2. Толстой и вересаев

В.В. Вересаев в 1922 году издал свой очерк «Художник жизни. (О Толстом)». В нём он делится впечатлением об одном эпизоде из жизни великого художника. Он касается крестьянина Ивана Васильевича Сютаева, разделявшего религиозные воззрения Толстого. Сютаев в 1877 году отказался от военной службы. Его арестовали, и он два с половиной года просидел в Шлиссельбургской крепости, пять месяцев был на испытании в доме умалишённых, потом согласился служить, но присягу не принял.

И вот он в ноябре 1884 года посетил своего учителя и провел у него три дня. «Мы полюбили друг друга», – писал Толстой В.Г. Черткову о Сютаеве 13-14 ноября. – «Я шутя говорил, – писал далее Толстой, – что я бы его истолок с вами в ступе и сделал из вас двух людей прелестных».

Толстой, очевидно, полагал, что Сютаеву недоставало интеллигентности Черткова, а Черткову недоставало трудового образа жизни и последовательности в исполнении признаваемого им нравственного учения.

В первый же день пребывания у Толстого Сютаев засиделся у него до последнего вечера, и, когда он собирался уходить, Лев Николаевич предложил ему остаться переночевать. Сютаев ответил: «Да признаться, Лев Николаевич, в бане давно не был. Очень вошь замучила.

– Ну, вот пустяки какие, – возразил Толстой. – Я очень буду рад, если в моём доме рабочая вошь заведётся».

В вышеназванном очерке Вересаев замечает по поводу этих слов Толстого: «Кто в здоровых, нормальных условиях станет радоваться такой своеобразной чести? И кто, не принуждённый переживать этот вечный стыд за себя, способен говорить так?».

В январе и марте 1902 года Толстой читает рассказ Вересаева «Конец Андрея Ивановича» и повесть «На повороте». К сожалению, мнение его неизвестно.

Лишь в августе 1903 года Вересаев посетил Толстого, который нашёл его «незначительным, неинтересным». «Он обладает известной способностью описания, но больше ничего» [29].

Интерес Толстого к произведениям Вересаева не ослабевает. Так, в марте 1906 года он читает вслух «Рассказы о войне» Вересаева и, в частности, рассказ «Ломайло» из этой серии. Отзыв Толстого: «ужасный рассказ», «живо описано. У Вересаева тургеневский стиль».

Как видим, здесь традиционное толстовское «объективно-субъективное» отношение к литературе собратьев, молодых ли, маститых ли. Вот ещё пример: Д.П. Маковицкий фиксирует толстовский отзыв о Вересаеве: «Хорошо пишет, немного однообразно и с политической тенденцией, не отдаётся художественному чувству».

За полгода до ухода из Ясной Поляны, в мае 1910 года Толстой «читал В. Вересаева» (запись в дневнике) [30].

3. Толстой и бунин

В июне 1890 года отправил первое письмо Толстому молодой И.А. Бунин, живший тогда в Париже и сблизившийся с толстовцами; он писал, что, прочитав «Послесловие» к повести «Крейцерова соната», поражён высказанными там мыслями, и просил разрешения приехать в Ясную Поляну.

В январе 1893 года Толстой пишет первое письмо Бунину – ответ на его предложение помогать голодающим [31].

В книге «Освобождение Толстого» Бунин рассказал о том, как сильно и почему он стремился к Толстому. «В ранней молодости я был совершенно влюблён в него, в тот мной самим созданный образ, который томил меня мечтой увидеть его наяву. Мечта эта была неотступная, но как я мог осуществить её? Поехать в Ясную Поляну? Но с какой стати, с какими глазами? “Что вам угодно, молодой человек?” – спросят меня в Ясной Поляне? И что я отвечу тогда?..

Позднее, страстно мечтая о чистой, здоровой, «доброй» жизни среди природы, собственными трудами, в простой одежде, главное же, опять-таки от влюблённости в Толстого как художника, я стал толстовцем, – конечно, не без тайной надежды, что это даст мне наконец уже как бы законное право увидеть его и даже, может быть, войти в число людей, приближённых к нему. И вот, началось моё толстовское “послушание”».

Летом 1892 года Бунин напечатал в «Орловском вестнике» очерк «Помещик Воргольский», где ведутся разговоры о «теории Толстого».

Толстой ответил, что приезжать не стоит, поскольку Бунин предлагает свои услуги только на короткое время. Так что не нужно бросать службу. Впрочем, произошла и ошибка: Толстой подумал, что это письмо другого Бунина, который обращался раньше (в 1887 году) в поисках работы и был направлен к И.Д. Сытину. Лишь 15 июля Бунин собрался с духом и в письме разъяснял недоразумение. Тогда же Бунин послал Толстому свою «брошюрку» – оттиск рассказа «Деревенский эскиз» (позднее назван «Танька») и писал: «Посылаю её Вам как человеку, каждое слово которого мне дорого, произведения которого раскрывали во мне всю душу, пробуждали во мне страстную жажду творчества… Много раз мне хотелось написать Вам многое, увидеть Вас. Но боюсь, что причислите меня к лику тех, которые осаждают Вас из пошлого любопытства и т.п.».

3 января 1894 года в Хамовническом доме Москвы впервые появился И.А. Бунин. Свидание было коротким.

Молодой писатель услышал слова: «Пишите, пишите, если очень хочется, только помните, что это никак не может быть целью жизни».

«С женщиной можно жить только как с женой и не оставлять её никогда… Хотите жить простой, трудовой жизнью? Это хорошо, только не насилуйте себя, не делайте мундира из неё, во всякой жизни можно быть хорошим человеком…».

«Не ждите многого от жизни, лучшего времени, чем теперь, у вас, не будет… Счастья в жизни нет, есть только зарницы его – цените их, живите ими…».

Возвратясь в Полтаву, Бунин написал: «Ваши слова, хотя мне удалось слышать их так мало и при таком неудачном свидании, произвели на меня ясное, хорошее впечатление; кое-что ярче осветилось от них, стало жизненней».

Б.Н. Леонтьев, бывший воспитанник пажеского корпуса, ставший толстовцем, написал 30 января Толстому: «Бунин рассказывал про всех московских друзей, но приехал очень огорчённый, что так мало провёл времени с вами, – вы были главная цель его поездки, – он вас очень любит и давно жаждал знакомства с вами. Он не может спокойно, без волнения говорить о вас… Он хочет бросить свою службу и заняться продажей книжек «Посредника».

Толстой отправил Бунину ласковое письмо, повторив ответы, высказанные при встрече.

В марте 1895 года второй раз в Хамовниках (и последний – дома у Толстого) был Бунин. Об этом есть единственный и прекрасный рассказ – в книге «Освобождение Толстого»:

«Меня провели через залу, где я когда-то впервые сидел с ним возле милой розовой лампы, потом в эту маленькую дверку; по ступенькам за ней и по узкому коридору; и я робко стукнул в дверь направо.

– Войдите, ─ ответил старческий альтовый голос.

И я вошёл и увидел низкую, небольшую комнату, тонувшую в сумраке от железного щитка над старинным подсвечником в две свечи, кожаный диван возле стола, на котором стоял этот подсвечник, а потом и его самого, с книгой в руках. При моём входе он быстро поднялся и неловко, даже, как показалось мне, смущённо бросил её в угол дивана. Но глаза у меня были меткие, и я увидел, что читал он, то есть перечитывал и, вероятно, уже не в первый раз, как делаем это и мы, грешные, своё собственное произведение, только что напечатанное тогда, – «Хозяин и работник». Я, от восхищения перед этой вещью, имел бестактность издать восторженное восклицание. А он покраснел, замахал руками:

– Ах, не говорите! Это ужас, это так ничтожно, что мне по улицам ходить стыдно! [32].

Лицо у него было в этот вечер худое, тёмное, строгое: незадолго перед тем умер его семилетний Ваня. И после «Хозяина и работника» он тотчас заговорил о нём:

– Да, да, милый, прелестный мальчик был. Но что это значит – умер? Смерти нет, он не умер, раз мы любим его, живём им!

Вскоре мы вышли и пошли в «Посредник». Была чёрная мартовская ночь, дул весенний ветер, раздувая огни фонарей. Мы бежали наискось по снежному Девичьему полю, он прыгал через канавы, так что я едва поспевал за ним, и опять говорил – отрывисто, строго, резко:

– Смерти нету, смерти нету!».

Летом 1895 года появилась замечательная запись в дневнике Толстого, воплотившая оптимистический взгляд Толстого на жизнь: «Смотрел, подходя к Овсянникову, на прелестный солнечный закат. В нагромождённых облаках просвет, и там, как красный неправильный уголь, солнце. Всё это над лесом, рожью. Радостно. И подумал: «Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нём».

Впоследствии Бунин написал М.В. Карамзиной: «Что общего у меня с Толстым? Он очень, очень близок мне не только как художник и великий поэт, но и как религиозная душа. Перечитайте кое-что, что я выписал из его дневников, – например, как он шёл на закате из Овсянникова: «лес, рожь, радостно», – как ехал вечерней зарёй через лес Тургенева: «и соловьи, и жуки, и кукушка…». Более прекрасных, несравненных слов о бессмертии ни у кого нет во всей мировой литературе».

Доказательством того, что Толстой очень внимательно следил за творчеством молодых, свидетельствует такой факт. В октябре 1900 года Горький и Поссе были в Ясной Поляне. В это посещение Толстой гулял вместе с Горьким в берёзовой роще. В разговоре Толстой, в частности, похвалил стихи Бунина «Грибы сошли, но крепко пахнет в оврагах сыростью грибной…» (из стихотворения «Не видно птиц. Покорно чахнет…»): «Очень хорошо, очень верно!».

Тем более естественно письмо Бунина с просьбой к Толстому (март 1901) дать что-либо для сборника, издающегося редакцией «Одесских новостей» «в пользу голодающих на юге».

Так же естественна и взыскательность великого мастера к молодым, о чём уже было неоднократно отмечено. Вот и по поводу Бунина. А.Б. Гольденвейзер свидетельствует (июль 1902 года): «Разговор о литературе… О рассказе Бунина («Счастье». – А.Н.): «Сначала превосходное описание природы – идёт дождик, и так написано, что и Тургенев не написал бы так, а уж обо мне и говорить нечего. А потом девица мечтает о нём… и всё это: и глупое чувство девицы, и дождик, всё нужно только для того, чтобы Бунин написал рассказ».

Толстой чувствовал огромный неподдельный интерес молодых писателей к своей личности, их восхищение его творчеством, но этот пиетет никогда не поколебал взыскательного и даже строгого отношения к произведениям молодых: литературное творчество, искусство для Толстого – превыше всего. И.А. Бунин – не исключение.