13. Афанасий Фет

* * *

Как беден наш язык! - Хочу и не могу.-

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол,

Летит за облака Юпитера орел,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

14. Некрасов

Размышления у парадного подъезда

Вот парадный подъезд. По торжественным дням,

Одержимый холопским недугом,

Целый город с каким-то испугом

Подъезжает к заветным дверям;

Записав своё имя и званье[1],

Разъезжаются гости домой,

Так глубо́ко довольны собой,

Что подумаешь — в том их призванье!

А в обычные дни этот пышный подъезд

Осаждают убогие лица:

Прожектёры, искатели мест,

И преклонный старик, и вдовица.

От него и к нему то и знай по утрам

Всё курьеры с бумагами скачут.

Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,

А иные просители плачут.

Раз я видел, сюда мужики подошли,

Деревенские русские люди,

Помолились на церковь и стали вдали,

Свесив русые головы к гру́ди;

Показался швейцар. «Допусти», — говорят

С выраженьем надежды и муки.

Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!

Загорелые лица и руки,

Армячишка худой на плечах,

По котомке на спинах согнутых,

Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых

(Знать, брели-то долго́нько они

Из каких-нибудь дальних губерний).

Кто-то крикнул швейцару: «Гони!

Наш не любит оборванной черни!»

И захлопнулась дверь. Постояв,

Развязали кошли́ пилигримы[2],

Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,

И пошли они, солнцем палимы,

Повторяя: «Суди его Бог!»,

Разводя безнадежно руками,

И, покуда я видеть их мог,

С непокрытыми шли головами…

15. Александр Блок

Россия

Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи,

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи...

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,-

Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу...

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет,-

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одно заботой боле -

Одной слезой река шумней

А ты все та же - лес, да поле,

Да плат узорный до бровей...

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснет в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка,

Когда звенит тоской острожной

Глухая песня ямщика!..

16. Владимир Маяковский

О дряни

И вечером

та или иная мразь,

на жену.

за пианином обучающуюся, глядя,

говорит,

от самовара разморясь:

"Товарищ Надя!

К празднику прибавка -

24 тыщи.

Тариф.

Эх, заведу я себе

тихоокеанские галифища,

чтоб из штанов

выглядывать

как коралловый риф!"

А Надя:

"И мне с эмблемами платья.

Без серпа и молота не покажешься в свете!

В чем

сегодня

буду фигурять я

на балу в Реввоенсовете?!"

На стенке Маркс.

Рамочка ала.

На "Известиях" лежа, котенок греется.

А из-под потолочка

верещала

оголтелая канареица.

Маркс со стенки смотрел, смотрел...

И вдруг

разинул рот,

да как заорет:

"Опутали революцию обывательщины нити.

Страшнее Врангеля обывательский быт.

Скорее

головы канарейкам сверните -

чтоб коммунизм

канарейками не был побит!"