Человек избавления. Переднеазиатская (алародийская, арменоидная) раса

<...>"Прирожденный еврей еще сам должен сделать из себя еврея" (Велльгаузен). Быть "хорошим евреем" — значит, собственно, также осилить и изучить огромный материал религиозных знаний еврейской чеканки и впитать его в себя. Кажется, что в еврействе сознательно развивается и культивируется особая черта, которая, вообще-то, не является исключительно еврейс­кой, а представляет собой черту стиля людей опреде­ленного типа, встречающихся как в среде еврейства, так и вне этой среды<...>

<...>Речь идет о черте т. н. "одухотворенности", которой чуждо все эмоциональное и телесное и которая стремится избавиться от него или преобразовать в "духовное".

Мы поставили в данном случае слово "дух" в ка­вычки, чтобы подчеркнуть, что это слово здесь должно пониматься в совершенно особом смысле, а именно только в смысле людей этого типа. Есть также нордический, сре­диземноморский, пустынный дух, но люди этих типов не ставят духовные ценности выше всех прочих. Для настоящего нордического человека душа и тело — одно целое, которое свободно и мощно развивается, потому что только при полнокровной жизни расцветает здоровый нордический дух. Но эти ценности здоровья и сво­бодных радостей тела вовсе не являются чем-то само собой разумеющимся для людей нового типа, который мы теперь описываем. Для них все это сомнительно и на последней ступени возвышения должно быть даже отнесено к разряду негативных ценностей, если душа этого типа стремится превратиться в "чистый дух". Дух для нее не есть нечто, свободно исходящее изнутри для того, чтобы понять мир, сразиться с ним и подчинить его своим законам: это нордический способ духовного творчества. А для человека переднеазиатского типа дух — это нечто, действующее на него снаружи и уста­навливающее для него незыблемые законы. "В начале было слово". Дух — это слово, а слово есть буква, а буква — нечто неподвижное, неизменное. Задача человека — "поглотить" книгу, т.е. настолько впитать в себя установленные в ней законы, чтобы ими было пронизано все внутреннее, все живое до конечной стадии окосте­нения. Только дух должен жить, поглотив всю остальную жизнь. Для нордического человека здесь необъяснимое противоречие: оправдывать существование только неподвижного, чуждого всему, что мы называем жизнью. И всякое "откровение" в смысле людей пустыни (т. е. протосемитов) застывает в буквах закона, как только попадет в руки людей этого типа.

История народов, у которых преобладали кровь и дух этого типа, дала ряд типичных образов, которые, несмотря на очень различные способы проявления, все имели целью подобную "одухотворенность". Аскет, кото­рый во всем многоцветии жизни видит лишь соблазн к нарушению закона, а в телесных мучениях — средство умерщвления плоти, ведет совершенную, святую жизнь в описанном стиле. Ступенькой ниже него стоит толко­ватель закона. Он выступает во множестве форм, кончая заучившимся маленьким учеником хедера, который к четвертому году обучения за буквами уже не видит солнца. Современная жизнь породила среди живущих в Европе евреев бесчисленные эрзац-формы такой "оду­хотворенности". Одна из них — отчужденная от при­роды "чистая" интеллектуальность, другая — беспо­койное копание в самом себе по инструкциям попу­лярных психоаналитических брошюр фрейдистской школы — эрзац-путь для бездуховных людей, суля­щий избавление без принесения в жертву плоти<...>

<...>Из этой тяги к одухотворенности возникает и беспокойная жажда знаний, стремление вечно учиться: для человека этого типа ничто не просто, ничто не разумеется само собой, поэтому ему трудно во что-либо сразу же поверить. Он поверит лишь тогда, когда другие соединятся с ним в сообщество, и все они будут подчиняться одному закону. Доверительные отношения с людьми из чуждого мира почти невозможны<...>

<...>Но в жизни всегда остается то, что по сути своей не может быть духовным — "плоть". Противоречие между "духом" и "плотью" лежит в основе всех переживаний людей этого типа. У отдельных личностей оно тем силь­ней, чем больше той или иной личностью владеют зако­ны стиля. Если в душе этого типа живет творческая ис­кра, она служит стимулом творческого беспокойства<...>

<...>Семья — это сфера, в которой указанное противоречие теряет силу. Здесь есть вещи, не лишен­ные полностью своего простого бытия, "дозволенные" радости. И чувственные радости, радости "плоти" здесь дозволены, но не как самоцель: они подчинены цели, которая их освящает. Вино помогает духовной силе быст­рей порвать с плотью. (Все это относится и к духовной семье — общине). Сексуальные наслаждения служат цели продолжения рода, которая считается религиозной, т. е. высшей духовной ценностью. "Плоть, подчинив­шаяся духовной цели, освящена".

Вне этой сферы "плоть" нечиста, она враждебна "духу" и всем ценностям души этого типа. Плоть нужно преодолеть — это начало и конец все жизнедеятель­ности. Но плоть сохранит свою грозную силу и может становиться тем навязчивей, чем больше с ней борется дух. Есть отдельные люди этого типа, мало одаренные "плотью": для них избавление от плоти может оказаться нетрудным<...> Но есть и люди этого типа с обильной "плотью": для них борьба с плотью может стать беско­нечной, и от силы воли будет зависеть, на чьей стороне останется победа<...>

"Человеку остается лишь боязливый выбор между чувственным счастьем и душевным покоем". Эти строки выражают христианское переживание, переживание раздвоенного человека (человека избавления), по законам стиля которого создано христианство, по крайней мере, в своих пилуинистских чертах. Чувствен­ное счастье заклеймено как грех, нарушающий душе­вный покой. Плоть "грешна", если она теряет свою животную невинность в руках духа<...>

<...>Все простые радости жизни осуждаются как греховные и тем самым вытесняются путем воспитания в законе, но порабощенная природа не умирает, она только лишается своей ценности и мстит за себя, как только может, господствующему духу. В отдельной душе она может породить долгое, тайное отягощение и тлеющую ненависть ко всему просто живущему<...>

<...>Если у отдельного человека этого типа есть склонность к насилию — она тщательно скрывается или обращается против него самого, принуждая душу к особого рода аскетизму: к терзанию самой себя во имя одухотворенности. Это свойство проявляется в сфере, противоречащей духу: она должна быть подчинена духу или превращена в духовную<...>

<...>Склонность к насилию может проявляться лишь под "священным" прикрытием, иначе она натал­кивается на внутреннюю иерархию ценностей человека этого типа. На лицах некоторых людей этого типа ясно написано, что их обладатели целиком отдались "плоти", "миру", бездуховной жажде власти (или денег) и отреклись от всего духовного. Это поведение имеет место в сфере действия того же закона стиля, только с нару­шением закона, с отпадением от определяющих цен­ностей своего типа путем подписания кровью договора с дьяволом. Но сила типового закона проявляется порой в тайных угрызениях совести<...>

<...>Хитрость — свойство отдельного человека, а не черта стиля. В любой расе есть хитрые люди, и есть люди, которые этой чертой не обладают. Но различны по типу способы использования хитрости у людей разных типов<...>

<...>Желание обязательно все знать о других у отдельных людей этого типа воспринимается с норди­ческой точки зрения как бестактная навязчивость, при которой жертву рассматривают наглыми, подстере­гающими глазами и спрашивают о вещах, о которых у людей нордического типа говорить не принято. Благородный человек этого типа не будет задавать по­добных вопросов: его благородство накладывает на него бремя самоконтроля, заставляет непрерывно работать над самим собой. Здесь заключено глубокое отличие от нордического благородства: нордический человек дей­ствия внутренне и внешне дистанцируется <...> он исконно благороден. Быть неблагородным значило бы для него отречься от закона собственного стиля. Человек избавления неблагороден, но он может стать таковым, если он из самоуважения будет скрывать свою любознательность<...>

Жизнь в мире благородства приводит человека из­бавления, в случае его внутренней утонченности, к от­казу от самого себя ради самоуважения: он страдает от того, что при своей любознательности не может задавать вопросы, так что каждый новый человек, встре­чающийся на его пути, приводит его в отчаяние одним фактом своего существования. Это порождает такие черты, как неуверенность и замкнутость<...>

<...>Средиземноморский стиль, стиль человека внешних эффектов, может быть, наиболее противоположен стилю человека избавления, больше даже, чем стиль нор­дического человека действия, который, хотя и не менее чужд стилю человека избавления, при смешивании может скорее вызвать усиление или искажение определенных черт человека избавления, чем их ослабление. Решаю­щую роль для развития обусловленных стилем возмож­ностей играет воспитание... Так еврейский купец из Салоник изображает из себя кавалера, а греческий монах из монастыря на Кипре играет в святого. И последнему уда­ется соединять святость в смысле человека избавления с красотой в средиземноморском стиле, рассчитанной на то, чтобы нравиться: святость превращается в спектакль<...> Суть святости в стиле человека избавления — уход от мира, а в данном случае мы имеем перед собой, наоборот, святость для мира или, лучше сказать, святость, изображаемую перед миром.

Человек избавления как мирской человек — эта роль означает искажение его сути и таит в себе одну опас­ность, и не только чужое влияние может пробудить эту опасность: даже у чистокровного человека избавления вся иерархия ценностей может перевернуться и произойдет материализация души. Так появляются люди, у которых преобладает нескрываемая жажда материальных благ и власти, тем более беззастенчивая и бессердечная, что ей всю жизнь приходится заглушать голос собственной совести. Эти люди осознают себя рабами плоти и поэтому хотят видеть вокруг себя одних рабов. Овладеть миром и просто жить в нем без вопросов они не могут, поэтому они придумывают для себя абстрактные системы для овладения материальными ценностями этого мира (например, в денежной экономике), и эти духовные дос­тижения служат им эрзацем одухотворенности в собст­венном стиле, от которой они ушли. Тайна отчаяния де­лает их неразборчивыми в средствах, поэтому они часто достигают огромных успехов. Они властвуют из нена­висти и обращают свою жизнь в сплошную месть всем просто живущим. Все ценности их типа, законы которого они нарушили, обращаются в свою прямую противопо­ложность: они не освящают, а лишают святости, место пре­одоления плоти занимает культ плоти, место одухот­воренности — материализация. Эти духовные выродки встречаются повсюду, где люди избавления переживают процесс разложения своих духовных ценностей. Чаще всего это происходит среди живущих на Западе евреев<...>

<...>Трудно быть, более того — стать, совер­шенным по законам стиля человека избавления, тем более, что путь к совершенству, а именно к святости как к высшей степени одухотворенности в своем стиле, возможен лишь в том случае, если в человеке пробуди­лась вера, т. е. осознание своей связи с Богом. Если ее нет, отдельный человек вынужден искать эрзац одухот­воренности, который ведет не к святости, а к интеллекту­ализации, т. е. к цели, которая по законам этого стиля считается второстепенной. Только жизнь настоящего священника может привести к исполнению высших цен­ностей избавления: священник — это форма, в которой раса выражает себя в самом чистом виде. Священник в подлинном стиле — благородная форма этой расы, которая формирует и меряет себя по внутреннему образу святого, равно как благородные формы ранее описанных типов — по внутреннему образу героя<...>