преследуя эту цель, законодатель предусма­триваешь часто в одном артикуле несколько случаев одного и того же преступного деяния, отличительной чертой между кото­рыми является именно социальное положение субъекта или потер­певшего:

«Естли бы шляхтичъ шляхтича збилъ…»

«а коли простый хлопъ або мещанинъ шляхтича собьеть» (I, III,14).

V I

« Коли бы шляхътичъ шляхътичу границу сказилъ.... « «а если бы шляхътичъ шляхътичу межу переоралъ....» «а естли бы простого стану человекъ шляхътичу границу порубалъ».... «а гдебы человекъ простого стану другому тежъ простого стану чоловеку межупереоралъ» (III, IX, 18).

Иногда такиее случаи предусматриваются в различных артикулах; «о забитью человека простого стану отъ шляхтич»,«о мужобойстве межи людьми простого стану» – так озаглавлены 1 и 2 арт. XII разд. III ред. – Сословный элемент пользуется таким неоспоримым правом гражданства в уголовных постановлениях Лит. Ст. что законодатель считает необходимым упоминать о нем и в случаях, когда он не имеет значения:

«о злодѣйстве всякого стану» (заглавие XIV разд. во II и III ред.).

«естли бы хто невесту або девкузкгвалтовалъ,буд какого колвекъ стадла почоншы от вышъшого аж до низшого» (I, VII, 6).

«коли бы хто якого колвекъ стану» (II, I, 4).

«коли бы хто якого кольвекъ достоинства и стану будучы.»... (III, 1Т, 62).

В несение в уголовные законы сословного элемента обусловли­вает сложность и неполноту их, иногда же порождает из­лишнее м н о г о с л о в ие.

В диспозиции или одним общепонятным словом обозначается действие, которое образует собой преступное деяние, наприм., –«укралъ», «ранилъ»; или же подробно описываются признаки этого действия, наприм., –

«коли бы хто кому рекъ же сь ты не учъстивое матъки и нечистого ложа сынъ»

(ІІІ, ІІІ, 28).

«естли бы хто принес листъ, а поведил, иж то приятеля его листъ, а былъ тотъ листъ писаный отъ него а справовалъ бы его сам а тот пріятель ему не полецыл, а листа ему не далъ, а онъ умысльне то учинилъ и чужую речь утра­тил» (1,VI, 12).

В некоторых случаях преступное действие описывается не только с положительной, но и с отрицательной стороны: описы­вается то, что преступник сделал, и упоминается о том, что он мог сделать, но не сделал. Такая точность ведетъ только к м н о г о с л о в и ю:

«а пакълибы не забилъ а ни ранилъ и бою збытку жадного не въдълалъ, только што взялъ, або шкоду якую учинилъ»... (ІІІ, II, 18);

«а хотя бы и не ранилъ ани бил, а будет наехавшы бралъ».. (I, VII, 19) и др.

VII

Кроме обозначения преступника, потерпевшего и самого действия; указываются в диспозиции и внутрение черты преступления; указывается на то, что преступление совершено «умысльне» или «неумыслне»,«свовольне», «у вобороне»,«за початкомъ его» (т. е. по­терпевшего)... и т. д.

Не довольствуясь подробным – с внутренней и внешней сто­роны – описанием преступного деяния, законодатель присоединяет характеристику его и, такимъ образом, на частном примере изла­гает свои взгляды на преступление. Наприм.:

«Коли бы хто на другого рукою сягнулъ, попхнулъ,торгнулъ, або вдарил перед судом, а не ранил, а тымъ сягненіемъ суду кгвалтъ вчинилъ...» (I, VI, 21).

«….. естли хто кому въ мѣстѣ на господу нашолъ кгвалтовнѣ, а кого забилъ або ранилъ и тимъ покой посполитий взрушилъ….» (II, XI, 1).

Санкция начинается словами – «таковый», «тогды», «тотъ» и со­держит в себе описание наказания. Часто законодатель считаетнужным добавить, что наказанию должен подвергнуться именно ви­новный в указанном преступлении или же что наказание опреде­лено именно за указанное преступление; в этих случаях для обозначения преступления и преступника употребляются определенные термины, а иногда преступление вторично описывается:

«Тогды тотъ, што омешкалъ року, горло и имене тратит» (I, II, 13);

«тотъ, который сягнулъ, маеть вины заплатити дванадцать грошей а тому безчестіе....» (I, VI, 21);

«таковый злодѣй маеть самъ одинъ за тое злочинство каранъ быти...» (ІІ, XIV, 13).

«тогды за выступокъ стороне своей противной сорокъ копъ грошей, а врядови другую сорокъ копъ грошей» (III, IV, 32).

В своей простейшей конструкции уголовные законы втесном смысле состоят только из диспозиции и санкции.

«Уставуемъ тежъ иж коли бы хто отца своего рожоного або матку забилъ; тотъ горло и честьсвою тратит» (I, VII, 14).

Такие простые и кратке законы являются исключением в Лит. Ст. Как общее правило, конструкция уголовных законов представ­ляется более сложной: а) Уголовному закону предшествует поло­жительная норма; в этом случае за положительной нормой обыкно­венно следует переходная мысль, указывающая на то, что преступле­ние есть нарушение изложенной нормы:

«а естли бы хто напротивко тое уставы нашое вчинилъ...» (I, I, 26)

VIII

« а который бы черезъ сее росказанье наше важилсе....» (II, IV, 38).

б ) Между диспозицией и санкцией вставляется переходная мысль, указывающая на то, что наказание применяется только за преступление, вполне доказанное на суде. Эта переходная мысль формули­руется следующим образом:

«а о то бы его ку праву позвалъ и того бы на него довелъ водле права» (Ш, IX, 20).

«а то бы на него переведено або вынято».... (I, ХШ, 23).

«за переводомъ правнымъ», «за слушнымъ доводомъ», «за доводомъ», «за слушнымъ поконаньемъ правнымъ» и т. д.

Не ограничиваясь употреблением одного из указанных выражений, законодатель иногда между диспозицей и санкцей излагает подробно процессуальные особенности данного преступления (I, VII, 21, 16; II, XI, 8; ІІІ, II, 27).

в) Один артикул часто содержит в себе постановления о невскольких преступлениях, соединенных единством субъекта, объ­екта или преступного действия. Например, в одном артикуле пре­дусматриваются все личные преступления, совершенные стороной на суде (I, VI, 21; II, IV, 39; III, IV, 92). В подобных случаях один артикул может быть разделен на несколько уголовных законов.

Указанные нами формы конструкции уголовных законов свойственны всем редакциям Лит. Ст. Каждая последующая редакция отличается более богатым юридическим содержанием: появляются новые артикулы, изменяются и дополняются старые. Изменение и дополнение старых артикулов происходить следующим образом: а) Втех аргикулах, где речь идет не об одном, а о многих преступлениях, связанных единством субъекта, объекта, места со­вершений и т. д., каждая последующая редакция обнимает большее число случаев (ср. арт. III ред.: I, 24; IV, 7, 11, 62; IX, 18; XI, 27 и соответствующее артикулы I и II ред.). б) Иногда последующая редакция придает уголовную санкцию положительному определению предыдущей редакции (Ср. I, III, 17 и III, XIV, 33; I, III, 11 и ІІІ, ІІІ, 19; II, I, 9 и III, I, 14). в) Иногда же в последующей редакции чрезвычайно расширяется положительная норма. 29 арт. 1разд. ІІІ ред. Лит. Ст. представляет из себя целый устав о дорожной повинности и резко отличается от соответствующего постановления I ред., заключающаго в себе кратко выраженную положительную норму и еще более краткий уголовный закон (Ср. также ІІІ, III, 28, 29 и соответ. арт. других ред.)

IX

г) При описании состава преступления последующие редакции стремятся к возможной полноте и точности; это выражается в следующих формах: перечисляется большее число лиц, кото­рые могут быть субъектами преступления или потерпевшими (ІІІ, IV, 62, 63; ІІІ; XII 14); более точно определяется обстановка (время, место), при какой совершено преступление (ІІІ, IV, 7, 63; ІІІ, XI, 1; ІІІ, X, 15); указываются существенные черты объекта (крайняя не­обходимость ІІІ, I, 3 и ІІ, I, 3), преступного действия («умысльне»- ІІІ, ІІ, 17; ІІІ, XI, 7; соучастие – ІІІ, I, 25; ІІІ, XI, 1).

В новых артикулах последующих редакций Лит. Ст. а) по­являются постановления об отдельных видах преступлений. В II ред. появляется новое, неизвестное I ред., преступление, – совращение в магометанство или иудейство; в III ред. впервые предусматри­вается посягательство на свободу и т. п. Рядом с этим новые постановления предусматривают частные случаи, не имеющие юридического значения; таково, например, появившееся во II ред. постановление об убийстве гостем хозяина и хозяином гостя (III, XI, 42; II, XI, 35) и др. б) Очень важное значение для уголовного права имеют те новые артикулы, в которых законодатель на частных примерах разрешает вопросы, относящиеся к составу преступления вообще; таковы постановления: «о неумысльномъ а пригодномъ мужобойстве» (III, XI 23), «о шаленыхъ» (II, XI, 35), «о обвиненью въ злодействе шляхтича летъ зупольныхъ не маючого» (III, XIV, 11, II; XIV, 8). в) Во всех редакциях Лит. Ст. санкция может быть мысленно раз­делена на 2 части – определение уголовного наказания и определение вознаграждения потерпевшему. В III ред., в особенности в новыхаргикулах, это разделение часто подчеркивается законодателем; при этом, что особенно важно для учения о преступлении, законодатель указывает на общественную и частную стороны преступления (III, I, 10, III, IV, 62; III, XI, 27, 28). г) Отличительная черта новых(отчасти и старых) артикулов III ред. Лит. Ст. – теоретические отступления, в которых законодатель указывает характеристические черты преступного деяния вообще (III, I, 10; ІІІ, XI, 14, 60 III, XII, 1; III, XIV, 29-31 и др.).

X XI

Т акова внешняя конструкция уголовных законов и целых артикулов Лит. Ст. Обращаясь к содержанию уголовных законовмы видим, что в диспозиции описывается преступное деяние, в санкции – наказание. Описание преступного деяния в большинстве случаев является казуистическим. Конечно, мы не встретимв Лит. Ст. резких примеров казуистичности: не найдем техиндивидуальных подробностей, тех обстоятельств дела, с какими события, явления жизни – казусы – являются на судебном разбира­тельстве. Изучая уголовные постановления Лит. Ст., мы присутствуем при интересном процессе создания общих типов из частных случаев; процесс этот еще далеко не закончился, – индивидуальные черты, излишние подробности постоянно вносятся законодателем в уголовные постановления, почему мы и характеризуем их ка­зуистическими. Приведем несколько примеров: Во всех трех редакциях Лит. Ст. целый раздел носитназвание «о злодействе»; одно это название целого раздела дает нам основание заключить, что законодателю не чуждо представление о краже, какъ обизвестном типе преступных посягательств на имущество. В одном артикуле замечаем даже попытку дать общее постановление о кра­же; имеем в виду артикул, озаглавленный (во II и III ред.) –«о важности лица за што злодей горломъ маеть быти каранъ»; в I ред. этот артикул носит еще индивидуальные черты, которые отпадают во II и III ред.:

I ред. «Если где паробки крадуть в околицу аз лицом ихпоймають»(ХІІІ, 1).

ІІ ред. «Уставуемъ ижъ кождый злодей зъ лицомъ приведеный и правомъ поконаный....» (XIV, 4).

III ред. «Уставуемъ, ижъ кождый злодей з лицомъ приведеный правомъ переконаный....» (XIV, 7).

Рядом этими примерами обобщения нельзя не отметить и в постановлениях о краже казуистичности. Предусматривается, например, частный случай: «о злодеяхъ и розбойникахъ которые бы врядника своего поволали» (III, ХIV, 19; II, XIV, 16; I, ХIII, 15). Постановления о некоторых частных случаях кражи не внесены в раздел о «злодействе»; таковы: о краже пчел; о краже дерева в лесу; о краже людей (по I и III ред.).Подобно краже, и грабеж составля­ет содержание целого раздела во всех редакциях Лит. Ст. В этом разделе находим ряд постановлений об отдельных случаях грабежа, отличающихся один от другого предметом преступного по­сягательства; здесь предусматриваются: «пограбенье стада свирепьего», «грабежи на испашахъ», «грабежъ подъ шляхтичомъ або подъ шляхътянкою», «грабежъ чоловека князского паньского и земяньского».... Законодатель как бы инстинктивно чувствует общую юридическую природу указанных случаев, но не пытается дать опредиление ихобщих признаков и даетъ только лишь описание каждого из них. Некоторые случаи грабежа предусматриваются в других разделах. Предусматривается во всех редакциях«похвалка», или «отповедь». «Похвалка» – угроза совершить преступление (см. стр. 104). В Лит. Ст. не находим постановления о «похвалке» вообще, т. е. об угро­зе совершить какое бы то ни было преступление. В I ред. речь идетъ о «похвалке пожогою» и «на горло», – об угрозе совершить убийство или поджог (I, VII, 7); то же повторяется в соответствующих артикулах II и III ред.; но во II и III ред. в особыхартикулах предусматривается похвалка «на здоровье», т. е. угроза совершить к. ниб. посягательсво на личность (III, I, 25, 26; II, I 21, 22).Во II и III ред. предусматривается совращение в маго­метанство или иудейство. Кто можетъ быть совращенным? Конечно, христианин. Но Лит. Ст. говорит только о совращении «закупов (альбо полонеников) и детей их". В 15 арт. XI разд. ІІІ ред. преступное деяние описывается следующим образом:

«естли бы хто не будучи примушоный жадною пригодою, то естъ сорваньемъ узды твардоустого коня и инъшою якою пригодною причиною одно зъ зуфальства або опильства своего або умысльне то учынилъ невесту бременъную шляхътянку, будь тежъ и иншого стану бегаючи на кони потрутивъ або ее чымъ кольвекъ збилъ и образилъ, такъ ижъбы плодъ мертвый поронила, а сама жива зостала...»

Примерами казуистичности могутъ служить также случаи, опи­санные в артикуле «о неумысльномъ а пригодномъ мужобойстве» (ІІІ, XI, 23).

ІІІ. Итак, отличительная черта уголовных законов (в тесном смысле) Лит. Ст. – казуистичность; здесь нет вполне обобщенных постановлений о типах преступных деяний. Тем менее можем мы ожидать абстракции высшего порядка – определения в особых постановлениях признаков, входящих в понятие преступного деяния вообще. Законодатель не сознает еще всех общих признаков преступления. Сравнивая три редакции Лит. Ст., мы видим, как этиобщие признаки постепенно предусматриваются, но приурочиваются к отдельным случаями, и как увеличивается число этих

XII

X III

случаев. Литовский Статут (как и другие кодексы, появившиеся до 2 поло­вины XVIII века) не знает так называемой общей части уголовного права и на частных случаях разрешает общие вопросы о преступлении и наказании. I и II ред. знают один только случай рецидива – при краже; III ред. предусматривает редидив при кра­же, сводничестве, ложном доносе и при оскорблении шляхтича. Во всех трех редакциях вопрос о покушении разрешается в постановлешях о преступлениях личных – убийстве и нанесении ран. В Лит. Ст. мы замечаем только слабые попытки установления общих начал в особых артикулах. Например, уже в I ред. определяется принцип индивидуальности наказания (I, I, 7), установляется тот принцип, что наказание налагается только по суду (I, I, 1). Но те же принципы повторяются неоднократно вчастныхслучаях: законодатель не воспользовался практическими результатами обобщения.

Отсутствие общей части, как самостоятельного раздела, и слу­чайное приурочение общих признаков преступного деяния к отдельным видам его ведет, с одной стороны, к повторению одних и тех же положений в различных постановлениях, а с другой стороны, обусловливает неполноту уголовных законов.

В заключение, укажем на т е р м и н о л о г и ю Лит. Ст. в его уголовных постановлениях. Создание особого технического языка для выражения различных юридических понятий находится в Лит. Ст. в зачаточном состоянии. Обыкновенно законодатель пользуется словами разговорного языка в их житейском смысле. Но некоторые слова уже употребляются как термины – в техничесом зна­чении; таковы, например: вина, выступ, кглейт, зарука, горячийучинок и др. Термины эти нигде не определяются законодателем; их истинное значение может быть узнано посредством анализа отдельных постановлений; такой анализ приводит иногда к выводу, что термины употребляются в различном значении («грабежъ» – см. стр. 138). Многие понятия не имеют специальных терминов; не имеет особого названия понятие необходимой обороны, подстрекательства, рецидива и др. Такие понятия выражаются законодателем посред­ством описания:

«повторе естли украдеть» (I, ХІІІ, 1).

«у оборонѣ промушоный початкомъ его брони своея добылъ» (II, IV, 39).

«самъ або з направы своее черезъ кого кольвекъ иного забилъ» (ІІІ, I, 25).

Многословие, частые повторения одних и тех же положений, казуистичность и (вследствие этого) неполнота закона – вот характе­ристическая черты Лит. Ст. со стороны редакции, черты, указываю­щае на слабое развитее законодательной техники. И замечательное явление: эти черты ярче, рельефнее выступают в последней редак­ции, – чем в первой, и отличают артикулы Статута от простых, безискусственных постановлений Русской Правды. Такое явление в истории закона объясняется его отношением к обычаю. Пока гос­подствующее значение принадлежит обычаю, очень немногие юридические определения получают законодательную санкцию; большею частью это те же положения обычного права, положения краткие, несложные. Но в эпоху Лит. Ст. закон заявляет притязание на исключительное господство (см. выше стр. 4 –5). При таком значении закона, он должен обнять все выработанные жизнью, относящаяся к различным областям права юридически нормы. Ясное и точное обобщение, строгая классификация и, вообще, все приемы усовершен­ствованной законодательной техники, не были знакомы кодификатору XVI века. И вот, в Лит. Ст. стремление к полноте закона выра­жается в излишней казуистичности, в излишнем многословии и в излишней сложности. Цель историко-юридического изследования –вэтой казуистичности, в этой сложности и в этом многословии под­метить общие начала и представить их в строгой системе. С этой точки зрения, отдельные слова и выражения, отдельныепостановления даже о случаях частных, конструкция этих постановлений –все может быть материалом для общих выводов. Поясним нашу мысль примерами. Теоретические отступления в III ред. Лит. Ст. быть может излишни с точки зрения законодательной техники и судебной практики; но в этих отступлениях заключаются подлинные ответы законодателя на многие вопросы о преступлении и наказании вообще. Несовершеннолетие считается условием невменяемости при краже; необходимая оборона допускается и редакцией против«кгвалтовника», «злодея» и разбойника. Для тогдашней судебной практики имел громадное значение вопрос такого рода: служить ли несовершеннолетие условием невменяемости и при других преступлениях, кроме кражи?

XIV

Была ли необходима оборона основанием правомерности запрещенного деяния против, например, грабителя? По догадке, по аналогии мы можем ответить на эти вопросы; а еще лучше, если мы найдем ответы самой судебной практики в сохранившихся актах того времени. Но жизненное значение такого рода вопросов для нас, конечно, отпадает. Для нас важно уже одно то, что в Лит. Стат. упоминается о несовершеннолетии, как условии невменяемости, и о необходимой обороне, как основании правомерности деяний,вообще запрещенных и оболоженых наказанием; следовательно, эти понятия уже сделались достоянием правовых воззрений общества. Этот важный шаг, это завоевание области общественного правосознания мы и должны отметить, относя к особенностям редакционным, к недостаткам законодательной техники то обстоятльство, что вопросы, имеющие общее значение разрешаются на частных случаях. В постановлении III ред.. о поджоге(«о запалячохь местъ и домовъ») предметом приступного посягательства називается «замок – местъ або дворь нашь господарській альбо теж замокь домь князький паньский шляхетській». Другого постановления о поджоге жилых строений нет, и мы не можем ответить на вопрос, – как назывался, по Лит. Стат. , поджог, например, мещанского или крестьянского дома? Но в 30 арт. IV раздела ІІІ ред.между важнейшими преступлениями, суд о которых предоставлен воеводам, старостам и державцам, упоминается и « пожога дому, або гумна». Отсюда мы делаем тот вывод, что поджог жилых строений в правовых воззрениях общества и законодателя выделяется из рядов других видов повреждения чужого имущества; отсутствие же особого по сему предмету постановления обьясняется неполнотой кодекса.

_________

XV