Введение

Собственность является материальной основой жизнедеятельности общества. Коренные изменения в структуре отношений собственности, имевшие место в Российской Федерации в начале 90-х годов XX века, были законодательно закреплены фундаментальными нормативными актами: Конституцией РФ и Гражданским Кодексом РФ. Переход к новым экономическим условиям потребовал переосмысления сложившихся подходов к гражданско-правовой защите имущественных прав. Продолжительный период отрицания права частной собственности привел к перевороту в правосознании: очевидно стремление законодателя предоставить собственнику максимальный объем защиты и гарантий его права.

Правовые конструкции договоров, направленных на передачу вещей в собственность, были известны ещё римскому праву. С течением времени и дифференциацией экономических отношений их круг значительно расширился. К группе договоров, направленных на передачу вещей в собственность, можно отнести договоры купли-продажи, мены, дарения, займа, о предоставлении отступного и т.д.

Решение вопроса о моменте перехода права собственности имеет большое значение, так как переход права собственности во многом определяет лицо, на котором лежит риск случайной гибели или случайного повреждения имущества, момент возникновения налогооблагаемой базы для начисления некоторых налогов и т.д. Кроме того, переход права собственности к приобретателю по договору как правило означает исполнение отчуждателем своего обязательства по передаче товара.

Целью данной работы является разработка теоретических основ и практических рекомендаций, направленных на более эффективное определение момента перехода права собственности.

Исходя из цели работы, автором ставились следующие задачи исследования:

Определить правовую природу передачи вещи;

Определить особенности перехода титула собственниеа с передачей товарораспорядительного документа;

Исследовать правовую природу государственной регистрации перехода права собственности на недвижимое имущество;

Изучить порядок государственной регистрации перехода права собственности на недвижимое имущество.

При написании работы использовались труды дореволюционных, советских и современных российских цивилистов, в частности М.М.Агаркова, В.С.Анохина, М.И.Брагинского, В.В.Витрянского, Д.М.Генкина, В.П.Грибанова, Д.В.Дождева, Н.Д.Егорова, С.А.Зинченко, О.С. Иоффе, А.В.Коновалова, О.Г. Ломидзе, Д.И.Мейера, В.П.Мозолина, И.Б.Новицкого, И.С.Перетерского, Л.И.Петражицкого, К.П.Победоносцева, И.А.Покровского, В.А. Рахмиловича, О.Н.Садикова, А.П.Сергеева, К.И.Скловского, Е.А.Суханова, Ю.К.Толстого, Д.О.Тузова, Б.Б.Черепахина, Г.Ф.Шершеневича, Н.Д.Шестаковой, Л.В.Щенниковой, В.Ф.Яковлева и др.

Нормативной основой исследования явились положения действующего гражданского законодательства.

Эмпирическую основу исследования составили результаты анализа опубликованной и неопубликованной практики арбитражных судов и судов общей юрисдикции.

В результате исследования нами были выработаны следующие положения, выносимые на защиту:

1. Невозможно отступить от принципа традиции, т.е. определить моментом перехода права собственности не момент передачи, а иной момент, если отчуждателем в принципе утрачена фактическая возможность передачи вещи. Это правило можно сформулировать так: передача собственности возможна лишь постольку, поскольку возможна передача владения. Данное правило универсально и действует и для отчуждения недвижимости.

2. Если не оговорено иное, риск гибели вещи переходит вместе с правом собственности на вещь. Однако если передача вещи и переход права собственности не совпадают во времени, стороны могут договориться о переложении риска случайной гибели или повреждения вещи на то лицо, которое владеет вещью и имеет возможность контролировать ее сохранность. Но при этом, если владение вещью осуществляется в интересах другой стороны, на нее могут быть возложены издержки по содержанию вещи.

3. Определенной спецификой обладает передача имущества в качестве вклада в уставный капитал вновь создаваемого хозяйственного общества или иного юридического лица. До регистрации этого общества у него не может возникнуть право собственности, так как нет самого субъекта этого права. Поэтому моментом возникновения права собственности на полученное в качестве вклада в уставный капитал имущество следует считать момент регистрации соответствующего юридического лица.

4. Если предметом договора об отчуждении имущества является имущество, подлежащее регистрации, то стороны не вправе определять иной момент перехода права собственности, чем тот, который указан в законе.

Введение ___________________________________________________________2-3

Глава1Переход права собственности на движимые вещи по договору 4

1.1Передача вещи 4-14

1.2Передача товарораспределительного документа 14-16

Глава2Переход права собственности на недвижимые вещи по договору 16

2.1Понятие и правовая природа государственной регистрации сделок с недвижимостью и прав на недвижимое имущество ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ -- _______________-__16-20

2.2Порядок государственной регистрации перехода права собственности на недвижимое имущество____________________________________________________________________20-23

Заключение __________________________________________________________________________________________23-26

Список литературы______________________________________________________26-28

Глава 1. Переход права собственности на движимые вещи по договору

1.1. Передача вещи

Важное место в гражданском праве занимают договоры о пере­даче собственности (dare), направленные на передачу вещи в собственность приобретателя. Прежде всего это договоры куп­ли-продажи.

Сопровождающая эти договоры передача самой вещи (тра­диция) выделилась в самостоятельный акт в рамках римского классического права и с тех пор существует отдельно, опре­деляя переход собственности (ст. 223 ГК РФ). Таким образом, уже налицо усложненный механизм возникновения вещного права: требуется не только достижение соглашения, но и пе­редача вещи (существовал и иной, присущий архаичным пра­вовым системам способ приобретения права — путем оплаты вещи, авторитет этого способа в обыденном сознании велик до сих пор)¹.

Имеется и второе удвоение, вытекающее из деления всех гражданских прав на вещные и обязательственные: каждый та­кой договор имеет и вещный, и обязательственный эффект, причем — в этом обычно и состоят главные трудности — они не совпадают по содержанию и по моменту, основаниям и по­следствиям возникновения и прекращения.

Приведем пример, который интересен как определенно­стью поставленного вопроса, так и тем, что он вызвал затруд­нения у судов разных инстанций.

ТОО "Кокетка" заключило договор купли-продажи нежи­лого помещения с ИЧП Бардина "Лорд". Право собственности на помещение зарегистрировано в установленном порядке. В связи с тем что покупатель не оплатил приобретенную не­движимость, продавец обратился в суд с иском о расторжении договора. Суд, поддержанный апелляционной инстанцией, иск удовлетворил и, как можно судить, принял решение о возвра­те проданной недвижимости продавцу. Решение было отмене­но в кассационном порядке и в иске было отказано, так как право собственности на предмет договора у покупателя уже возникло и оснований для расторжения договора нет².

Очевидно, что расторжение договора означает сохранение собственности у продавца лишь до тех пор, пока не исполне­на обязанность по передаче вещи. После этого по известному правилу, что расторжение договора имеет силу лишь на буду­щее время (ст. 453 ГК РФ), возврат имущества возможен толь­ко в том случае, если это было предусмотрено договором (а это значит, что возврат имущества происходит не автома­тически, а по специальному соглашению о возврате, которое можно рассматривать как некоторое факультативное согла­шение к договору).

Ведь если добросовестность означает, что приобретатель не знает и не должен знать об отсутствии права собственности у продавца, то, как только утвердится взгляд о вытекающей из закона обязанности продавца доказывать свою собственность при продаже, приобретатель тем самым оказывается в пози­ции, основанной на предположении, что он всегда мог знать о праве продавца. Но такая позиция исключает в принципе ссылку на добросовестность и самую добросовестность.

Более того, ведь и само обоснование собственности про­давцом не означает ничего иного, как представление доказа­тельств прежней купли-продажи, которая ничем иным не от­личается от совершаемой, кроме того что она уже совершена и не оспорена. Попутно можно заметить, что установление титу­ла продавца недвижимости качественно не отличается от этой процедуры, подтверждая то же самое: предшествующие пере­ходы имущества, а доказательственная сила здесь опирается на письменно подтвержденную длительность пребывания вещи в обороте. Следовательно, сам оборот дает обоснование продаже как движимости, так и недвижимости, притом что легитима­ция продавца, обычная для недвижимости, в принципе не выходит за рамки подтверждения пребывания вещи в обороте.

Теперь очевидно, что суд не может в силу закона обязать продавца доказывать свой титул, а значит, не вправе освобо­дить покупателя — ответчика по делу — от обязательства по оплате приобретенного имущества, если только сама сделка не признана недействительной.

Здесь, конечно, может возникнуть мотив ничтожности сдел­ки, когда заинтересованная сторона освобождена от необходи­мости специального предъявления иска о недействительности. Но в этом случае применяются последствия недействительной сделки — возврат сторон в первоначальное положение, а это явно не входило в намерения покупателя и никак не отрази­лось в логике данного судебного решения.

В этом деле можно заметить проявление действия извест­ных механизмов защиты добросовестного приобретателя в обо­роте, когда возможное нарушение прав собственности являет­ся, если следовать Йерингу, меньшим злом, чем паралич обращения.

Однако эти классические средства с трудом совмещаются с обыденными представлениями, и их столкновение может при­водить к самым причудливым результатам.

Так, с точки зрения ответчика в нашем деле, заявление о том, что продавец не собственник, является достаточным осно­ванием, чтобы не платить за купленную вещь. Но если договор купли-продажи не расторгнут и не признан недействительным, то обязательство по уплате цены должно быть исполнено. А если договор ничтожен, то вещь должна быть возвращена и стороны приведены в первоначальное положение (ст. 167 ГК РФ). Дос­тигнуть в данном случае двух целей одновременно — удержать вещь и не платить за нее — легальным образом невозможно.

Необходимо заметить, что в римском праве по договору купли-продажи передавалось только спокойное владение ве­щью, а не собственность: "Продавцу достаточно по поводу эвикции обязаться передать владение и оправдаться в злом умысле, и, таким образом, если вещь не отсуждена, то он ни­чего не должен". "Нет сомнения, что можно отсудить чужую вещь: ибо имеется купля и продажа, но вещь может быть изъ­ята у покупателя..."

Эта черта купли-продажи сохранилась в виде обязанности продавца возместить покупателю убытки, если вещь будет изъ­ята третьими лицами по ранее возникшим основаниям (ст. 461 ГК РФ). Существование этой нормы, кстати, означает, что отсуждение вещи, в том числе и влекущее утрату покупателем соб­ственности, не означает ничтожности продажи: ведь при недей­ствительности договора ответственность за эвикцию и иные последствия договора утрачивает силу вместе с договором.

По буквальному смыслу этой нормы продавец, однако, от­вечает уже за утрату владения, а не титула собственности. На­пример, если продана арендованная вещь и арендатор добился возврата (т.е. изъятия) вещи на срок аренды от покупателя (не оспаривая, конечно, собственности покупателя), правомерно привлечение продавца к ответственности в размере возникших убытков, если не будет доказано, что покупатель знал о правах; арендатора. Кстати, по этому основанию должны отвечать про­давцы краденых вещей (в том числе, конечно, автомобилей), изъятых у покупателей в административном порядке независи­мо от оснований изъятия и действительности самого договора;, если приобретателю удастся добиться возврата изъятого иму­щества, объем ответственности ограничится понесенными из­держками.

Вообще говоря, при продаже чужого имущества, изъятого действительным собственником, у покупателя возникает вы­бор между иском к продавцу из реституции, поскольку сделка недействительна, и иском к нему же по основаниям ст. 461 ГК. (В этой двойственности как раз и отражается первоначальная модель продажи как передачи только владения.)

Очевидно, что иск по ст. 461 ГК предпочтительнее, так как в убытки могут быть включены не только стоимость купленного имущества, но и иные потери. Но этот иск может натолкнуться на заявление о ничтожности договора. Строгое понимание ни­чтожности договора заставляет признать, что ответственность за эвикцию как одно из прав, составляющих обязательство из куп­ли-продажи, отпадает вместе с самим обязательством. Справед­ливость, быть может, скажется в том, что, если продавец дейст­вовал злонамеренно, он ответит в размере иных, кроме стоимо­сти вещи, убытков, по другим основаниям. При добросовестном поведении он не должен оказаться в худшем положении, чем покупатель.

Более того, если продавец действовал добросовестно, то трудно отказать ему в праве на компенсацию по правилам ст. 167 ГК РФ, в то время как ничтожность сделки сама по себе гасит силу договора, в том числе и последствия эвикции. Сле­довательно, сталкиваются требование покупателя о возмещении убытков от эвикции и возражение продавца из ничтожно­сти купли-продажи; в результате требование, основанное на договоре, погашается, как только договор признается недей­ствительным.

Если спор приобрел такое течение, то покупатель защища­ется уже кондикционным иском, основанием которого явля­ется одновременное наличие двух фактов — получение продав­цом обогащения и утрата владения купленной вещью покупа­телем.

Необходимо, однако, отметить, что по действующему за­кону в обязанности продавца входит все же передача вещи в собственность, поэтому отсутствие у продавца правовой воз­можности передать собственность является в отечественной системе права неустранимым пороком купли-продажи. Соот­ветственно любая продажа, совершенная несобственником, не производя необходимого вещного эффекта, оказывается ни­чтожной сделкой³. Практическая важность состоит в том, что только в ходе применения механизма последствий недействи­тельности сделки (реституции) производится возврат и вещи, и денег. Если же вещь уже передана дальше, третьим лицам, либо спор идет не о действительности, а об исполнении дого­вора, такие последствия сами по себе не наступают. Наконец, если проданы, например, потребляемые вещи, спор о послед­ствиях вообще может не возникнуть.

В этом отношении представляет интерес такое дело.

Орловский облпотребсоюз обязался заготовить и поставить через входящие в его систему райпо и заготовительные органи­зации 650 тонн картофеля, а войсковая часть 49394-Н принять и оплатить его. До начала поставки покупатель направил облпотребсоюзу телеграмму с предложением увеличить объем по­ставки до 1400 тонн картофеля. Фактически было поставлено через Покровское, Сосковское, Залегощенское райпо, Орлов­ский коопзаготпром и Мценское зверохозяйство 1 188,55 т кар­тофеля. В связи с тем что покупатель оплатил картофель час­тично, Орловский облпотребсоюз обратился в суд с иском взыскании задолженности. Суд отказал в иске, сославшись на то, что заключенный договор исполнен полностью, а поставленный сверх договора картофель не подлежит оплате в пользу истца: "Право на предъявление иска о взыскании задолженно­сти по оплате картофеля, поставленного сверх договора, у Ор­ловского облпотребсоюза отсутствует, поскольку он не являет­ся собственником, грузоотправителем этой продукции, а уступка требования грузоотправителями Орловскому облпотребсоюзу надлежащим образом не оформлена". Президиум Выс­шего Арбитражного Суда РФ отменил это решение, сослав­шись на то, что "принятие ответчиком картофеля сверх объема, установленного договором, следует расценивать как согласо­ванное изменение сторонами условий договора"⁴.

В этом деле обращает на себя внимание, конечно, не при­менение судом известного приема рассматривать фактические действия по исполнению договора как способ подтверждения его заключения (изменения), а тот пассаж, в котором суд пер­вой инстанции разграничивает право продавца на получение вознаграждения независимо от права на проданную продукцию — а облпотребсоюз, конечно, права на имущество, принадлежащее районным обществам и заготовительным орга­низациям, не имеет — и право требования из неосновательного обогащения (недоговорной поставки), которое увязывается уже с правом на неосновательно переданное другому лицу иму­щество. Проведя именно это разграничение, суд и отказал в иске облпотребсоюзу, а надзорная инстанция, признав дого­ворную основу отношений сторон, напротив, иск удовлетво­рила. Но и в первом и во втором случае не ставилось под со­мнение то обстоятельство, что продавец не должен доказывать вещное право на продукцию, более того, не должен иметь такого права для получения покупной цены. Хотя для вещей, определяемых родовыми признаками, такой вывод дается го­раздо легче, в основе его все же лежат не различия вещей индивидуально определенных и родовых, а истинная природа купли-продажи.

Механизм применения последствий ничтожной сделки по­рождает вопрос, который можно обозначить как проблему от­рицательной силы недействительной сделки. Дело в том, что если прямой вещный эффект недействительности сделки до­вольно быстро затухает, как только вещь — предмет сделки — попадает к добросовестному третьему лицу, то отменительное титульное действие, напротив, не имеет предела, выходя за ¶¶рамки отношения сторон в договоре. Здесь имеется в виду, что одновременно с восстановлением прав, переходивших по ни­чтожной сделке, в том числе и собственности, считаются ан­нулированными и права было возникшие. Поскольку всякое право, особенно вещное, может сказаться так или иначе на правовой позиции иного участника оборота, любое лицо впра­ве сослаться на ничтожность сделки, не доказывая специаль­но, каким образом при этом затронуты его интересы.

Проблема особенно обостряется применительно к возник­шим и аннулированным личным (обязательственным) пра­вам. Следует согласиться с В.В. Витрянским, что едва ли отве­чает духу договора поведение стороны, которая ссылается на ничтожность сделки с целью уклониться от ответственности. Однако надо признать, что эта ситуация не может быть разре­шена без отказа от понятия ничтожной сделки, которое, в свою очередь, не может не иметь абсолютное значение уже хотя бы в силу того, что им охватываются и вещные права с их абсолютным действием. Можно, видимо, предположить, что возникающее (и отмеченное В.В. Витрянским) напряже­ние в части аннулирования обязательственного, относитель­ного (т.е. приватного) эффекта ничтожной сделки — это одно из проявлений дуализма гражданского права, последователь­ное проведение которого могло бы, как может показаться, развести последствия недействительных сделок в зависимо­сти от того, имеют ли они вещный или обязательственный эффект.

Это, однако, едва ли возможно, так как наряду с резким усложнением механизма за его пределами оказались бы дого­воры, которые имеют и вещное, и обязательственное дейст­вие, а таких договоров большинство.

Само по себе действие реституции по недействительному договору с вещным эффектом не вызывает трудностей, пока полученное по сделке остается у ее сторон. Если же имущест­во перешло к третьим лицам, вступают в силу защищающие добросовестного приобретателя нормы. В качестве субсидиар­ного средства применимо также обязательство из неосновательного обогащения.⁵В связи с этим возникает частная про­блема расчетов сторон купли-продажи после отсуждения треть­ими лицами у покупателя вещи, которую продавец не имел в собственности и потому не мог отчуждать. Поскольку сделка ничтожна, покупатель по смыслу ст. 167 ГК вправе истребо­вать покупную цену у продавца. Продавец же не вправе ни виндицировать вещь от третьего лица, ни предъявить к нему иск из неосновательного обогащения за свой счет, так как не является собственником вещи и не имеет законного основа­ния пользования ею. Следовательно, его права ограничены лишь действием реституции. Главный вопрос состоит в том, может ли он истребовать по ничтожной сделке переданную вещь, если не имел на нее права собственности (или закон­ного владения). Ведь если он имеет право требовать восста­новления в прежнем положении, то тем самым получает и право требовать компенсацию, если невозможен возврат вещи в натуре (п. 2 ст. 167 ГК).

Допуская различные причины, по которым законодатель отказался выдвинуть обязательным условием наличие права на имущество для требования его по реституции, мы склонны ос­тановиться на том объяснении, что ближайшей целью рести­туции является восстановление прежнего положения. При этом обоснованно предполагается, что прежде стороны имели пра­во на имущество, переданное по сделке; если же такого права не было, то реституция никак не мешает заинтересованным третьим лицам прибегнуть к своей защите, точно так же как применение поссессорных средств, восстанавливая нарушен­ный мир, не исключает петиторного иска. Более того, если третьи лица имели не вещное, а обязательственное, т.е. лич­ное, требование, то возврат имущества только облегчает защи­ту. Например, если вещь была отдана в аренду хранителем, который был обязан обеспечить ее сохранность, но не переда­вать ее в пользование, по какой причине аренда и является ничтожной, то после реституции, т.е. возврата вещи храните­лю, возможно не только истребование вещи в натуре от храни­теля, но и взыскание убытков от ее износа вследствие хозяйст­венной эксплуатации; при этом лицо, отдавшее вещь на хранение, не обязано доказывать свой титул (как при винди­кации), а может ограничиться лишь своей легитимацией в ка­честве стороны в договоре хранения.

Следовательно, право стороны недействительной, в том числе ничтожной, сделки требовать переданного ею по этой сделке имущества от другой стороны, а при невозможности вернуть имущество в натуре требовать возмещения его стоимости не за­висит ни от наличия у этой стороны возникшего до совершения сделки права на это имущество, ни от ее добросовестности (по­скольку закон прямо не указывает на отказ в реституции как следствие виновного поведения участника сделки).

Отсюда можно сделать вывод, что требованию покупателя отсужденного третьими лицами имущества о возврате покуп­ной цены в порядке реституции продавец вправе противопос­тавить требование о возврате переданного имущества или его стоимости, причем продавец не обязан доказывать свое право на проданное имущество, поскольку речь идет о реституции. (Вслед за этими отношениями может развернуться защита по­купателя по кондикции, как об этом уже говорилось).

Следует заметить, что для применения механизма реститу­ции сторона, получающая переданное ею по сделке, должна быть той же самой. В этом смысле показательно такое дело.

ТЭЦ-2 — структурное подразделение производственного объединения "Челябэнерго" — совершила договор купли-про­дажи нежилого помещения, который впоследствии был при­знан ничтожным по иску прокурора, предъявленному в госу­дарственных интересах. Однако при обсуждении возможности реституции суд установил, что ПО "Челябэнерго" в процессе приватизации и преобразования его в АО "Челябэнерго" не вклю­чило спорное помещение в уставный капитал. Следовательно, ничтожность сделки означает восстановление государственной собственности на спорное помещение, а АО "Челябэнерго" яв­ляется частным обществом. По этим основаниям суд отказал в требовании о передаче спорного имущества АО "Челябэнерго"⁶.

В приведенном постановлении содержится довод, что при применении последствий ничтожной сделки суд вправе принять решение по собственной инициативе (ч. 2 ст. 166 ГК РФ) и "не связан с требованиями, заявленными другими заинтересован­ными лицами". Это, видимо, следует понимать в том смысле, что суд вправе не только отказать в иске о реституции, но и принять иное решение, о котором не просят стороны, так как иначе получится, что суд, установив отсутствие основания удер­живать имущество, тем не менее оставляет его в прежнем поло­жении, а это противоречит императивному смыслу реституции (такое понимание согласуется с признанием наличия в реститу­ции черт публичности, о чем уже говорилось). В данном случае, однако, возврат имущества государству нельзя считать коррект­ным применением ст. 166 и 167 ГК РФ, так как лицо, в чью пользу присуждается имущество, — государство — не сторона в сделке. Ведь государство в лице его органов, распоряжающихся собственностью, и хозяйствующие субъекты, использующие го­сударственное имущество, не могут рассматриваться как тожде­ственные, поскольку речь идет о совершении сделки. Защита государства как собственника не может, следовательно, осуще­ствляться посредством реституции, если только ничтожная сделка не совершалась таким лицом, которое в гражданском обороте рассматривается как само государство (а такими лицами не мо­гут считаться предприятия). Применительно к указанному делу виндикация кажется более уместной, особенно если учесть, что не может считаться добросовестным приобретатель, получив­ший имущество вопреки нормативным запретам, так как доб­росовестность состоит в извинительном незнании фактов; не­знание права таковым быть не может.

Вот еще один пример проявления строго личного характера реституции. Фирма "Ник энд Си корпорейшн" была обязана судом возвратить полученные по сделке 35 тыс. акций АО «Завод "Ленинец"» в связи с признанием недействительным протоко­ла чекового аукциона. В то же время суд отказал в требовании о взыскании с другой стороны сделки — Фонда имущества Санкт-Петербурга — полученных приватизационных чеков, посколь­ку, во-первых, они погашены, а во-вторых, "приватизацион­ные чеки получены государством, а Фонд имущества не является тем финансовым органом, который может возместить стоимость чеков". Это решение было отменено с ссылкой на ст. 167 ГК: невозможность вернуть полученное имущество в натуре не озна­чает освобождения от реституции, причем компенсация должна быть взыскана именно с продавца, а не иного лица⁷.

Если тождественность стороны не подтверждается, то пра­во на реституцию сохраняет универсальный правопреемник (а по условиям законодательства о приватизации правопреем­ство в отношении конкретного имущества зависит от указания его в акте оценки и в уставном капитале АО, что скорее харак­терно для сингулярного правопреемства, тем более если учесть опосредование права через сделку приватизации — сделка пе­реносит всегда только отдельное право). Можно, следователь­но, сформулировать правило: реституция возможна постольку, поскольку налицо сторона в недействительной сделке или ее уни­версальный правопреемник; при ее отсутствии передача имуще­ства иным лицам в порядке реституции недопустима. Действи­тельно, если возвращение имущества, переданного по сделке, осуществляется не стороне в сделке, а иным лицам, то неиз­бежно возникает присвоение по титулу, а мы ведь только что убедились, что реституция осуществляется как раз без учета титула (права) на имущество.

Что касается сингулярного правопреемства, то, по мнению Эннекцеруса, "противной стороной при заявлениях об оспа­ривании договоров являются контрагент или его наследник, но не сингулярный правопреемник"⁸. Можно, однако, допус­тить отдельную цессию только имущественного требования из реституции, особенно если оно уже имеет форму исполнитель­ного документа, но, конечно, не требования о признании сдел­ки недействительной.

Весьма близок к обсуждаемой теме вопрос о последствиях совершенной продажи для собственника до момента утраты им права собственности на вещь. Не приходится говорить, что такая ситуация отнюдь не является умозрительной, поскольку между моментом заключения договора и моментом передачи вещи в порядке его исполнения всегда проходит определенное время, в течение которого вещь остается в полном праве соб­ственности у продавца.

Приведем такой пример.

Собственница приватизированной квартиры продала по до­машней сделке свою квартиру проживавшему в ней нанимателю. Затем она заключила соглашение об отказе от приватизации и вернула квартиру в муниципальную собственность. Узнав об этом, покупатель предъявил иск о признании действительным догово­ра купли-продажи квартиры в связи с уклонением одной из сто­рон от его нотариального удостоверения (ст. 165 ГК РФ), а также о признании недействительным соглашения о расторжении дого­вора приватизации как притворного (ст. 170 ГК РФ). Суд иск удов­летворил и признал право на квартиру за покупателем.

В другом случае общество "Тай-Цзи", получившее право собственности на здание магазина по сделке приватизации, за­ключило соглашение с АО "Ставропольская авиакомпания" об уплате причитающихся по сделке выкупных платежей в пользу фонда имущества, взяв на себя обязательство передать магазин авиакомпании. Авиакомпания действительно выплатила стои­мость магазина фонду имущества, который по заявлению общества "Тай-Цзи" переоформил свидетельство о праве собст­венности на имя компании.

Действительный собственник получал в этом случае иск обязательственного характера к должнику, так как именно он обогатился вследствие продажи с торгов, погасившей его долг.

Иное правило действовало для недвижимости: "Торги при­знаются недействительными, если проданное и укрепленное за покупщиком имение оказалось впоследствии, по суду, не принадлежащим должнику. Имение в этом случае возвращает­ся законному его собственнику, а покупщику предоставляется право взыскать заплаченную им сумму с должника или креди­торов, получивших удовлетворение из вырученной за имение суммы". В общем плане это различие находит объяснение в том, что при сделках с недвижимостью добросовестность при­обретателя чужого имущества практически исключается. Ясно, однако, что здесь необходимо прямое регулирование, как и вообще в отношениях со значительным публичным элементом.

Выступление органа власти в роли продавца означает, что на нем лежат все обязанности продавца, в том числе и глав­ная — передача вещи покупателю. Для этого судебный пристав имеет право на изъятие вещи у должника в административном порядке, чтобы потом передать ее покупателю.

В то же время частным порядком ни покупатель, ни орга­низатор торгов, если торги проводятся коммерческой органи­зацией, истребовать имущество от собственника не могут и им остается лишь требовать его от органа власти, который один располагает для этого законными средствами.

Неплохой иллюстрацией к сказанному может служить та­кое дело.

Головенко заключила нотариально удостоверенный договор купли-продажи квартиры, принадлежащей АО ФК "Русская не­движимость", и полностью выполнила свои обязательства по оп­лате. Однако ни сделка, ни передача квартиры зарегистрированы не были. При этом фактически Головенко, как можно судить, в квартиру вселилась². После этого все имущество продавца — АО ФК "Русская недвижимость" было описано судебным исполни­телем за долги и спорная квартира продана с торгов Фоменко.

Головенко обратилась в суд с иском о признании права соб­ственности на квартиру, регистрации договора купли-прода­жи, признании торгов недействительными. Фоменко предъя­вил встречный иск о признании договора купли-продажи квартиры, заключенного между Головенко и АО ФК "Русская недвижимость", недействительным и о выселении.

Суд иск Головенко удовлетворил, во встречном отказал. Президиум Тюменского областного суда судебные решения отменил и дело направил на новое рассмотрение. По протесту заместителя Председателя Верховного Суда РФ Судебная кол­легия по гражданским делам Верховного Суда РФ постановле­ние президиума отменила, оставив в силе судебное решение. При этом было указано, что торги проведены с нарушением установленных правил, "помимо воли собственника"; Фомен­ко не является добросовестным приобретателем и не пользует­ся защитой по ст. 302 ГК РФ.

В том, что иск Головенко должен быть удовлетворен⁹, со­мнений не возникает. Но вот с аргументами, использованны­ми судами всех инстанций, согласиться нелегко. Здесь (и это присуще сегодняшней практике) налицо стремление выводить право собственности прямо из продажи, и как следствие это­го — вязкая, часто безуспешная борьба, направленная на унич­тожение всех сделок о вещи, кроме одной: ведь суды никак не могут допустить, что возможна неоднократная продажа одной и той же вещи без перехода собственности к каждому из поку­пателей, и высшая судебная инстанция, как видим, не всегда помогает судам в преодолении этого заблуждения.

Теперь вернемся к нашему делу. Головенко, купив квартиру, оплатив ее и вселившись, приобрела не собственность, а только владение. Уже здесь видна одна из ошибок судов, которые либо считали Головенко собственником, либо вовсе не признавали ее позицию. Это владение является незаконным (но небезраз­личным для права), пока не зарегистрирована сделка. И хотя сделка ничтожна, если налицо уклонение одной из сторон от ее регистрации, то возникает возможность придать ей силу (ст. 165 ГК РФ). В данном случае установлены именно такие обстоятель­ства. С регистрацией сделки покупатель получает право требовать передачи ему недвижимости, а если недвижимость уже переда­на, — регистрации акта передачи. Только в этот момент и возни­кает собственность (ст. 223 ГК РФ). Изменить этот момент, когда речь идет о недвижимости, невозможно. Значит, в момент спора Головенко выступала (С .точки зрения обязательственного права как сторона (покупатель) незарегистрированного договора с восполнимым пороком, а с точки зрения вещного — как фактиче­ский (незаконный) владелец. Фоменко имел лишь права поку­пателя, а собственником квартиры оставалось АО ФК "Русская недвижимость", утратившее уже владение. Понятно, что глав­ным для Фоменко является иск о выселении Головенко, т.е. о передаче владения. Но если Фоменко выступает только как по­купатель (а у него имеется только этот статус), то его требова­ние может быть обращено лишь к продавцу. При продаже с тор­гов продавцом выступает судебный исполнитель, но требовать от него передачи владения в нашем случае бессмысленно, так как он не отобрал квартиру при организации торгов и соверше­нии последующей продажи квартиры, хотя и имел такое право, основанное на процессуальном законодательстве, и потому не может обеспечить покупателю владения. Нельзя такое требова­ние предъявить и собственнику — АО ФК "Русская недвижи­мость", и не столько потому, что собственник уже лишен вла­дения, но прежде всего потому, что собственник не сторона в договоре купли-продажи.

Конечно, Фоменко лишен виндикации как вещного средства защиты, ведь он не приобрел ни собственности, ни законного владения. Но если бы Фоменко получил владение (оказавшееся незаконным) по договору купли-продажи, то последующее ан­нулирование этого договора не поколебало бы его владения, ведь в этом случае добросовестность почти не может быть оспорена.

Кстати, продажа, совершенная по результатам торгов, мо­жет быть аннулирована по соображениям нарушения процеду­ры либо по мотиву отсутствия права собственности на вещь у должника, но никак не по тому основанию, что торги прове­дены "вопреки воле собственника", ведь очевидно, что судеб­ный пристав-исполнитель никогда не проводит торги по воле собственника.

Не менее серьезные осложнения в сфере вещных прав про­исходят и тогда, когда аннулированы торги, по которым поку­патель получил владение вещью.

Недавно пришлось столкнуться с такой ситуацией. Собст­венник имел долг перед бюджетом, по которому было описано и продано с торгов его недвижимое имущество, а вырученная сумма поступила в бюджет и была направлена на погашение задолженности. После этого, сославшись на процедурные на­рушения, которые действительно имели место, прежний соб­ственник потребовал признать торги недействительными, а к продаже применить правила ст. 167 ГК РФ и вернуть ему про­данное имущество.

Конечно, собственник не сможет истребовать недвижимость прямо от покупателя, который защищен как добросовестный приобретатель по ст. 302 ГК. Но тут и обнаруживается "гвоздь" этого дела — он не вправе и претендовать на получение имуще­ства по ст. 167 ГК, если сделка будет признана недействитель­ной, ведь механизм ст. 167 ГК действует — об этом уже много говорилось — только на стороны в сделке, а при продаже с торгов ими были судебный пристав и покупатель; должник, как известно, торги своим имуществом не проводит.

В случае недействительности торгов и ничтожности прода­жи стороны купли-продажи — судебный пристав независимо от того, произведено ли было исполнение (платеж) на его имя или непосредственно взыскателю, с одной стороны, и поку­патель — с другой, — возвращаются в первоначальное положе­ние. Затем устраняются допущенные нарушения, и торги, если этого требует взыскатель, могут быть повторены. Если торги аннулированы по тому основанию, что продано имущество не должника, а третьего лица (чужое), то действительный собст­венник получает возможность истребовать свое имущество, при­меняя известные средства защиты.

Если исполнение производится на имя не того лица, которое организует торги, а иного (чаще всего им будет взыскатель), то это еще не означает, что возникает другой продавец, скорее мы имеем ситуацию исполнения иному управомоченному лицу по указанию кредитора (ст. 312 ГК РФ). В этом случае сторона в дого­воре, конечно, не меняется, а значит, и стороной, получившей исполнение по недействительному договору, должен считаться кредитор, а не то лицо, которому переадресовано действитель­ное исполнение. Следовательно, именно лицо, проводящее тор­ги, кроме, естественно, случая, когда оно выступает по поруче­нию и от чужого имени, рассматривается с позиций ст. 167 ГК как сторона, получившая имущество по недействительной сдел­ке. Реальное осуществление реституции в этом случае ведет к воз­никновению на стороне взыскателя обязательства из неоснова­тельного обогащения в размере фактически полученного. Поэтому взыскатель вправе вступить в процесс о реституции в качестве третьего лица.

Участие взыскателя в процессе о реституции в качестве (со)ответчика (по этому пути часто идет практика) может быть обосновано только тем, что он рассматривается как лицо, по­лучившее имущество по сделке, а это, надо признать, расши­рительное толкование ст. 167 ГК.

1.2. Передача товарораспорядительного документа

Обязанность должника выдать товар только лигитимированному держателю соотносится с теми возражениями, которые должнику разрешено приводить. Допустим, товар выдан его действительному собственнику. Для мегитимированного держателя товар считается утраченным. Ссылка долж­ника на исполнение своей обязанности не будет принята во внимание, так инк его возражение не касается действительности выдачи бумаги, не выте­кает из содержания бумаги и не основана на личных правоотношениях ме­жду кредитором и должником. Привилегированное положение легитимиронанного держателя существует лишь в отношениях с должником по бумаге но отсутствует в его отношениях с действительным собственником товара.

Распорядительная функция удовлетворяет в первую очередь потребно­сти, возникающие в сфере договора купли-продажи товара и связанных с ним расчетов. Если бумагу рассматривать с точки зрения обладания вопло­щенным в бумаге правом, то она выступает как вещь, как составная часть имущества. От субъекта к субъекту бумага переходит в порядке приобрете­ния и отчуждения, установленного вещным правом. Здесь нужно различать, с одной стороны, чисто фактическую функцию владения бумагой, с дру­гой - значение бумаги для приобретения вещных прав. В советском законо­дательстве прошлых лет оба эти момента выражались так: «Складское сви­детельство вместе с залоговым дает держателю их безусловное право рас­поряжаться товаром». И далее. «Товар... не может быть отчужден без над­лежащей передачи складского свидетельства и заложен без надлежащей передачи залогового свидетельства» (п. 8 Постановления о документах). Здесь подчеркнута двоякая мысль: 1) противопоставить права держателя двойного свидетельства правам держателей его отдельных частей; 2) право распоряжения товаром связано исключительно с обладанием этой бума­гой. Такой же подход сохранен в российском гражданском праве (п. 1 ст. 914 ГК РФ).

Передача бумаги с целью перенесения права собственности имеет такую же силу, как и передача самого товара, так как цель покупателя - получить право собственности на товар через документ, а не документ для продажи. В условиях рыночной системы хозяйства часто продаются не сами товары, а представляющие их документы. Спекулятивная деятельность становится более или менее постоянным источником существования участников тор­говли. Прямо говорит об этом Шмиттгофф

В общих чертах особенности способа приобретения права собственно­сти при помощи бумаги можно показать на примере коносамента следую­щим образом. Предметом договора перевозки груза является только инди­видуально-определенная вещь. Вещь и ее характеристики представлены товарораспорядительным документом. Объектом гражданского отношения документ становится после индивидуализации, т. е. когда он обособлен и обозначен как документ, предусмотренный договором. Индивидуализация документа производится посредством его выдачи. Индивидуализация доку­мента необходима для возникновения прав на саму вещь (право на доку­мент и право из документа)¹⁰.

В российском законе момент возникновения распорядительной функции у бумаги связан с моментом выдачи этой бумаги управомоченным лицом (перевозчиком, складодержателем). Не все разделяют этот взгляд. Так, комментаторы КТМ РФ считают, что распорядительная функция возникает «лишь с момента погрузки груза на конкретное судно». Эта точка зрения означает возврат к дискуссии 30-40-х п. о приемлемости небортового ко­носамента для торгового оборота. Для мирового сообщества такая дискус­сия - пройденный этап истории становления одной из разновидностей то­варораспорядительной бумаги.

Из числа существующих товарораспорядительных бумаг только коно­самент выдается комплектом. Под комплектом понимается коносамент в нескольких экземплярах тождественного содержания, подписанных собст­венноручно перевозчиком (капитаном) или по его поручению судовым агентом. Множественность экземпляров преследует цели, аналогичные вексельному праву. Дубликаты страхуют кредитора от риска пересылаемо­го по почте документа, облегчают обращение коносамента: продавец полу­чает возможность предложить товар одновременно нескольким лицам.

Количество экземпляров в комплекте чаще всего зависит от соглашения сторон, нежели от требования закона. Перевозчик составляет и одновре­менно выдает грузоотправителю столько одинаковых экземпляров, сколько тот пожелает. Обязанность перевозчика считается исполненной с момента передачи всех коносаментов, включенных в комплект. Весь коносаментный комплект передается одновременно. О количестве выданных экземпляров перевозчик извещает заинтересованных лиц соответствующими словами на лицевой стороне коносамента. Коносаменты в комплекте обозначаются порядковыми номерами. Нумерация указывает, что данные экземпляры относятся все к одному комплекту. Без такого указания каждый из доку­ментов следует рассматривать как отдельно взятую распорядительную бу­магу.

Советское право не делило выданные экземпляры товарораспоряди­тельной бумаги на оригиналы и копии. В отношениях между должником и кредитором каждый экземпляр одного комплекта имел силу подлинного распорядительного документа. В сущности, все экземпляры равноценны. Если в вексельном праве совокупность вексельных экземпляров рассматри­вается как единый переводной вексель, то очевидно, и коносаментный ком­плект нужно воспринимать как один распорядительный документ. Это вы­текает из общего для коносамента и векселя положения, что с исполнением обязательства по одному документу остальные теряют силу.