Глава 2. Эпоха барокко

В истории России XVII столетие зовется "бунташным". Началось оно со "Смутного времени" и великого разорения страны, закончи­лось стрелецкими мятежами и кровавой расправой Петра над против­никами его реформ. Вместе с тем последний допетровский век был одарен великолепным закатным светом угасавшей древнерусской куль­туры, постепенно трансформировавшейся из традиционной средневе­ковой в новоевропейскую. Особую роль при этом сыграл стиль барокко. Бывший в Европе католической реакцией на ренессансные и реформа- ционные веяния, в России он сыграл совершенно иную роль, став постмедиевистским, переходным к секуляризованной культуре Ново­го времени [16, с. 165-214].

Барокко было не только стилем художественного творчества, но также стилем мышления, объяснения бытия, интерпретации происхо­дивших событий и выражения идейных установок. Вместо монумен­тального, обращенного к вечности, берегущего традиции отношения к миру барочное сознание увлечено экспрессивным его переживанием, возрастанием субъективного начала, пристрастием к декоративности, изощренности форм, игре света и тени, созданию иллюзорного про­странства, обмирщению культуры. В эволюции отечественного барок­ко выделяют три этапа: первоначальный XVII в., иногда называемый "нарышкинским", сдержанный петровский и пышный елизаветинский.

Если петровское барокко начала XVIII в. отразило суровый дух становления новой России, ориентировалось на культуру балтийских стран и лучше всего воплощено в ансамбле Петропавловской крепо­сти; если елизаветинское тяготело к утонченной моде роскошных ев­ропейских резиденций вроде Версаля и прекрасно манифестировано в творениях Растрелли, особенно в Зимнем и Царскосельском дворцах, то допетровское барокко отличает творческий синтез традиционных русских образцов с умелым и тактичным использованием западных. С середины XVII в. происходила плавная, постепенная европеизация российского общества и органичное усвоение современных достиже­ний Запада. Петр I не начал, а лишь ускорил, насильственно интенси­фицировал, нетерпеливо подталкивал те процессы, которым осторож­но давал дорогу его отец "тишайший" царь Алексей Михайлович, сим­патизировавший западной культуре в польском ее варианте.

Смутное время

Проследим вкратце ход отечественной мысли. Тяжкие испытания "Смутного времени" вызвали обостренную историософскую оценку кризиса "Третьего Рима", едва не утратившего независимое существо­вание. В созданном до освобождения Москвы «Плаче о пленении и о конечном разорении Московского государства», напоминающем «Сло­во о погибели Русской земли», происшедшая катастрофа рассматри­вается как наказание за грехи неправедных правителей и всего народа русского. В «Ином сказании» самозванец Лжедимитрий сравнивается со "зломудренным" Арием, недобрая память о котором как изощрен­ном философе-антитринитарии сохранилась с I Вселенского собора. Он выступает карающим мечом по отношению к политическому ин­тригану Годунову, хитростью захватившему престол, но сам падает жертвой собственных преступных замыслов.

Наиболее глубоким произведением эпохи "Смуты" является «Вре­менник» дьяка Ивана Тимофеева, где описывается ход событий от царствования Ивана Грозного до воцарения Михаила Романова. В нем даются яркие, порой нелицеприятные описания правителей, обна­жается безнравственность борьбы за власть, проводится идея о леги­тимности и моральном основании избрания нового царя, о важности общенационального согласия. Происшедшие трагические события обо­стрили и углубили политическое самосознание россиян. Они показали пагубность тирании, необходимость законности в управлении стра­ной, важности Земских соборов и других представительных учрежде­ний [8, с. 213-214].

Новым элементом культуры становится существовавшая ранее лишь в устной форме народная демократическая литература, в том числе сатирическая, пародировавшая судопроизводство («Повесть о Ерше Ершовиче»), спаивание народа («Служба кабаку»), нищету низов («Азбука о голом и небогатом человеке»). Записываются духовные стихи о пустынножительстве, о терзаниях души, чающей спасения в жестоком и немилосердном мире («Прими мя, пустыни, яко мати чадо свое»). Весьма интересна в натурфилософском отношении «Голуби­ная книга», распевавшаяся "каликами перехожими", где содержатся космогонические идеи о сотворении мира и человека, символическая интерпретация стихий, зашифрованные философемы апокрифического происхождения.

К XVII в. в древнерусской среде накопилось значительное количе­ство апокрифов (от греческого "апокрифос" — скрытный, потаенный), в которых истолковывались наиболее волнующие сознание средневеко­вого человека коренные вопросы: сотворение Адама и Евы, описание рая и ада, устройство мироздания, загадки мировой истории, обычаи и нравы народов. Существовали специальные индексы почитаемой и осуждаемой литературы, которые дают ценные сведения о полноте книжного репертуара, что видно на примере обширного списка книг, приведенного в «Кирилловой книге», изданной Московским Печат­ным двором в 1644 г. В апокрифах о сотворении Адама в опосредо­ванной форме содержалось изложение натурфилософского учения о стихиях, или элементах.

Ценнейшим источником философской и общекультурной терминоло­гии являются «Азбуковники» — лексикографические справочники энциклопедического состава, возникшие на основе словарей-ономасти- конов, словарей символики и словарей, объясняющих термины из грече­ского, латинского, древнееврейского, немецкого, польского и других древних и новых языков. Приведем некоторые примеры: "Софист — мудрец", "Епикур — во Афинах бе некий философ", "Имство — ка­чество пребывательно", "Материя — естество", "Диалектика — двое- словесного стязания книга", "Парение ума — обношение повсюду", "Етимология — истиннословие", "Вселенная — весь свет", "Мета- морфозис — преображение", "Акростихида — краестрочие" (Рук.// РГБ. Ф. 299, № 445; Рук.//РГБ. Ф. 228, № 197). В обширных приложениях нередко встречаются сведения о мудрецах древности, дефиниции философии, истолкование символики икон, образа Софии Премудрости Божией, масса всевозможной информации просветитель­ского, необыденного характера.

Существует несколько редакций «Азбуковников», каждый список из них уникален, имеет глоссы, маргиналии, вставки, дополнения. Однако как философский источник они слабо изучены, что лишний раз свидетельствует о недостаточном знании подлинных памятников русской средневековой мысли, в то время как филологи (А. Карпов, М. Алексеев, Л. Ковтун) издавна исследуют эти уникальные тексты, свидетельствующие об уровне мышления, терминологии отвлеченной лексики, связях отечественной лингвистики с зарубежной еще в до­петровский период [14].

В XVII в. появляются первые трактаты по эстетике. Среди них «Послание Иосифа Владимирова к Симону Ушакову», где знамен­щик Печатного двора и иконописец Оружейной палаты отстаивает принцип "живоподобия", индивидуализации образа и выступает про­тив "мрачных и неподоболепных образов святых". Барочное видение в живописи аргументирует Симон Ушаков (1626-1686), крупнейший мастер и теоретик искусства, иконописец, гравер, портретист, руково­дивший царской мастерской. В целом древнерусская эстетика, воспри­нявшая византийские каноны и претерпевшая длительную эволюцию, способствовала развитию национального "мышления в образах" и "умо­зрения в красках", дала мощный имрульс визуальным, невербальным методам богословствования и философствования, отражающим восточ­но-православную традицию (В.В. Бычков).

Не всем нравились новые веяния в культуре. Против тенденции приближения к натуре, аллегоризации, чрезмерной декоративности, десакрализации выступили ревнители древлего благочестия. Протопоп Аввакум (1620-1682) иронически писал о манере письма Ушакова, который Спаса Еммануила изобразил с одутловатым лицом, перстами надутыми, "яко немчина брюхата" учиненного, "лишо сабли той при бедре не писано". Старообрядцы стояли за сохранение высокой духов­ности, бережное отношение к традициям, против цезарепапистского подчинения церкви государству. Как покажут последующие события, они выступили в качестве главного хранителя древнерусского наследия, испытавшего большие утраты от пренебрежительного к нему отношения. Протопоп предстает в своих сочинениях как противник внешней образо­ванности, стремящийся к "премудрости внутренней", страдалец и муче­ник за свои убеждения, автор исповедального жизнеописания, нового жанра в отечественной литературе. Вопреки распространенному заблу­ждению старообрядцев отличают не только позитивный консерватизм, но и предприимчивость, социальный динамизм, умение сочетать привер­женность традициям с адаптацией к современным достижениям, чему их научил выстраданный многовековой опыт [8, с. 237-241].

Церковные реформы патриарха Никона (1605-1681), в миру Ни­киты Минова, сына простого крестьянина мордовской деревни Ниже­городского уезда, честолюбивого и небесталанного церковного деяте­ля, осуществленные резко, волюнтаристским путем, вызвали первый великий раскол единого прежде древнерусского общества, имевший далеко идущие негативные последствия. Второй раскол осуществил Петр I, отделив европеизированную элиту от остальной части населения; третий произошел в советское время, когда многовековое единство сакральной и светской сторон жизни было деформировано.

Стремление стать "русским папой", унифицировать православный культ путем сближения его с греческим, западнорусским, создать все­ленский центр "Новый Иерусалим" под Москвой было весьма амбици­озным и потерпело поражение как целостная программа, хотя новации в религиозную и общественную жизнь были внесены, ансамбль же Ново­Иерусалимского монастыря привлекает своей грандиозностью поныне.