2.2. Конструирование дискурса: коммуникативная интеракция государства и «гражданского общества».

Теперь мы можем перейти к непосредственному объяснению действия коммуникативной интеракции и как это действие в картине столкновения частного и публичного, гражданского и государственного, повседневного и проектного преобразует реальность.

Ещё Ж.Делез вместе с Ф.Гваттари заметили, что государство более не является чем-то отстранённым или отчуждённым от общества, наоборот, государство работает в крепкой сцепке с производством общественного¹. Структуры общества становятся вытесненными, поэтому общество становится не «живым организмом», а машиной, представляющей собой специфические сцепления механизмов собственной реализации, а значит образуется тело социального, в котором невозможно разглядеть истинные сцепления. Исходя из этого, авторы делают вывод о том, что общество развитого капитализма есть машина шизофрении. Мы же не будем столь радикальны в представлении общества, однако заметим, что коммуникативная интеракция государства и «гражданского общества» через различные механизмы унификации действительно сцепилось в машину политического.

Когда Гегель говорит, что гражданское общество есть сфера частных интересов и т.д. он оказывается совершенно не прав для нашего времени. Мы не можем мыслить себя без государства и действовать вне его. Что же до реальных аргументов, то достаточно обратиться к понятию гражданин. Фрейм гражданина РФ «захламлён» следующими вещами: паспортом, ИНН, списками избирателей, учётом во всех регистрационных инстанциях государственных аппаратов. И вот вследствие этого возникает вопрос: так кто человек в современном обществе – человек или гражданин? Мы склоны считать, что гражданин, поскольку на него навешано так много атрибутики регистрации, да и само пространство его действий регулируется гражданским кодексом и публичной властью, что таком свете становится ясно, что человек не может не быть гражданином, что государство связывает человека и человека, делая из них граждан, без которых невозможно существования системы «между», то есть формальной системы государства.

В фактическом взаимодействии между собой люди взаимодействую с позиции граждан, ибо они включены в машину политического, это можно легко заметить, когда люди несознательно проводят демаркации между теми, кто достиг 18-ти лет и теми, кто нет в околовыборное время. Так же дело обстоит так, что это включение в политику производится на всех уровнях, более того, на самом деле не интересно интересуется политикой или нет гражданин, важен лишь факт того, что он участвует в легитимации законов, он так или иначе воспроизводит идею государства, так же он просто напросто всегда включен в какую-нибудь сеть противодействия. Например, опора современного государства - есть средний класс, причем средний класс не спрашивают, но, условно говоря, в выстроенной формальной системе государства средний класс оказывается значением «за государство».

Однако это не значит, что государство есть некий монстр, потому как многие вопросы отдельный человек не может решать, а функционирование государства, естественно, будет связано с заданием формальной системы любого текста объекта управления. Вопрос лишь в том, что государство, с одной стороны есть продукт собственной реификации, а с другой, государство проявляется в почти каждом нашем действии, тем самым занимаю позицию имманентного состояния человека-гражданина. Универсальным индикатором этих связок является дискурс, поскольку в него вкладывается отношения символической власти, рациональных и предзаданных ситуацией и историей смыслов, опосредованные логическим пространством субъекта.

Итак, как же связан дискурс с текстом и формальной системой? Начинается всё в тексте и в нем же и заканчивается. Текст даёт запрос на революционный акт, так как до этого все формальные системы не сходились со всеми логическими пространствами, например. Текст, при этом, не является в каждый данный момент объективным, поэтому нам интересны его задействованные следы, по сути, мы можем наблюдать потоки текста, которые первоначально структурируются на уровне производящего значения логического пространства, здесь и вступает дискурс как поток структурирующих значений привязанных к практикам. Например, категории в представленной нами идеальной ситуации, выражающие плохое отношение к государственному закону о налогах на окно, могут выражать разные смыслы, цели и мотивации, которые будут соотноситься с определённым градом, режимом действия и ситуацией в целом с точки зрения произносящего их. Однако если мы спросим, почему власть плохая вообще, то далеко не факт, что каждый, кто её нещадно критикует знает ответ на данный вопрос. И это понятно, потому как очевидно, что лингвистический аппарат соотносится с ситуацией, с её текстом, выражающим целую эпоху в генезисе мышления социума, в которую погружен человек.

Лингвистический аппарат представляет собой аппарат репрезентации структурирования потоков текста. Так мы можем отчётливо наблюдать, что в китайской традиции чиновничеству относились, как к нечто высшему, исходя из чего, делались подношения со стороны «простых людей» при обращении к нему по интересующим вопросам. В такой ситуации дискурс работает отменно, когда становятся заметными разговоры о том, что и кто подносил, по типу: «Сосед, а что ты поднесла чиновнику Н?», именно в таких фразах заложен великий смысл простой повседневности действия, в которой символическая власть принадлежит бюрократии.

В дискурсе мгновенно отражаются настроения социума по поводу смены иерархии или иного рода событий, важно лишь вычленить важное, которое оказывается порой не в мыслях, передаваемых между людьми, а в форме их передачи, использовании отдельных слов. Поэтому для такого анализа необходимо включенное наблюдение исследователей обладающим метисом, по Скотту, то есть, практическим навыком нахождения в данной среде. В противном случае ускользает текст события, проходя через формальную систему, скажем, анкетного опроса. Но не будем отвлекаться от столь широкой темы.

Сам же дискурс, как мы показали на первом этапе исследования, не обязательно связан со словами и речью, но он связан с языком и коммуникацией. Слово – это знак, язык шире, чем простая совокупность знаком и их связок между собой, язык это тот, же текст, в котором заложена история, он есть «двойник» текста, но ни в коем случае не простой инструмент передачи информации. Формальные системы потому и успешны, что обосновываются в нем – становятся следом, который направляет «движение», отсюда и происходят различные симулякры как механизм повторения. Поэтому государства устанавливают официальный государственный язык, выставляют образовательные схемы его изучения. Но это не означает, что этим занимается одно лишь государство, просто оно публично, как и тексты авторов, повествующих во времена Просвещения о гражданском обществе и его противодействии государству. Отсюда активно задаётся определённый дискурс, который хочет видеть автор или государственная организации. В этом аспекте современная Россия даёт прекрасный пример действия нашей схемы: когда элита стала говорить о модернизации, потом об инновациях и - после - о нанотехнологиях, то интернет начал пестрить статьями на данные темы, резко возросло количество книг на данные тематики, начали открывать кафедры на данные специальности – то есть, в дискурс большим информационным потоком были инкорпорированные данные категории как направляющие символы развития страны и государства.

В силу сказанного, можно заключить, что формальные системы навязывают свою аксиоматику событиям и смыслы носителям, будь-то рефлектирующие люди или вещи, в которой отражен текст для первого. И вместе с тем, текст выдаёт собственные потоки. Логическое пространство и дискурс становятся результатом столкновения сил реификации, производства значений, действия техники, вещей и людей. Тогда дискурс для каждой отдельной ситуации может держаться на некоторых столпах его функционирования, таковыми выступают эталоны, позволяющие различать одно дискурсивное пространство от другого, но в силу их повседневного использования (здесь мы не касаемся повседневной машины науки) эти эталоны, в частности категории, могут оказываться пустыми, то есть вопрос - а что есть, например, модернизация или гражданское общество? - осуществляет рефрейминг и сбивает столку участника разговора. За наполнение этих категорий специфическим смысловым содержанием осуществляется рьяная борьба, поэтому переписывается история, меняются образовательные программы, а в СМИ говорят об этих эталонах в заданных формальной системой значениях и рамках ситуаций их применения. Говоря языком Бурдье, идет борьба за видение реальности и функционирования универсума, в котором эта борьба происходит.

Таким образом, ситуация с дискурсом такова, что он концентрирует в себе легитимность того или иного порядка, а помещая категории в иную среду мы создаем изменения дискурса, а значит и функционирования формальных систем, которые, существуют на границе «между» агентами, а значит, не могут работать вне дискурса их легитимации. Если не работают «трансконструкты» действия, то они быстро распадаются, поскольку их никто не использует, - по сути, распадаются рынки, в рамках которых действовали агенты и создаются новые для обеспечения их эффективной коммуникации. Формальная система, не отражённая в дискурсе как механизме коммуникации логических пространств, не может быть следом, поскольку её не было здесь-и-сейчас. Но на самом деле может и будет неизбежно следом, но, его вероятно, просто не будут включать в выборку суперпозиций текста, а значит, этот след не будет частью задающего «движение».

Чтобы не быть полностью абстрактными, представим себе, что интеллектуал начал придумывать несуществующие военные события, которые он подробно излагал на бумаге, а потом они были опубликованы в разделе научно-популярной литературы после его смерти. Скептически настроенный человек, скажет, что здесь-то и не работает предложенная концепция, ведь следов событий нет, а значит, когерентности логических пространств не может быть, а книга как формальная система вряд ли может существовать. Но в таком случае, мы ответим, что автор обращает внимание на след образа военных событий, который, возможно передался ему из рассказов, например, отца. Он актуализирует этот след, который начинает привлекать и другие следы, такие как образы военной техники и т.п.

Главное для нас, что всё работает «на следах» образов, стереотипов, которые сами по себе не появляются, только в «движении» текста, например, возможно, что образовался след потери отца на войне, который повлек за собой вышесказанные следы формы военных действий. При этом любая придумка автора стала продуктом производством его логического пространства, и в частности категория «война» он заполнял этими образами. Когда же опубликовали его книгу, то произошла передача этого образа войны через его трансформацию в логическое пространство читателя, для которого текст преобразовался в выдвигающий действие «они начали войну», что уже начинает с увеличением вовлечённых в образы иметь свои политические последствия на уровне формальной системы, где аксиоматикой служат образы и коннотации к ним. Ведь так и создаются мифы, вспомнить хотя бы рассмотрение сути мифа о казни человека в рамках смены материнского права на мужское, патриархальное, который был рассмотрен Ф.Энгельсом в его произведении «О происхождение семьи, частной собственности и государства».

Отсюда мы можем заключить, что концепция является валидной и имеет право на существование, помимо того, что изменения в дискурс могут приводить с изменению текста действий. Дискурс, имея положение на уровне логического пространства, влияет на работу формальной системы, которая в силу зависимости от ресурса легитимности, будет играть на конъюнктуру рынка или её производителям придётся применять военную силу для исполнения выстроенных ими конструкций действия, где они являются в высшей степени эффективной супплементирующей структурой.

Вместе с тем, изменение дискурса влияет на текст и не только через неработу или работу формальной системы, но и через оставления собственных следов в языке и самого факта общественной рефлексии, особенно на уровне повседневности. Поэтому призывы Ж.Дерриды к деконструкции и тезис Г.Гарфинкеля о роли повседневной речи образуют единую интенцию, которая в высшей степени согласуется с нашей точкой зрения. А именно, мы считаем, что изменяя дискурс повседневного, меняется социально-политическая реальность в силу выше обозначенных причин.

Наш призыв в таком свете, это призыв к дискурсивной деструкции, то есть, к преломлению действий акторов посредством инкорпорирования новых или реставрации категорий, которые образуют устойчивые топосы рефлексии, а именно категории политики, гражданского общества и государства. Инициатором и основным актором смены категорий выступит машина науки за счёт подрыва устаревших понятий, которые необходимо поместить в новый контекст, а не искать их потаённые смыслы, которые были заложены в них в Античность и, прежде всего, Новое время.

Именно так в современном мире можно создать силу, которая столкнётся с государством, она будет набирать вес, образуя всё более широкую гетерогенную сеть капиталов. Результатом столкновения этих сил станет новая формация политического. Это можно посчитать утопией, с чем мы вынуждены в некоторой степени согласиться, но на самом деле, это не утопия, а огромный научный труд по выработке и популяризации новых контекстов, в которые можно поместить те или иные категории, здесь необходимо привлечение информационного, экономического и научного капиталов. В конечном итоге мы получим новую структуру коммуникативной интеракции государства и того, что зовётся гражданским обществом.

Таким образом, мы можем заключить, что дискурс является одним из ключей к изменению порядка действительности, что доказывает необходимость более детального рассмотрения явления коммуникативной интеракции и в частности государства и гражданского общества. Такую далёкую и такую близкую власть современного государства можно менять посредством изменения повседневной речи. Гражданское общество будет способно дать отпор государственным планам, которые сужают саму жизнь человека до двух-трех параметров, задающих все последующие значения. мы должны анализировать текст, его актуальное - логическое пространство, и формальные системы, явившиеся, как вследствие договоренностей между акторами, так и вследствие символического насилия.