§3. Оксюморон

Оксюмороном называется сочетание двух слов, обычно прилагательного с существительным, в котором значения того и другого находятся в противоречии (например, “deafening silence”. “sweet sorrow”). Оксюморон служит для раскрытия объективно сложной, противоречивой природы предмета или сложного отношения говорящего к нему.

В сонете 138, жалуясь на измены своей любовницы, поэт пишет, что она может посчитать его неискушенным юнцом, несведущим в “the world’s false subtleties”. Существительное “subtlety” означает “острота, тонкость (ума, восприятия)”, то есть, вообще говоря, положительное качество, и его сочетание с определением “false” можно считать оксюмороном.

В сонете 54, строя сложную метафору, в которой Друг отождествляется с розой, а остающиеся от розы духи – со стихами, где Друг будет навечно воспет, поэт применительно к розам употребляет сочетание: “sweet deaths”. Здесь оксюморон помогает утверждению идеи Шекспира о том, что поэзия способна спасти красоту и тем самым победить смерть.

Другой пример: в сонете 43 поэт пишет, что ночью, во сне, ему является образ Друга, и тогда его глаза видят лучше, чем днем: “darkly bright are bright in dark directed”. Здесь назначение оксюморона – создание контраста: дважды повторенное соседство противоположных по смыслу определений “dark” и “bright” должно подчеркнуть, что представляющийся поэту образ Друга настолько светел, что побеждает ночную тьму.

В сонете 39 поэт называет свою разлуку с Другом “sour leisure” (“тоскливый досуг”); это оксюморон, поскольку обычно со словом “досуг” связываются положительные ассоциации – свобода, любимые занятия, развлечения. Смысл этого оксюморона в том, что без возлюбленного Друга досуг для поэта не в радость, а в тягость.

В сонете 4, в рамках сложной развернутой метафоры, поэт называет своего молодого адресата “profitless usurer” (“ростовщик без прибыли”). Смысл этого оксюморона и всей метафоры (о которой подробнее будет говориться в следующем параграфе) в том, что молодой человек, наделенный от природы красотой, должен ее “пустить в рост” (т. е. завести детей), чего он не делает.

Наконец, высказывая своему Другу и любовнице упреки в изменах, поэт называет их: “sweet thief” (“милый вор”, сонет 35), “gentle thief” (“нежный вор”, сонет 40), “gentle cheater” (“нежный обманщик”, сонет 151), “loving offenders” (“любящие обидчики”, сонет 41). Здесь прибавление ласкательных определений – “sweet”, “gentle”, “loving” – к существительным, выражающим порицание, – “thief”, “cheater”, “offender’, – призавно смягчить упреки и выразить неоднозначное чувство поэта – любовь, смешанную с обидой.

§4. Сравнение

Простое наименование признака, требующего выделения, не всегда удовлетворяет требованиям выразительности. Чтобы непосредственно воздействовать на чувство, требуется более конкретное представление о признаке, к которому привлекается внимание. Этой цели служит сравнение (simile), состоящее в сопоставлении характеризуемого предмета или явления с предметом или явлением, обладающим в полной мере данным признаком.

Правильное построение сравнения подразумевает указания на: 1) то, что сравнивается, или предмет; 2) то, с чем сравнивается предмет, или образ; 3) признак, по которому осуществляется сравнение. (Например, в сравнении “лицо белое как полотно” предметом является “лицо”, образом – “полотно”, признаком – “белый”.) Бывает, что признак не указывается явно, а подразумевается; читатель в таком случае должен угадать его, исходя из того, какие признаки являются характерными для образа и в то же время общими с предметом. (На­при­мер, сравнение “глаза как пуговки”, вероятно, означает, что глаза очень маленькие и круглые.)

Подобно тому, как не всякое определение является эпитетом, не всякое сравнение является таковым в стилистическом смысле. Например, в какой-нибудь научной книге может встретиться фраза “жид­кость вязкая как глицерин”; сравнение в таком случае употребляется не ради экспрессии, а для объективной характеристики степени вязкости жидкости. С другой стороны, в художественном тексте фраза “туман густой как молоко” является сравнением в смысле стилистики, поскольку содержит и экспрессивное преувеличение, и элемент украшения. “Стилисти­ческим” сравнением считается такое, в котором экспрессивное содержание преобладает над логическим.

В английском языке сравнение вводится такими связующими словами, как like, as, such as, as if, seem.

Признаком, по которому осуществляется сравнение, может быть какое-либо качество предмета (выраженное прилагательным или подразумеваемое), действие (выраженное глаголом или подразумеваемое) или целое явление. Кроме того, сравнения подразделаются на категории в зависимости от степени новизны и от степени распространенности (т.е. от того, насколько сложен и развит образ). Сравнения, от­носящиеся только к одному слову и не получающие никакого распространения, называются проходными.

Для сонетов Шекспира характерно почти полное отсутствие проходных сравнений. Евда ли не единственный пример проходного сравнения, содержащего все положенные члены, обнаруживается в сонете 119, где говорится о зелье из слез Сирен “distilled from limbecks foul as hell within”. Здесь предметом сравнения является “limbeck” (“пере­гон­ный куб”); признаком – “foul” (“грязный”, “мерз­кий”, “сквер­ный”); образом – “hell” (“ад”). Следует отметить, что “foul as hell” является устойчивым фразеологическим сочетанием; некоторые часто употребляемые сравнения попадают в эту категорию подобно постоянным эпитетам.

Сонет 147, адресованный поэтом Темной Даме, заканчивается словами: “...I have sworn thee fair and thought thee bright,/Who art as black as hell, as dark as night”. Здесь имеется агрегат из двух, казалось бы, синонимических сравнений, похожих на предыдущее, однако здесь они отнюдь не сводятся к банальному фразеологизму. С учетом того, что говорится о Темной Даме в других сонетах, эти сравнения следует понимать как игру слов, где “black” одновременно обозначает черный цвет и является символом зла.

В сонетах есть несколько проходных сравнений с опущенным признаком. Например, в сонете 97 поэт говорит о своей разлуке с Другом: “How like a winter hath my absence been/From thee...!” (Как похожа на зиму была моя разлука с тобой!”) В качестве подразумеваемого признака здесь выступает характер зимы как она обычно представляется – как суровое время года, когда жизнь замирает.

В сонете 147 находим: “My thoughts and my discourse as madman’s are” (“Мои мысли и речи – как у безумца”); это сравнение имеет два предмета: “thoughts” и “discourse”, или, иначе говоря, здесь имеет место сжатая запись двух параллельных сравнений: свои мысли поэт уподобляет мыслям сумасшедшего, а свои речи – речам сумасшедшего.

В сонете 75, напротив, имеетcя сравнение с двумя образами: “So are you to my thoughts as food to life,/Or as sweet-seasoned showers are to the ground” (“Ты для моих мыслей – как пища для жизни, или как весенние ливни для земли”.) Опущенный признак, очевидно, можно выразить определениями “необхо­ди­мый”, “бла­го­дат­ный”. Употребление одного за другим двух образов, близких по смыслу, но рашличающихся оттенками значений и стилистикой, развивает и углубляет мысль автора.

В сонете 94, наставляя Друга в вопросах морали, поэт призывает его быть “...as stone,/Unmoved, cold, and to temptation slow. (”подобно камню, неподвижным, холодным и не поддающимся на соблазн”). Здесь имеется целых три признака, причем все они являются метафорическими, так как определения “неподвижный” и “холодный” могут относиться к Другу только в переносном смысле, а “не поддающийся на соблазн” только в переносном смысле относится к камню.

В сонетах Шекспира в большинстве случаев признаком сравнения выступает действие. В простейшем варианте такой признак выражается одним глаголом, но в подавляющем большинстве случаев признак получает распространение в виде причастий, дополнений, наречий и т. п. Например, в сонете 9 поэт предрекает своему молодому адресату, что в случае смерти весь мир будет его оплакивать, как овдовевшая жена: “The world will wail thee, like a makeless wife.” Здесь предметом сравнения является “world”, образом – “makeless wife”, признаком – “wail (thee)”.

В сонете 85 поэт, уязвленный соперничеством со стороны другого стихотворца, также воспевавшего Белокурого Друга, пишет, что ему ничего не остается, как повторять за ними “аминь!” подобно безграмотному дьячку: “I...like unletter’d clerk still cry ‘Amen’/ To every hymn that able spirit affords.” Здесь предмет сравнения – “I”, образ – “unletter’d clerk”, а признак – “cry ‘Amen’ to every hymn that able spirit affords” (под “able spirit” понимается поэт-соперник).

В сонете 57, описывая свое униженное ожидание Друга, поэт пишет: “Nor dare I question with my jealous thought/Where you may be, or your affairs suppose,/But, like a sad slave, stay and think of nought/Save, where you are, how happy you make those” (“Я не смею ревнивым умом задаваться вопросом, где ты можешь быть, или гадать, чем ты занят, но, как печальный раб, сижу на месте и не думаю ни о чем, кроме одного, – какими счастливыми ты делаешь тех, кто сейчас с тобой”.) Предмет сравнения – “I”, образ – “a sad slave”, а в качестве признака выступает весь следующий за этим распространенный предикат. Стоит отметить, что если “stay and think of nought” действительно сочетается с заданным образом, “a sad slave”, то остальное, “(think) where you are, how happy you make those” скорее сказано от первого лица, то есть принадлежит предмету.

В сонете 93, подозревая своего Друга в измене и принимая позу притворного неведения, поэт пишет: “So shall I live, supposing thou art true,/Like a deceived husband...” (“Так я буду жить, полагая [делая вид], что ты мне верен, как обманутый муж”.) Здесь предмет – “I”, образ – “deceived husband”; распространенный признак – “live, supposing thou art true” – выражен глаголом с деепричастным оборотом.

В сонете 147 поэт пишет о своей любви к Темной Даме: “My love is as a fever, longing still/For that which longer nurseth the desease,/Feeding on that which doth preserve the ill,/The uncertain sickly appetite to please” (“Моя любовь – как лихорадка, всегда алчущая того, что только пестует болезнь, кормящаяся тем, что сохраняет недомогание, – ради угождения непостоянному, больному аппетиту”.) Здесь с самого начала задано сравнение “my love is as a fever”, в котором отсутствует признак. Это сравнение могло бы существовать самостоятельно; тогда читатель, вероятно, по механизму метафоры перенес бы на любовь поэта общее представление о лихорадке как о нездоровье, проявляющемся в виде жара, беспокойного состояния и, возможно, помутнения рассудка. Однако поэту понадобилось не это широкое представление (хотя оно неизбежно участвует в читательском восприятии), а конкретный аспект – то, что лихорадка искажает естественные потребности и заставляет человека желать того, что только продлевает болезнь. Этот аспект, составляющий признак сравнения, выражен в виде распространенных причастных оборотов и придаточных предложений к существительному-образу “fever”; читателю дается возможность представить себе по аналогии соответствующие проявления любви поэта к Темной Даме.

В сонете 15, рассуждая о закономерности роста и увядания всего живого, поэт пишет: “...men like plants increase,/Cheered and chequed by the self-same sky,/Vaunt in their youthful sap, at height decrease,/And wear their brave state out of memory” (“...люди растут, как растения:/Рост тех и других поощряет и останавливает одно и то же небо;/В юношеском соку они тщеславны; достигнув расцвета, начинают увядать;/и [в конце концов] исчезают без следа”.) Здесь особенность в том, что к завершенному сравнению “men like plants increase” добавлены подробные пояснения, раскрывающие содержание цикла жизни и относяшиеся в равной степени к людям и к растениям.

В сонете 29 поэт пишет, что его одолевают тяжелые раздумья о своей несчастной судьбе, но стоит ему подумать о Друге, “my state,/like to the lark at break of day arising/From sullen earth, sings hymns at heaven’s gate” (“мое состояние, поднимаясь, как жаворонок на заре, с мрачной земли, поет гимны у небесных врат”). Предмет – “my state”, образ – “lark (at break of day)”. Признак выражен следующим сложным предикатом: “arising from sullen earth, sings hymns at heaven’s gate”, в котором глаголы “arise” и “sing” в равной степени относятся к предмету и образу; “earth” и “heaven” имеют прямое значение для образа и переносное – для предмета; а “hymns” и “gate” имеют только переносное значение для того и другого.

В сонете 22 есть сравнение: “thy heart... I will keep so chary/As tender nurse her babe from faring ill” (“твое сердве... я буду хранить так бережно, как нежная нянька – свое дитя от заболевания”). Здесь глагол-признак “keep” получает двоякое распространение, свое для предмета и для образа; в результате роль признака сравнения играет конструкция из двух параллельных предикатов: “keep thy heart chary” (для предмета, “I”), и “keep babe from faring ill” (для образа, “tender nurse”).

Несколько более сложная конструкция встречается в сонете 60: “Like as the waves make towards the pebbled shore,/So do our minutes hasten to their end;/Each changing place with that wich goes before,/In sequent toil all forwards do contend” (“Как волны стремятся к покрытому галькой берегу, так и минуты нашей жизни спешат к своему концу – каждая сменяет предыдущую, и одна за другой, тесня одна другую, продвигаются вперед”.) Здесь предмет – “our minutes”, образ – “the waves”. Признак сравнения задается параллельными предикатами: для предмета – “hasten to their end”, для образа – “make towards the pebbled shore”, но к этому еще добавляется развернутое пояснение: “Each changing place with that wich goes before,/In sequent toil all forwards do contend”, относящееся одновременно и к предмету, и к образу.

Интересен пример сравнения из цитированного выше сонета 76. Оправдывая, по его собственному признанию, стилистическое однообразие своих стихов, Шекспир пишет: “...as the sun is daily new and old,/So is my love still telling what is told” (“...как солнце каждый день и ново и старо, так моя любовь вечно рассказывает то, что уже рассказано”.) Предмет – “my love”, образ – “the sun”, а признак выражен двумя параллельными предикатами: для предмета – “is... still telling what is told”; для образа – “is daily new and old”. В отличие от предыдущих случаев, эти два предиката несколько различаются по смыслу, что подталкивает читателя к творческому восприятию и тем самым более глубокому пониманию мысли автора.

В сонете 78 имеется следующее сравнение: “...your worth wide as the ocean is,/The humble as the proudest sail doth bear” (“твои достоинства необъятны, как океан, который несет на себе и скромный, и самый гордый паруса”). Смысл этого метафорического сравнения в том, что поэт просит по-прежнему принимать его стихотворные подношения несмотря на успехи поэта-соперника. С точки зрения типологии сравнений интересно то, что в этом сравнении два признака: один – элементарный, “wide”, другой – распространенный, “the humble and the proudest sail doth bear”.

В сонете 17 поэт пишет, обращаясь к воспеваемому Другу: “Who will believe my verse in time to come,/If it were filled with your most high deserts?/Though yet, heaven knows, it is but as a tomb/ Which hides your life and shows not half your parts’ (“Кто в будущем поверит моим стихам, если они будут полны [описаниями] твоих высочайших достоинств, – хотя, видит небо, они всего лишь подобны могиле, которая скрывает твою жизнь и не показывает и половины тебя?”). Здесь предмет – “it (verse)”, образ – “tomb”, а признак грамматически оформлен как определительное придаточное предложение “Which hides your life and shows not half your parts”, относящееся в прямом смысле к образу, а в переносном – к предмету.

В сонете 25, рассуждая о переменчивости судьбы, Шекспир пишет: “Great princes’ favourites their fair leaves spread/But as the marigold at the sun’s eye” (Буквально: “Фавориты правителей распускают свои прекрасные листья,/Как ноготки под взором солнца”.) Здесь интересно то, что признак, выраженный предикатом “their fair leaves spread” и относящийся в своем прямом значении к образу, “mari­gold”, на манер метафоры отнесен к предмету, “great princes’ favourites”, что делает сравнение более хлестким.

В сонете 37 имеется сравнение в виде параллельной конструкции: “As a decrepit father takes delight/To see his active child do deeds of youth,/So I, made lame by fortune’s dearest spite, take all my comfort of thy worth and truth” (“Как дряхлый отец радуется тому, что видит, как его резвый ребенок предается занятиям юности, так и я, охромев из-за жестокой злобности фортуны, все свое утешение нахожу в твоих достоинствах и верности”.) Здесь распространенному предмету “I, made lame by fortune’s dearest spite” соответствует распространенный образ “decrepit father”, а в качестве признака выступают соответствующие параллельные предикаты.

В сонете 145 поэт описывает, как возлюбленная сгоряча сказала, что ненавидит – но тут же поправилась, добавив: “не тебя”. Этот эпизод поэтизируется таким сравнением: “That follow’d it as gentle day/Doth follow night, who like a fiend/From heaven to hell is flown away” (“Это [поправка] последовала, как славный день следует за ночью, которая, как злой дух, с небес бежит в ад”.) Здесь имеет место усложненная конструкция из двух сравнений, следующих одно в другом: то, что женщина взяла назад жестокие слова, уподобляется приходу дня на смену ночи, но затем уже сам этот приход уподобляется изгнанию злого духа.

В сонете 52 поэт пишет: “So am I as the rich, whose blessed key/Can bring him to his sweet up-locked treasure,/The which he will not ev’ry hour survey,/For blunting the fine point of seldom pleasure./Therefore are feasts so solemn and so rare,/Since seldom coming, in the long year set,/Loke stones of worth they thinly placed are,/Or captain jewels in the carcanet” (“Я – как богач, которого благословенный ключ может привести к милым его сердцу запертым сокровищам,/Которые он не станет созерцать всякий час, чтобы не притупить острие редкого удовольствия;/Так и праздники торжественны и исключительны,/Поскольку наступают редко в течение долгого года,/Они нечасто размещены, как драгоценные камни/Или главные жемчужины в ожерелье”.) Здесь имеется целый каскад из трех развернутых сравнений. Первое: я подобен богачу, который редко любуется своим сокровищем, чтобы не притупить удовольствия. (Этим образом поэт старается подменить реальные, не такие красивые причины своих разлук с Другом.) Но этого поэту кажется мало, и он как бы утраивает сравнение, добавляя, что по тем же причинам праздники в году устраиваются редко, и драгоценные камни в ожерелье размещаются негусто.

В сонете 93, высказав Другу упреки в неверности, поэт заключает: “How like Eve’s apple doth thy beauty grow,/If thy sweet virtue answer not thy show!” (“Как похожа на яблоко Евы твоя красота, если твоя добродетель не отвечает твоей внешности!”). Красота Друга уподобляется яблоку Евы, а особенность этого сравнения в том, что признак грамматически оформлен как условное придаточное предложение: “if thy sweet virtue answer not thy show”. Читателю предоставляется додумать, как это соотносится с библейским яблоком.

Приведем пример сравнения, вводимого глаголом “seem”; такой имеется, например, в сонете 127. Развивая тему темного цвета волос и глаз своей возлюбленной, поэт пишет: “...my mistress’ brows are raven black,/Her eyes so suited, and they mourners seem/ At such who, not born fair, no beauty lack” (“...брови моей госпожи черны, как ворон, и кажется, что глаза под ними в трауре по тем, кто не рожден белокурым, хотя отнюдь не лишен красоты”.) Ядром сравнения является: “Her eyes mourners seem”, где черный цвет связывается с трауром, но, оттолкнувшись от этого, поэт метафорически достраивает образ: оказывается, это траур по тем, кто родился красивым, но не белокурым.

Большинство других сравнений в сонетах Шекспира являются еще более развернутыми, чем приведенные здесь. Бывает, что почти весь сонет состоит из одного сложного сравнения (возмо­ж­но, за исключением концовки, которая, по законам сонетного жанра, должна содержать дополнительный смысловой поворот). Процитируем в заключение параграфа один такой сонет /46/:

 

СОНЕТ 143

Lo! as a careful housewife runs to catch	Смотри, как заботливая хозяйка бежит, ловит
One of her feather’d creatures broke away,	Какое-нибудь пернатое создание, которое отбилось от рук:
Sets down her babe and makes all swift dispatch	Она ставит на землю дитя и со всех ног
In pursuit of the thing she would have stay,	Гонится за тем, что хочет сохранить,
Whilst her neglected child holds her in chase,	А оставленный ребенок преследует ее,
Cries to catch her whose busy care is bent	Кричит, чтобы остановить, но она все внимание устремила
To follow that which flies before her face,	На ту [птицу], которая убегает от нее у нее перед носом,
Not prizing her poor infant’s discontent;	Игнорируя недовольство чада.
So run’st thou after that which flies from thee,	Та и ты бежишь за тем, кто убегает от тебя,
Whilst I thy babe chase thee afar behind;	Тогда как твой ребенок следует за тобой далеко позади.
But if thou catch thy hope, turn back to me,	Но если ты поймаешь, что надеешься, обратись ко мне
And play the mother’s part, kiss me, be kind:	И, как мать, поцелуй меня, будь ко мне добра.
So will I pray that thou mayst have thy ‘Will’,	Так буду я молиться, чтобы ты получила своего “Уилла”,
If thou turn back, and my loud crying still.	Если ты [потом] вернешься ко мне и утихомиришь мой громкий плач.