На снимке: е. М. Перси-Френч (в центре) с сестрами Симбирской общины сестер милосердия Красного Креста.

Апрель 1915 года Е. М. Перси-Френч провела в Петербурге. Она посещала петербургские госпитали, видела страдания раненых. Узнав, что Италия объявила войну России, в одном из писем писала: “Если бы я была монархом, то лучше вызвала бы на дуэль своего противника, но я никогда, никогда не смогла бы посеять такие страдания в моей империи. Между 1900 и 2000 годом произойдут великие события, увидим ли мы их?”.

Предчувствия надвигающихся грозных событий ее не обманули. Начавшаяся в Петрограде революция круто изменила ее жизнь. Осенью 1917 года Екатерина Максимилиановна вернулась в Симбирск, чтобы навестить свои владения и поправить дела, пришедшие в упадок за время войны. Здесь она узнает, что посягательства на ее собственность уже начались. 3 сентября 1917 года в погребах Киндяковки по требованию Симбирского Военно-Революционного комитета было уничтожено 3.000 бутылок вина, представляющего по выдержке и качеству огромную ценность.

Уже осенью 1917 года многие представители дворянства и буржуазии стали покидать Симбирск, но Е. М. Перси-Френч решила остаться. Она была уверена, что как иностранную подданную ее не тронут. Ей пришлось стать свидетельницей того, как одно за другим разоряли ее поместья. “Крушили и ломали все, что попадалось под руку, - писала она графу Стэкпулу, - картины, мебель, посуду, документы, одежду и многое другое. Затем некоторые из домов поджигали или сносили. Вырубали лес, уничтожали скот, крушили сельскохозяйственную технику”.

27 февраля 1918 года Е. М. Перси-Френч обратилась с просьбой о помощи к Генеральному консулу Великобритании в Москве. Она описывает ситуацию, в которой к этому времени оказалась: “Десять комиссаров, один сумасшедшей другого, хотят выкинуть меня из моего дома. На днях комиссар просвещения и искусств заявил мне, что мой дом переходит в его распоряжение и что мне в нем теперь ничего не принадлежит. Однако если я буду честно трудиться, то мне будет позволено снимать одну комнату. Вчера другой комиссар приказал мне разместить 38 человек в восьми комнатах, угрожая при этом, что пришлет красногвардейцев, если я немедленно не подчинюсь приказу... Сегодня ко мне пришлют комиссию, которая собирается отобрать картины и портреты из моей коллекции для музея. Меня могут арестовать в любой момент. Напряжение, непредсказуемость и тревога нарастают с каждым днем. Они разрушают все, ради чего я жила, и что никакие деньги на свете не смогут возместить. Они даже посмели вломиться в склеп, где захоронена моя английская гувернантка... Если помощь не подоспеет в ближайшее время, спасать будет нечего”.

4 марта 1918 года Е. М. Перси-Френч направляет великобританскому консулу второе письмо. Она просит прислать в Симбирск семь или восемь англичан, которые хотели бы уехать из Москвы, т. к. там, по слухам, нечего есть или разместить в ее доме какое-нибудь консульство. В записях Форин Оффис отмечается, что, получив первое письмо, консул немедленно связался с местным уполномоченным по иностранным делам и настоял на том, чтобы тот телеграфировал симбирским властям о немедленном прекращении их действий. Вмешался и шведский консул, который взял дом под свою защиту. Вероятно, на некоторое время Е. М. Перси-Френч оставили в покое.

22 июля 1918 года Симбирск был занят чехословацкой дивизией и офицерским отрядом Каппеля. Многие дворяне, поверив в победу белого движения, стали возвращаться в Симбирск. Но уже в сентябре 1918 года оно потерпело поражение на Средней Волге.

В ночь перед взятием города красногвардейцами Е. М. Перси-Френч выполнила свой последний долг перед гувернанткой - похоронила ее тело на одном из русских кладбищ. Она по-прежнему жила в своем доме, продолжая надеяться, что охранные документы помогут пережить страшное время. Но в конце октября 1918 года Е. М. Перси-Френч была арестована. Четыре дня ее содержали под арестом у коменданта, а затем отправили в симбирскую тюрьму и поместили в камеру, где было еще четыре женщины.

Условия содержания были очень тяжелыми. Но и в этих условиях Екатерина Максимилиановна не теряет присутствия духа, держится с большим достоинством. Она сумела вызвать уважение к себе даже у охранников. Видя, как она мучается без воздуха (Е. М. Перси-Френч с 30 лет страдала тяжелым пороком сердца), они стали выпускать ее из камеры и разрешили переносить овощи и ведра со двора на кухню, разогревать плиты, следить за тем, как кипятились чугунки. “Для меня это было огромным благом, - писала она, - которое продолжалось лишь с 17.30 до 21.30”.

За два месяца, что она содержалась в тюрьме, ее четыре раза вызывали на допрос, но никаких обвинений, кроме того, что она британская подданная, предъявить не могли. В конце декабря 1918 года Е. М. Перси-Френч под конвоем трех солдат отправили в Москву.

“В Москве меня вновь бросили в тюрьму, по сравнению с которой симбирская тюрьма показалась просто раем. Нас не выпускали ни на секунду. Шум стоял неописуемый и днем, и ночью. Вся еда состояла из зловонной селедки и протухшей капусты, меня мутило от голода и анемии и донимали другие неудобства тюремной жизни” (из письма Е. М. Перси-Френч, 27 января 1919 г.).

В московской тюрьме Е. М. Перси-Френч пробыла 12 дней. Освободиться ей помог случай. Однажды к двери камеры подошел Я. Петерс, и она решилась обратиться к нему и все рассказать о себе. Через день Е. М. Перси-Френч освободили, объявив, что направленный материал не давал оснований для ареста. Она оказалась на улице без одежды, еды, крова. Екатерину Максимилиановну приютил датский Красный Крест, приняв в свои ряды в качестве сестры милосердия. “Это пришлось весьма кстати, - писала она, - поскольку к тому времени я уже напоминала скелет, на котором обвисла одежда”.

Находясь в Москве, Е. М. Перси-Френч продолжала хлопотать о возвращении ей дома в Симбирске, уцелевших фамильных реликвий, а также о компенсации за разрушенные имения. Она не могла смириться с мыслью о потере своих огромных богатств.

В 1919 году МИД Великобритании проводил работу по репатриации английских подданных, находящихся в России. В августе 1919 года в Форин Оффис поступили сведения о пребывании Е. М. Перси-Френч в Москве. Зимой 1920 года ее переправили в Финляндию, где недалеко от Териоки находился штаб Британского Красного Креста и карантинный лагерь.

Здесь ее разыскал дальний родственник Конрад О’Брайен Френч. В своих воспоминаниях он так описал эту встречу: “Она больше не походила на элегантную состоятельную леди, а скорее напоминала маленькую старушку, утомленную душой и телом”.

Но, как оказалось, испытания еще не закончились. В апреле 1920 года Е. М. Перси-Френч приехала в Монивей, где всегда мечтала провести остаток жизни. Здесь ее ждал новый удар. Дело в том, что после смерти отца, она разрешила своему дяде Эчсону и его незамужней дочери Розамонд Френч жить в замке. После смерти Эчсона Френча Розамонд продолжала жить в нем одна. Население графства постепенно привыкло видеть в ней владелицу замка, а на Екатерину стали смотреть как на персону “нон грата” в Ирландии. И, когда после 20-летнего отсутствия она появилась в Монивее, двоюродная сестра встретила ее весьма недоброжелательно. Розамонд дала понять, что именно благодаря ее хорошим отношениям с местными арендаторами замок остался цел, и что они не уживутся вместе.

Юридически все права были на стороне Екатерины Максимилиановны, но у нее уже не осталось сил вступать в борьбу с сестрой. А скорее всего она признала моральное право Розамонд оставаться хозяйкой Монивея. Некоторое время Е. М. Перси-Френч жила в своем доме в Лондоне, по-видимому, она имела в иностранных банках некоторый капитал. Но жизнь в Лондоне показалась ей слишком дорогой, и она перебралась в Харбин, где снимала половину виллы у настоятельницы русского монастыря. В 20-е годы в Харбине было около 300 тысяч населения, из них до 65 тысяч европейцев, большей частью русских эмигрантов.

В Харбине ее посетил Конрад О’Брайен Френч. Он был направлен родственниками с деликатной миссией: выведать о том, как она собирается распорядиться Монивеем. Благодаря его воспоминаниям, мы знаем о жизни Е. М. Перси-Френч в Харбине. “Британский консул уже известил Кэтлин о моем прибытии, - писал он.

-Вскоре я уже трясся в такси по пыльным улицам, пестревшим восточными людьми. В доме 16 по Большому проспекту мне отворила дверь княгиня Ухтомская, подруга Кэтлин. Я увидел Кэтлин сидящей в шезлонге... Она очень располнела, выглядела состарившейся. Ее лицо было обрамлено седыми прядями волос... На стеганом одеяле покоились ее руки, ногти на которых отросли до такой длины, как у китайского мандарина. После обмена приветствиями я покорно выслушал ее горести и печали и отчетливо понял, что, несмотря на все понесенные ею потери, она не утратила память и рассудок. Она активно беседовала и могла бегло разговаривать на любую тему на большинстве европейских языков. Но главной темой, волновавшей ее, была политика... После этого визита я часто бывал у Кэтлин. Обычно я оставался на ужин. Заезжали британский, французский и итальянский консулы, и вскоре эти встречи стали центром политических дискуссий, если не сказать интриг в Харбине”.

Умерла Е. М. Перси-Френч в 1938 году в возрасте 74 лет и была похоронена в Харбине. Спустя несколько месяцев после ее смерти было обнаружено завещание, где она просила похоронить ее в склепе фамильной церкви в Монивее. Гроб с телом перевезли по морю в Ирландию и похоронили рядом с могилой отца.

Согласно завещанию Е. М. Перси-Френч, замок Монивей предназначался в качестве приюта для пожилых дам знатного происхождения и из аристократических слоев и передавался в распоряжение правительства Ирландии.

Она также распорядилась о том, чтобы Розамонд Френч могла провести в этом имении оставшиеся дни. Розамонд умерла в октябре 1939 года, ненадолго пережив свою сестру. После ее смерти старинный замок стал разрушаться буквально на глазах.

Правительство Ирландии отказалось от завещания Е. М. Перси-Френч. Замок выставлялся то на одном, то на другом аукционе. Фамильные реликвии скупили представители других ветвей рода Френчей. Огромный парк был разбит на мелкие участки и продан. А замок Монивей разрушен и пущен на камни для мощения дорог.

Единственной, сохранившейся до наших дней постройкой, является фамильный склеп. На надгробии Екатерины Максимилиановны Перси-Френч высечены слова: “Последняя из рода Френчей”.

Компьютерный набор и верстка Ю. Лавкина.

Опубликовано в газете «Тереньгульские вести» .

При перепечатке и использовании ссылка на источник обязательна.