2.1.2. Ключевые понятия ря определения риска

Субъектами риска мы будем считать всех акторов соци­альной жизни. Таковыми могут быть индивиды, различные группы (малые и большие), общество в целом. Следует отме­тить, что в современную эпоху возрастания взаимозависи­мости и глобализации социальных процессов групповая ак­тивность играет все большую и большую роль. У. Бек справедливо замечает, что сейчас риск на уровне общества нужно искать в решениях, которые принимаются не индиви­дами, но целыми организациями и политическими группами¹.

Общество же может быть субъектом риска при прове­дении выборов, мероприятий прямой демократии, в ходе массовидных действий. При этом не важно, что в этих дей­ствиях принимают участие далеко не все составляющие об­щество индивиды. Ведь тот, кто, например, проигнорировал выборы или референдум, все-таки принял решение, а имен­но: не голосовать. И это решение также влияет на общий результат.

Далее нам необходимо выразить активность субъекта через наиболее общее, но как можно более конкретное понятие. Для этой цели чаще всего применяются категории «действие» и «деятельность». Используя категорию «дей­ствие» , авторы понимают риск как: выбор действия, исход которого определяется случаем; действие наудачу в надеж­де на счастливый исход; образ действий в неясной, неопре­деленной обстановке и т. п. Однако категория действия яв­ляется весьма неоднозначной. Так, например, действие (социальное действие) может пониматься и как составляю­щая поведения, и как «элементарная частица» деятельно­сти². Если же действие понимается как произвольный акт, акция, процесс, подчиненный осознаваемой (сознательной) цели, как это принято в психологии¹, то вне рассмотрения остается значительная подготовительная работа внутренне­го выбора, предшествующего риску.

Риск определяется и как особая деятельность. Так, А. Аль-гин понимает риск как «деятельность, связанную с преодоле­нием неопределенности в ситуации неизбежного выбора, в процессе которой имеется возможность количественно и качественно оценить вероятность достижения предполагае­мого результата, неудачи и отклонения от цели»². Однако, как нам кажется, выражение риска через категорию «дея­тельность» также является не совсем удачным.

Деятельность — это объективно заданная целесообраз­ная форма активности субъекта. Когда мы говорим, напри­мер, о трудовой деятельности, то прежде всего имеем в виду функциональный алгоритм, который в определенных орга­низационно-технологических и экономических условиях приводит к заранее заданному конкретному результату. В рамках одной и той же деятельности субъекты могут действовать по-разному, их поведение достаточно свобод­но, хотя и отражает объективную необходимость. То есть в одних и тех же условиях (ситуациях) деятельности субъек­ты могут выбирать различные линии поведения, а значит, и по-разному рисковать.

Поэтому, на наш взгляд, неверно говорить о риске как о деятельности, связанной с преодолением неопределеннос­ти. Деятельность имманентно или ситуативно может вклю­чать в себя элементы неопределенности, проблемности, опасности, но риск появляется лишь в поведении субъекта, реагирующего на конкретную ситуацию деятельности.

В связи с вышеизложенным риск целесообразно выра­жать через общесоциологическую категорию «поведение». Однако во всяком ли поведении субъекта мы можем усмат­ривать риск? По Я. Щепаньскому, «поведение — это реакция организма (в нашем случае лучше было бы сказать субъек­та. — В.З.) на внутренние и внешние раздражители; поведе­ние может быть инстинктивным, неосознанным, но может быть и преднамеренным, осознанным, осмысленным»³.

Из сравнения предыдущих рассуждений и данного оп­ределения становится очевидным/что не всякое поведение может включать элемент риска. Вменить риск мы можем только осознанному поведению субъекта, включающему акт выбора целей, средств и способов их достижения.

Преднамеренные, осмысленные комплексы поступков, предпринятых для достижения определенной цели и связан­ных с выбором средств для их достижения, Я. Щепаньский предлагает называть «действиями». Однако в связи с тем, что понятие «действие» («социальное действие») может трактовать­ся по-разному, мы будем описывать риск через категорию «поведение», а точнее «социальное поведение» (поведение социальных субъектов) как наиболее общую, ограничив рис­ковое поведение целенаправленностью (осознанностью). Впро­чем, возможно и употребление понятия «действие», если под ним понимать элемент (составляющую) такого поведения.

Поведение строится по поводу удовлетворения потреб­ностей и интересов через мотивационный процесс, который весьма противоречив и требует анализа и оценки альтерна­тив, выбора и принятия решения. Если же не представляется возможным точно оценить имеющиеся альтернативы с точ­ки зрения последствий их осуществления, то мы имеем дело с риском. При этом не важно, совершился поведенческий акт или нет. Если он совершился, то возможен как успех, так и неуспех (и тот, и другой может быть как полным, так и ча­стичным). Если же последовал отказ от действия (что также является разновидностью выбора), то будет упущен шанс, и потребность не будет удовлетворена, а это, как минимум, — моральный ущерб. Таким образом, потеря шанса также яв­ляется риском. При этом мы можем точно не знать, чем рискуем, поскольку шанс даже и не пытались использовать.

Возвратимся к определению А. Альгина, в котором, в частности, указывается на неизбежность выбора в риско­вой ситуации. По нашему мнению, это уточнение является излишним. Еще раз подчеркнем, что поведение возникает по поводу удовлетворения потребностей и интересов, кото­рые у субъекта имеются всегда, и поэтому он всегда вы­нужден делать выбор и соответствующим образом строить свое поведение.

Переходя к анализу неопределенности, отметим, что в широком смысле неопределенными считаются однозначно не установленные, неясные или не вполне осознанные про­цессы и явления в природе, технике, обществе¹. Неопреде­ленность может исходить от среды (внешняя неопределен­ность), а также от структурной сложности и ограниченностивозможностей коллективного социального субъекта и огра­ниченности возможностей человека (внутренняя неопреде­ленность) . С содержательной же точки зрения источники неопределенности чрезвычайно многообразны. Выделим среди них социальные, социокультурные, экономические, по­литические, технико-технологические, социально-демографи­ческие, природные и когнитивные.

Социальное поведение конкретных субъектов вплетено в широкую сеть социальных взаимосвязей, в которой суще­ствуют контрагенты, создающие конкуренцию и охраняю­щие конфиденциальность своих действий; изменяются соци­альные статусы людей, влияющих на принятие и реализацию решений; действует множество акторов, в силу различных причин по-разному исполняющих свои социальные роли вплоть до реализации дисфункциональных моделей пове­дения.

Регуляцию социального поведения затрудняет размы­тость и неопределенность социокультурных ценностей, ори­ентиров, норм. Следует считать, что ситуация тем неопре­деленнее, чем менее сформированы писаные и неписаные правила социального поведения и чем менее эффективен со­циальный контроль над ними, допускающий, следовательно, проявления девиантного поведения. Следует учитывать и то, что социокультурные ценности и нормы не являются ста­тичными и постепенно изменяются в связи со сдвигами в со­держании общественных потребностей.

Основными экономическими источниками неопределен­ности являются рыночные колебания цен, динамичность спроса—предложения, непостоянство критериев предпочти­тельности и многовариантность способов вложения капита­ла, изменчивость временных параметров для принятия реше­ний и совершения действий, ограниченность, изменяющаяся доступность и качество человеческих, информационных, ма­териальных и финансовых ресурсов.

Среди политических факторов прежде всего следует выделить непредсказуемость содержания, а главное — по­следствий принимаемых политических решений, которые могут влиять на вариативность поведения социальных субъек­тов как непосредственно (через нормативные и иные акты), так и опосредованно (через общее состояние внутриполи­тических и международных отношений). Безусловно, что крайние формы политического противоборства (например, военные действия) также являются мощным источником нео­пределенности.

Неопределенность связана и с функционированием техносферы, появлением новой техники и разработкой

У В новых технологий. Во-первых, надежность техники — вещь вероятностная. Во-вторых, невозможно учесть все множе­ственные и производные эффекты технических и техноло­гических инноваций и, в том числе, их влияние на протека­ние социальных процессов.

Недостаточная предсказуемость социально-демографи­ческих и миграционных процессов затрудняет социальное управление, снижает эффективность социальной политики, может порождать социальные конфликты.

Природные источники неопределенности имеют место вследствие спонтанности природных процессов и явлений и, прежде всего, тех, которые порождают различные стихий­ные бедствия. Особую роль в современном мире играют экологические проблемы, являющиеся следствием разруши­тельной для природы человеческой деятельности.

Когнитивные факторы неопределенности следует рас­сматривать в гносеологическом и психологическом аспек­тах. С гносеологической точки зрения неопределенность заключается в бесконечности познания вообще, а, следова­тельно, и ограниченности познания людьми социальных процессов и явлений. Неопределенность социального пове­дения связана и с особенностями протекания психических познавательных процессов человека: ограниченностью одно­временного мысленного оперирования несколькими объек­тами, линейной схемой переработки поступающей информа­ции, многочисленными эффектами искажения восприятия. Содержание решений может быть трудно предсказуемым также по причине некомпетентности принимающих их лиц.

Таким образом, неопределенность объективно прису­ща социальному поведению, поэтому следует остановиться на ее значении для социальной жизни. Перефразируя мысль М. Дуглас, в которой речь идет о порядке и беспо­рядке¹, можно сказать, что определенность предполагает ограничения: из всех возможных вариантов, взаимосвязей используется только ограниченный их набор. В неопреде­ленности же не реализован ни один образец, но ее потен­циальные возможности создания образцов неограниченно велики. Поэтому, хотя мы и стремимся к определенности, мы не можем просто отвергнуть неопределенность. Мы понимаем ее губительность, но в то же время признаем ее потенциал, поэтому для нас она одновременно символизи­рует и опасность, и силу.

Амбивалентное отношение к неопределенности прояв­ляется даже тогда, когда она недостаточно осознана. Так, в одном из исследований¹ было установлено, что люди, де­монстрирующие неприятие неопределенности при опросах, в процессе принятия реальных решений стремятся к ней или, по крайней мере, выказывают к ней нейтральное отноше­ние. Дело в том, что оптимальной стратегией поведения является свободный выбор. Поэтому субъекты стремятся к созданию и сохранению условий для такого выбора, а, сле­довательно, и к сохранению неопределенности².

Ю. Козелецкий указывает на взаимосвязь степени сво­боды и удовлетворенности человека, имеющую своим опосредующим звеном состояние неопределенности. В соот­ветствии с кривой свободы, первоначально с расширением зоны свободы (главным образом с увеличением числа дос­тупных альтернатив) удовлетворенность индивида возраста­ющей произвольностью своих действий усиливается. В оп­ределенный момент кривая достигает точки максимума, которая соответствует уровню свободы, дающему индивиду максимальное удовлетворение. Дальнейшее увеличение сте­пени свободы уже не вызывает возрастания удовлетворен­ности, а, наоборот, может ее уменьшать. Могут появляться трудности с целостным пониманием ситуации, анализом всех вариантов, избеганием хаоса, что характерно для состояния неопределенности. Точка оптимума удовлетворенности за­висит от личностных характеристик, а также от особенно­стей культуры (например, свобода в Японии невозможна без слитности с группой)³. Последствия резкого возрастания свободы показала недавняя трансформация российского общества. Она выявила психологический парадокс, когда большие группы людей чувствовали себя более защищенны­ми и свободными «в жесткой закрытой системе с малым выбором занятий и ограниченными возможностями соци­ального продвижения, чем в условиях неопределенности, в подвижной открытой системе с универсальными нормами, формально равными для всех»⁴.

Как же соотносятся между собой риск и неопределен­ность? Прежде всего, следует отметить, что многие авторы считают их рядоположенными. Подобная традиция берет начало с введения такого различения американским эконо­мистом Фрэнком Найтом в уже упоминавшейся нами книге«Риск, неопределенность и прибыль», изданной еще в нача­ле прошлого века.

Наилучший пример неопределенности, по Найту, связан с вынесением суждений или формированием мнений относи­тельно будущего развития событий. В то же время, если известно распределение вероятностей различных возможных исходов, то это будет уже, согласно Найту, ситуация риска, а не ситуация неопределенности, при которой вероятность наступления того или иного исхода неизвестна¹.

Р.Д. Льюс и X. Райфа, представители игровой теории принятия решений, также отмечают, что риск наличествует в тех случаях, когда каждое действие при планировании поведения приводит к одному из множества возможных исходов, причем каждый исход имеет известную вероятность появления. Напротив, при неопределенности вероятности этих исходов совершенно неизвестны².

Другие авторы, видимо, понимая, что риска без неопре­деленности не существует, различают понятия «неопреде­ленность» и «полная неопределенность». Так, А. Альгин счи­тает, что ситуации риска являются разновидностью ситуаций неопределенности, в которых существует возможность ко­личественно и качественно определить степень вероятности того или иного исхода. По мнению Альгина, ситуации риска или рискованной ситуации сопутствуют три сосуществую­щих условия: наличие неопределенности, необходимость выбора альтернативы, возможность оценить вероятность осуществления выбираемой альтернативы.

Несмотря на разницу в терминах, суть вышеприведен­ных рассуждений одна: риск присутствует тогда, когда есть возможность определить вероятность исходов имеющихся альтернатив и качественно оценить их. По поводу одномер­ного вероятностного понимания риска следует сказать, что, во-первых, как известно, вероятная возможность осуще­ствления чего-либо называется «шансом»³. Так стоит ли множить сущности? Во-вторых, из такого понимания риска следует, что принятие решения в ситуации риска более рационально, чем принятие решения в ситуации полной неопределенности. Однако социальная жизнь показывает, что рациональными могут быть не только исчисления и оценки, но и действия, направленные на создание ситуаций полной неопределенности.

В одной из своих работ К. Вейк упоминает охотничий ритуал индейцев наскапи, живших на полуострове Лабрадор. Каждый вечер во время сезона охоты шаман держал над огнем лопатку канадского оленя карибу, а затем, рассматривая сле­ды копоти на ней, указывал охотникам направление завтраш­него похода за дичью. Д. Старк справедливо считает, что таким образом индейцы наскапи вводили в свои действия элемент случайности (неопределенности), позволявший избегать дав­ления краткосрочной рациональности, которая заставляет предполагать, что наилучший способ найти дичь завтра —-поискать там же, где ее нашли сегодня. Однако удача, достиг­нутая в краткосрочном периоде, обернулась бы истреблени­ем оленей карибу в округе и тем самым снизила бы вероят­ность удачной охоты в перспективе. Разрывая связь между местом будущей охоты и прошлыми охотничьими успехами, ритуал «чтения по лопатке оленя» выступал средством, по­зволявшим наскапи избегать зависимости от одних и тех же охотничьих троп'.

Другой пример целесообразности создания элементов неопределенности приводят Р. Ален и Дж. Мак-Глейд. Они описывают модель поведения рыбаков канадской провинции Новая Шотландия, согласно которой все рыбаки поделены на два класса: первый — это рациональные «картезианцы», заб­расывающие сети только в известных рыбных местах; вто­рой — «стохасты», берущие на себя бремя риска и открыва­ющие новые косяки рыбы. Чисто «стохастические» флотилии относительно малопроизводительны, поскольку знания о рыб­ных местах остаются невостребованными. Действия же чи­сто «картезианских» флотилий замыкаются рамками «само­го хорошего» места и ведут к быстрому исчерпанию рыбных ресурсов, т. е. эксплуатируют ресурсы в ущерб их откры­тию. Поэтому наиболее эффективными оказываются орга­низационные (поведенческие) модели, соединяющие последо­вателей старого и приверженцев нового2. Такие модели, как это ни парадоксально, позволяют избегать риска упущенных возможностей через риск их поиска. Впрочем, с точки зре­ния авторов, разводящих риск и неопределенность (полную неопределенность), в выше приведенных примерах никакого риска не обнаруживается.

Теперь давайте зададим вопрос, как часто, выстраивая вектор своего поведения, социальные субъекты прибегают к математическим расчетам?

Во-первых, решения могут быть интуитивными, осно­ванными на суждениях (а не на опыте) и рациональными. Расчеты возможны только при принятии рациональных решений, но далеко не всех. Поэтому приверженцы количе­ственно-вероятностного подхода к риску фактически дела­ют его «раритетом» в социальном поведении.

Далее очевидно, что определение статистических веро­ятностей имеет место крайне редко, поскольку для этого необходимо иметь статистические данные. С одной сторо­ны, такие данные в подавляющем большинстве случаев во­обще невозможно собрать, с другой ■— имеющаяся статис­тика недоступна для большинства действующих субъектов. Работа со статистическими данными предусматривает про­фессиональную подготовленность (знание, как минимум, теории вероятностей, применяемого математического аппа­рата, информатики и т. п.) и поэтому может выполняться достаточно узким кругом специалистов. Не существует и абсолютно надежных методов исчисления рисков, что не позволяет достоверно прогнозировать будущие события.

Например, функция полезности может определяться по-разному, поэтому теория решений и теория игр в одних и тех же ситуациях могут предсказывать совершенно разные модели поведения (например, «дилемма заключенного», при­мененная к ядерному вооружению или разоружению). Одни и те же цифры могут быть получены разными способами, при различных допущениях ит.д.¹

Современное научное знание характеризуется все воз­растающей его дифференциацией. Однако чем уже стано­вится специализация, тем более ограниченной оказывается область, в которой тот или иной субъект может быть экс­пертом. В других сферах жизни он будет находиться в та­кой же ситуации, как и любой другой². Следует добавить, что эксперты, как правило, не имеют согласия относитель­но калькуляции рисков. Кроме того, они могут преследо­вать свои интересы, что может влиять на их профессиональ­ные суждения. Рядовой же человек поступающие данные проверить не может и поэтому полностью зависит от средств массовой информации, которые, как правило, объективно­стью не отличаются.

К тому же достаточно часто возникают ситуации, ког­да у субъекта просто нет времени на то, чтобы как следует математически оценить вероятность развития событий по тому или иному сценарию. Как отмечает Э. Гидденс, боль­шинство сфер риска представляют собой арену борьбы, т. е. пространства, где принятие риска противопоставляет субъек­тов друг другу или препятствиям физического мира. Борьба же эта требует своевременных и целеустремленных дей­ствий¹.

Наконец, следует подчеркнуть, что риск любого чело­веческого проекта связан с выбором какой-либо цели и исключением других, т. е. с принесением других целей в жертву выбранной/Следовательно, этот выбор предполага­ет конфликт ценностей, универсальных критериев для срав­нения которых у человека нет. В ситуациях морального выбора почти всегда приходится разрубать гордиев узел, а не решать проблему путем вычисления. Самыми главными ценностями являются человеческая жизнь и существование цивилизации. Но, например, в повседневной жизни мы все пользуемся транспортом, хотя даже при самой малой веро­ятности аварии или катастрофы это нерационально. Если же риск глобален, то как вообще может быть применена теория вероятностей: ведь любая малейшая ошибка может привести к краху².

В связи с вышеизложенным большинство субъектов, даже в редчайших случаях учета ими статистических дан­ных, прибегает к оценке или, говоря языком психологиче­ской теории решений, определяет субъективную вероят­ность осуществления возможных альтернатив. При этом объективная и субъективная вероятность могут быть совер­шенно различными. С одной стороны, это связано с ирраци­ональными элементами человеческой природы, особенно ярко проявляющимися именно в ситуациях риска, с другой — с невозможностью субъекта оценить все факторы, могущие повлиять на исход его действий.

Так, Ф. Найт пишет, что будущие ситуации, к которым индивид приспосабливает свое поведение, обычно зависят от поведения огромного количества объектов и обусловле­ны столь большим числом факторов, что «мы и не пытаемся все их принять во внимание, а тем более оценить и сформу­лировать их индивидуальные значения». Вообще мыслитель­ные процессы, в результате которых обычно вырабатыва­ются практические решения, как полагает Найт, крайне неясны. «Когда мы пытаемся понять, чего надо ожидать в определенной ситуации и как соответствующим образом приспособить к ней свое поведение, мы, скорее всего, со­вершаем множество не относящихся к делу ментальных операций, и первая мысль, которую мы можем ясно осоз­нать, заключается в том, что нужное решение принято, и образ наших действий определен. Протекающие в нашем мозгу процессы не кажутся достаточно осмысленными, и в любом случае они имеют мало общего с формально-логиче­скими процессами, которые используются учеными в их ис­следованиях»¹.

С Найтом солидарны и многие другие авторы, выража­ющие сомнения в способности людей рационально строить свое поведение в условиях риска. К настоящему времени выявлено и изучено достаточно большое количество психо­логических и социально-психологических закономерностей, в силу которых субъективная вероятность почти всегда от­клоняется от объективной, что в свою очередь приводит к ошибочным решениям и неоправданному риску. Среди та­ких закономерностей: тенденциозность при отборе инфор­мации (эффекты доступности, познавательного консерва­тизма и радикализма, предпочтения «горячих» знаний «холодным»), эффекты иллюзорной корреляции, информи­рованности, относительных сравнений, изоляции альтерна­тив, контекста, сопротивления, регрессивного мышления, цен­трирования, веры и неверия в успех, влияния локуса контроля, «утешительного» решения, стратегической ориентировки, смещения вероятностей, исходя из значимости, пороговый эффект, фундаментальные ошибки атрибуции, неспособность различения хороших решений и хороших результатов, сдвиг риска, эффекты типа дгоир1Ыпк и целый ряд других.

Кстати, еще М. Вебер, рассматривая понятие социально­го действия и конструируя модель целерационального дей­ствия как идеального типа, отмечал, что граница между ос­мысленным действием и поведением чисто реактивным, не связанным с субъективно предполагаемым смыслом, не мо­жет быть точно проведена.

Например, известно, что, переходя улицу «мы не делаем в уме сложных расчетов для того, чтобы определить скорость автомобилей, движущихся нам наперерез, их удаленность, ширину улицы. Мы не взвешиваем специально свои силы и не оцениваем точно свои возможности. И все-таки наш орга­низм делает за нас эти расчеты. Было отмечено, что боль­шинство людей переходит улицу без колебаний лишь в том случае, когда машины находятся от них на расстоянии, кото­рое могут проехать за десять секунд»². Кроме того, системные и психологические исследова­ния показывают, что с ростом альтернатив и возможных исходов траектория движения системы к конечному резуль­тату все больше испытывает отклоняющие воздействия, которые не вписываются в рациональную схему поведения. Так, например, интенсивная разработка теоретико-игровых моделей поведения человека в проблемных ситуациях, тре­бующих творческого выбора, согласно О. Курно, показала, что «с увеличением числа игроков для нахождения ситуа­ций равновесия приходится выполнять иррациональные операции все более высоких степеней» К

Таким образом, еще раз подчеркнем, что субъектив­ная вероятность, являющая собой результат преимуще­ственно качественной оценки ситуации, почти всегда (и в ряде случаев значительно) отличается от объективной. Чем же тогда принятие решения в условиях полной неопре­деленности принципиально отличается от рискованного решения в смысле рациональности? И в том, и в другом случае возможна одинаковая ошибка. Возможны как успех,

так и неуспех.

И главное. Мы уже показали объективность самого факта социального поведения, и потому субъект вынужден оценивать ситуацию и делать выбор всегда, даже в усло­виях полной неопределенности, опираясь на собственный опыт, чутье, интуицию, а значит — рисковать. При этом не важно, на каком основании осуществляется выбор вектора поведения. Что, например, давало офицеру, игравшему в «русскую рулетку», знание того, что вероятность его смер­ти составляла один к пяти? Скорее он шел на риск просто потому, что ему всегда везет, или потому, что он фаталист. Вообще основания для оценки ситуации могут быть совершенно различными. Мы можем классифицировать их, например, по веберовским идеальным типам социального действия на целерациональные (максимизация успеха, выго­ды), ценностно-рациональные (ориентация на ценности, идеалы), традиционные (ориентация на социальные нормы) и аффективные (ориентация на удовлетворение сиюминут­ных потребностей).

Так, экономическое поведение рационально по своей сути, поскольку ему имманентно присуще стремление ми­нимизировать затраты (или убытки) и максимизировать вознаграждение (прибыль), в какой бы форме это не прояв­лялось. Постоянный расчет прибылей и издержек — основ­ная составляющая планирования и реализации субъектом своего экономического поведения.

Риск, ориентированный на ценности, имеет иное содер­жание. Например, одной из шкал ценностей является шкала «истина —ложь», имеющая особое значение в науке. Риск ради поиска истины (в том числе и физический), особенно в сфере фундаментальных исследований, базируется на этических предпосылках и практически не зависит от ры­ночной конъюнктуры, что особенно показательно для со­временного этапа развития отечественной науки.

Ориентация поведения на социальные нормы может рассматриваться как в рамках доминирующей культуры, так и рамках субкультур и контркультур. Так, нормы крими­нальной контркультуры вынуждают рисковать, поскольку к лицам, не соблюдающим их, могут быть применены сан­кции вплоть до физической расправы.

Аффективные оценки рискованных ситуаций являются наименее рациональными, однако в повседневной жизни мы встречаем их буквально на каждом шагу. Это пренебреже­ние правилами дорожного движения пешеходами и водите­лями, купание в водоемах, где купаться запрещено, наруше­ния техники безопасности на работе и т. п.

Кроме большого разнообразия оснований для оценок вообще, одна и та же ситуация различными субъектами может интерпретироваться по-разному, а следовательно, предполагать и различные решения (варианты поведения). Вот один из примеров.

Во время Второй мировой войны австрийский психоте­рапевт и психолог В. Франкл получил приглашение из США. Но если бы Франкл уехал, его родители через пару недель были бы брошены в концентрационный лагерь, от чего, ве­роятно, он смог бы их избавить, находясь в Вене и возглавляя отдел неврологии в Еврейском госпитале. Придя домой, Франкл заметил на столе кусок мрамора, который подобрал его отец на месте, где стояла синагога, разрушенная нацио­нал-социалистами. На мраморе была написана одна из десяти заповедей: «Почитай отца своего и мать свою и пребудешь на земле». Тогда же Франкл решил остаться вместе с роди­телями и отказался от визы. Однако лежащий на столе кусок мрамора мог быть проинтерпретирован и по-другому, напри­мер, просто как карбонат кальция, и тогда, возможно, реше­ние было бы другим. Таким образом, смысл ситуаций, а, следовательно, и решения, принятые в них — «это, по всей иороятности, нечто, что мы проецируем на окружающие нас нощи, которые сами по себе нейтральны»¹.

Вообще, как мы уже отмечали, отношение к риску очень индивидуально и расплывчато и включает не только раци­ональное видение ситуации, но и иррациональные компо­ненты, формирующиеся на подсознательном уровне. Поэто­му каждый субъект рассматривает одну и ту же ситуацию под своим специфическим углом зрения, в результате чего она, например, может ассоциироваться с риском, хотя сла­бо связана или вовсе не связана с ним с точки зрения дру­гих людей или экспертов.

В рискологической литературе наряду с понятием «пол­ная неопределенность» существует и понятие «равнознач­ных альтернатив». В принципе ситуации, связанные с этими понятиями, родственны и психологически приводят к одно­му явлению— нерешительности (колебаниям). Согласно гипотезам, приводимым Ю. Козелецким, нерешительность особенно часто возникает во время принятия решений стра­тегического характера. Отсутствие достаточной информации о данном роде деятельности, а также нечеткое определение условий задачи могут привести к тому, что субъект не будет способен оценить полезность альтернатив и выделить ту из них, которая максимизирует его цели. Во-вторых, считает­ся, что колебания возникают тогда, когда полезность рис­кованных альтернатив одинакова (в каждой из альтернатив имеются некоторые достоинства и недостатки) или когда различие между ними столь мало, что оно неразличимо для

решающего¹.

Если субъект оценивает жизненно важные варианты своих действий, то полная неопределенность их исходов, невозможность определить их вероятность, безусловно, яв­ляется для него наиболее трудной и угнетающей ситуаци­ей. Например, предположим, что человеку с каким-либо физическим дефектом необходимо сделать выбор между операцией, которая может устранить этот дефект, но мо­жет и ухудшить положение, и отказом от нее. Причем ве­роятность успеха операции неизвестна, неизвестны и даль­нейшие изменения состояния больного, откажись он от

этой операции.

Ю. Козелецкий приводит пример колебаний немецкого физика В. Гейзенберга, который после прихода Гитлера к власти подобно В. Франклу размышлял, остаться ли ему в Германии или уехать за границу. Посоветовавшись с друзь­ями, но, так и не приняв решения, он пробовал представить себе эту дилемму в различных вариантах, пытаясь найти подходящий выход: «Когда кто-то в доме поражен смертельной заразной болезнью, правильно ли мы поступим, если, опасаясь инфекции, покинем дом, или лучше ухаживать за больным, даже если его состояние безнадежно...»'.

Н. Луман ситуации, связанные с выбором равнознач­ных альтернатив, к рискованным не относит. Например, некто делает выбор между двумя авиакомпаниями, и его самолет разбивается. Здесь, пишет Луман, едва ли можно усмотреть решение в пользу риска, ибо ведь не ради опре­деленных выгод этот некто идет на риск; он просто обязан выбрать между двумя более или менее равноценными реше­ниями, потому что одновременно реализовать можно толь­ко одно из них. Значит, вменение решению должно удовлет­ворять, в частности, тому условию, чтобы альтернативы явно (что значит «явно»? — В.З.) различались между собой с точ­ки зрения возможного ущерба².

Мы же в связи с приведенным выше примером можем сказать, что в результате принятого решения человек ли­шился жизни, чего бы, возможно, не произошло, если бы он выбрал другой самолет³. Значит, альтернативы не были рав­нозначными. Да и вообще, как нам кажется, абсолютно рав­нозначных альтернатив в реальности не существует. Другое дело, что субъект не может установить разницы между ними. Тем не менее люди оценивают субъективную вероятность всегда, т. е. не только в ситуациях, в которых известна от­носительная частота событий, но также и в условиях, когда какая-либо информация о них отсутствует⁴.

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать вывод, что ситуация риска не является частным случаем ситуации неопределенности и что различение полной нео­пределенности и просто неопределенности для понимания феномена риска не играет существенной роли. Неопреде­ленность выступает конституирующим признаком, средой возникновения риска. Поэтому возрастание неопределенно­сти может увеличивать риск. Субъективно полная неопре­деленность означает абсолютный риск, т. е. полагание на волю случая. Формально же величину риска можно рассмат­ривать в системе трех координат: риск увеличивается с уменьшением вероятности достижения цели и с одновремен­ным увеличением неопределенности (количества альтерна­тив) и цены ошибки.