Глава 1. Литературы испано-португальских колоний в америке (Кутейщикова в.Н., Тертерян и.А.)

К началу XVII в. на территории испано-португальских колоний в Америке утвердилась в основном социальная система, обеспечившая неограниченную власть над ними метрополий. Сложившуюся в соответствии с этим общественную структуру историки часто уподобляют пирамиде, на вершине которой находились уроженцы Испании — гачупины, направлявшиеся королем для управления колониями. Только они имели право занимать главные административные посты и высшие должности в церковной иерархии. Ниже располагались креолы, т. е. испанцы, родившиеся в Америке, чаще всего землевладельцы, а также второстепенные должностные лица в административном аппарате, армии и церкви. Еще ниже — метисы и мулаты, которые занимались ремеслом и торговлей и считались «свободными людьми», однако не пользовались гражданскими правами. И наконец, основание пирамиды составляли массы угнетенного и бесправного населения — порабощенные индейцы и ввезенные из Африки негры-рабы. Католическая церковь освящала и поддерживала своим авторитетом всю эту систему.

Однако в глубинах внешне незыблемого строя уже назревали процессы, которые два столетия спустя приведут к освобождению Латинской Америки от колониального ига. Эти процессы протекали по-разному в различных, еще не объединившихся слоях колониального общества. Не прекращались восстания индейцев и негров, между которыми, однако, существовала расовая вражда. Усиливалось недовольство среди креолов, мечтавших о предоставлении Испанской Америке самоуправления.

Процессы эти начинали оказывать влияние на формирование местной культуры, развивавшейся в крайне стесненных условиях, ибо королевская власть стремилась удерживать население колоний в состоянии духовной изоляции (запрет ввоза светской литературы, установленное специальными декретами запрещение сочинять и печатать романы на территории

552

Америки). И все же число культурных очагов постепенно росло; возникали учебные заведения и типографии; воздвигались соборы и светские здания оригинальной архитектуры. В резиденциях вице-королей и в домах богатых креолов устраивались поэтические состязания, давались театральные представления и концерты. Большую роль в распространении культуры сыграла церковь. Выдающийся философ-марксист Латинской Америки Хосе Карлос Мариатеги так оценивал деятельность церкви в Перу (эта оценка может быть отнесена и в целом ко всем колониям): «Монахи внесли свой вклад в дело консолидации вице-королевства не только обращением неверующих и преследованием еретиков, но и обучением искусствам и ремеслам, насаждением новых культур и новых отраслей производства. Вместе со своими догматами и религиозными обрядами они привезли семена злаков и виноградную лозу, домашний скот и орудия труда. Они изучали обычаи и традиции местных жителей, начинали собирать материал, касающийся их истории».

Долгое время представление о литературном процессе XVII в. в колониях оставалось крайне неполным. Дело в том, что из-за отсутствия типографий большинство произведений, писавшихся в то время, не издавались на их родине. Некоторые произведения увидели свет в Испании, другие хранились в архивах и лежали там в забвении вплоть до XIX в. Таким образом, современники часто просто не знали о созданных сочинениях. Поэтому зыбкость преемственной связи литературных поколений — фактор, который необходимо иметь в виду, особенно при характеристике литературного процесса в окраинных землях Испанской Америки. Сложилась также довольно устойчивая традиция рассматривать литературу колониальной Америки как подражательную, вторичную по отношению к литературе метрополии, лишенную самостоятельной ценности. Меж тем литературный процесс, начавшийся здесь в XVI в. и интенсивно развивавшийся в XVII в., имел свои исторически обусловленные особенности и логику.

Важнейшим фактором, во многом определившим литературный процесс в странах Испанской Америки, было возникновение здесь нового, специфического типа самосознания, ставшего на протяжении XVII в. характерным для многих образованных людей, которые, не порвав еще духовной связи с метрополией, все острее ощущали себя детьми собственной, американской родины. Это была своего рода переходная форма между чисто испанским самосознанием и будущим, национальным, которое сложится лишь через два-три столетия. Такой тип самосознания получил название креольского не потому, что он был свойствен только креолам (черты его проявляются у метисов, индейцев и даже уроженцев Испании), но потому, что креольская часть общества была его социальной базой и питательной средой. В этой среде, представители которой имели особые основания воспринимать свою установленную законами второсортность как вопиющую несправедливость со стороны родины их отцов, еще в XVI в. зародилась так называемая «креольская оппозиция». Именно с этим и связано презрительное отношение к «гачупинам» (испанцам), обычай не стыдиться своего американского происхождения, но, напротив, подчеркнуто гордиться им. Один из наиболее дальновидных литературных деятелей XVII в., чья жизнь протекала в разных провинциях Испанской Америки, — Гаспар де Вильяроэль (1580—1665) яростно негодовал против бытовавшего в Испании презрительного отношения к уроженцам Америки как людям второго сорта. Он с возмущением писал, что Америка — это не придаток Испании, а «равноправная часть единой империи».

По самой своей природе креольское сознание двойственно, его внутренняя противоречивость коренилась в том, что креолы, не порвав духовной связи с метрополией, начинали ощущать себя одновременно и детьми новой родины. По мере того как богатело колониальное общество и развивалась его материальная культура, росло и чувство креольской гордости. Расцвет архитектуры, пышность жизни господствующих классов колоний с ходом времени начинали все более контрастировать с неуклонным экономическим упадком Испанского государства. Вот так и соединялись у креолов два чувства — самодовольство и недовольство. И если протест против дискриминации, которой подвергались «сыны земли», сыны Америки, питал идею духовного и политического самоутверждения, то классовый эгоизм и спесь креолов закрепляли паразитизм, косность, предрассудки, унаследованные от давних предков — испанских идальго.

Отметим, что возникновение креольского самосознания, оплодотворившего литературу XVII в. Латинской Америки, не прошло бесследно и для литературы самой Испании. По крайней мере, в одном случае этот факт имел для нее особо важные последствия. Речь идет о творчестве выдающегося испанского драматурга — Хуана Руиса де Аларкона, родившегося в Мексике и проведшего здесь первые двадцать лет своей жизни (см. об этомIII т. наст. изд.). Многие ученые не без основания связывают драматургическое новаторство Аларкона, в частности, с тем, что на современную ему испанскую

553

действительность он посмотрел как бы со стороны, свежим и критическим взглядом уроженца Америки.

Характеризуя литературный процесс XVII в., необходимо также иметь в виду, что он протекал одновременно на разных уровнях. Наряду с так называемой «книжной», или «ученой», литературой на испанском и португальском языках продолжала подспудно существовать и развиваться народная поэзия, привнесенная в Америку испанскими и португальскими переселенцами, в частности романсы, бытование которых в плебейской среде по-настоящему привлекло внимание исследователей лишь в начале XX в. Продолжала также существовать неумирающая традиция индейского народного творчества — хранительница поэтических богатств, созданных коренным населением. Наконец, развивался в новых условиях негритянский фольклор, привезенный сюда из Африки рабами.

Все эти разнородные потоки не просто сосуществовали, но и в ряде случаев оказывали известное воздействие друг на друга. Так, возникший на основе испанского романса самобытный песенный жанр корридо вобрал в себя некоторые элементы индейского творчества. Одним из первых примеров взаимопроникновения различных начал стал вильянсико — народно-песенный жанр испанского происхождения, первоначально связанный с рождественскими праздниками, который в мексиканской среде значительно трансформировался, получив индейское название «токотин». В токотине появились новые персонажи, индейцы и негры, наделенные характерными для них чертами и особенностями языка. Использование специфически индейского и негритянского произношения исподволь расширяло языковые возможности «ученой» поэзии.

Для литературы колониальной Америки XVII век — период барокко. В соответствии с общей устойчивой тенденцией рассматривать эту литературу как простое ответвление испанской, в оценке испано-американского барокко также долгое время бытовали косные представления о якобы его несамостоятельности, вторичности. Сегодня эти представления явно устарели. Современный научный подход, подтвержденный многими исследованиями, дает основание выявить самобытность испано-американского барокко. Теперь барокко рассматривается как явление не только эстетическое, но и идеологическое, вбирающее в себя специфику мироощущения писателей колонии. И вполне справедливо звучат сейчас слова молодого колумбийского критика, который считает, что барокко XVII в. «выражало недовольство креолов и свидетельствовало о сближении с эстетикой туземных народов и расширении художественных перспектив». Алехо Карпентьер утверждает, что барокко — это первый и самый адекватный художественный способ изображения действительности Америки (и не только в масштабе XVII в.). Здесь, в Новом Свете, обнаружились новые потенции этого стиля. Оказалось, что он во многом отвечает тем специфическим задачам, которые местная действительность выдвигала перед литературой, выбирающейся на путь самостоятельного развития. Самобытность, о которой смутно грезила эта литература, нельзя было завоевать иначе, как посредством усвоения — вначале хотя бы частичного — духовных богатств, выработанных различными народами, составлявшими пестрый конгломерат колониального общества. Стиль барокко с присущей ему тягой к соединению разнородных элементов впервые предоставил некоторые, пусть ограниченные, возможности для реализации главной тенденции развития литературы Нового Света — отображения собственной действительности.

В связи с этим важно напомнить, что историки изобразительного искусства Латинской Америки усматривают именно в рамках барокко возникновение первоначальных контактов между традициями испанских мастеров и народным индейским творчеством. Начиная с XVII в. в колониальной архитектуре стали соединяться мотивы и стилистические черты европейского и местного происхождения. Так называемое «мексиканское ультрабарокко», до крайности заострившее особенности стиля «чурригереско» в архитектуре XVII—XVIII вв., во многом обязано декоративным формам индейского творчества.

Нечто сходное наблюдается и в литературе XVII в. Знаменательно, что далеко не все жанры, представленные в литературе Испании и Португалии, развились в колониальных условиях. Здесь полностью отсутствовал жанр романа, что, конечно, нельзя объяснить лишь упомянутым выше королевским запретом (запрет на ввоз литературы постоянно нарушался); причина скорее в том, что функцию рыцарских романов как бы взяли на себя исторические хроники и повествования, а условия для возникновения плутовского романа еще не созрели. Сугубо второстепенное положение занимала драматургия, не выдвинувшая значительных произведений и действительно не приобретшая самостоятельного характера. Зато поэзия переживала настоящий расцвет.

Она вбирала в себя противоречивые чувства и мысли уроженцев Нового Света, пытавшихся понять свое место в мире, свое историческое предназначение. Поэзия запечатлевала пышность, великолепие фасада колониального общества

554