Заключение: история эпистемических вещей

Я вернусь еще раз к тому, что говорил о научных объектах, экспериментальных системах и модельных организмах. Такие научные объекты, как описанные в этой статье цитоплазматические частицы, синхронно и диахронно включены в разные экспериментальные системы, которые со своей стороны ограничены различными инструментами и средствами, заставляющими объекты оставлять обнаруживаемые следы, и основываются на различных модельных организмах. В этих экспериментальных контекстах они приобретают свой облик, трансформируются, и значение их непрерывно изменяется. Эти контексты канализируют также появление, персистенцию и порой устаревание научных объектов. Пристальный взгляд на экспериментальные сети, в которых и благодаря которым существуют научные объекты и которые в свою очередь видоизменяются под их воздействием, демонстрирует нам динамическое значение экспериментальных культур и эпистемические практики, каковыми эти культуры конституируются. Этот взгляд отличается от традиционного взгляда, заданного оптикой дисциплинарного подхода. Цитоплазматические частицы, историю которых я в общих чертах рассказал, не принадлежат исключительно ни к области онкологии, ни к области вирологии, ни цитологии, ни биохимии, ни микробиологии, ни молекулярной биологии: их траектория проходит через все эти области и одновременно расшатывает их границы. Эти частицы суть «пограничные объекты». Они определяют пространство, не подчиняющееся дисциплинарной сетке координат, по которой ориентируются научно‑исследовательские институты. Это пространство лабораторных культур с их инструментарием, с их экспериментальными системами, с их модельными организмами. Мы только еще начинаем производить обмер этого пространства. Долгий путь отделяет историю идей, историю ученых, дисциплин, институтов от истории эпистемических вещей. Если процесс экспериментального познания представляется могучим дискурсивным потоком, порождающим современные науки, то, несомненно, стоит потратить усилия на то, чтобы попытаться рассмотреть его «объективность» под углом зрения того, какую «объектность» он придает своим предметам. Я возвращаюсь в заключение к Майклу Полани, чьи работы в области науковедения еще не оценены по достоинству. Он писал: «Эту способность вещи проявить себя в будущем неким неожиданным образом я объясняю тем обстоятельством, что наблюдаемая вещь есть лишь один аспект действительности, а обладает значением, которое не исчерпывается ни одним из этих аспектов. Быть уверенным в том, что вещь, которую мы знаем, реальна, значит предполагать, что она достаточно независима и могущественна, чтобы в будущем проявить себя таким образом, какой нам и не снился».

Новое – это результат событий, которые имеют место только в одной экспериментальной ситуации и только при определенных условиях. Экспериментальные системы как раз и являются теми устройствами, в которых могут происходить такие события. Научная действительность эпистемических вещей – это их способность содействовать непредсказуемым событиям. Изучение экспериментальных систем совместно с научными объектами, которые в них начинают и перестают существовать, должно привести нас к осознанию того, что подобные системы являют собой «аппараты для производства будущего». А эти в свою очередь суть не что иное, как, выражаясь словами Жака Деррида, инстанции «формы итерации», чью «дифференциальную типологию» еще предстоит написать.

Райнбергер Х.‑Й. Частицы в цитоплазме: пути и судьбы одного научного объекта // Наука и научность в ее исторической перспективе. СПб., 2007. С. 8–36.