22) Цицерон: первая оппозиция категорий «вольного» и «буквального»

Именно у Цицерона мы впервые обнаруживаем оппозицию категорий теории перевода, а именно противопоставление вольного перевода буквальному. В самом деле, вольный перевод и буквальный перевод могут рассматриваться как первичные и основополагающие категории теории перевода. В этих категориях отражены две противопоставленные стратегии переводческой деятельности. На протяжении более двух тысячелетий переводчики, писатели, критики, лингвисты и философы, задумывающиеся над проблемами переводческой деятельности, спорят о том, какой перевод можно считать вольным, а какой — буквальным, какой перевод предпочтительней, существуют ли промежуточные виды перевода или же всякий перевод можно отнести только к одному из этих видов. Прежде чем проанализировать концепцию Цицерона в отношении переводческой деятельности, кратко рассмотрим истори¬ческий контекст, во многом определивший его взгляды. Древние римляне мало чем отличались от эллинов в их уверен¬ности в совершенстве своего языка и своей культуры, а соответ¬ственно, и в пренебрежении к языкам и культурам других народов. Только греческая культура была признана ими как образец для подражания. Все остальное, что не принадлежало эллинской или римской цивилизациям, считалось варварским. К чему же было переводить на великие языки с варварских? Греческая же культура, зафиксированная в текстах, была из¬вестна римлянам из первоисточников: для образованного римля¬нина владение греческим языком было естественным. Стремления просветить народ у римлян, видимо, еще не было. Соответственно переводы с греческого языка на латинский оказывались ненуж¬ными, а переводы с языков варварских и подавно. Перевод, та¬ким образом, попадал в разряд второстепенной деятельности, не требующей больших интеллектуальных способностей, во всяком случае не сравнимой с литературной деятельностью и ораторским искусством. Отсюда и пренебрежение римлян к переводу и к переводчику. Общественное признание той или иной профессии и уважение к ней обусловлены исключительно степенью ее необходимости — либо реальной, либо выдуманной — для жизнедеятельности об-щества. В древнем Карфагене, где, вероятно, ни один из языков не смог занять доминирующего положения, подобно латыни в Риме или греческому в Греции, переводчики были необходимы не только для обеспечения «межкультурной коммуникации» мно¬гоязычного и многонационального народа, но и для управления этим народом. В современной Канаде, где официальными государ-ственными языками являются не один, а два языка (английский и французский), где управление двуязычным народом осуществля¬ется с помощью перевода, профессия переводчика также оказы-вается уважаемой. В Древнем Риме доминировал латинский язык. В то же вре¬мя греческая литература, греческое словесное творчество в целом составляло для римлян предмет восхищения и образец для подражания. Написать подобно великим греческим мастерам, а может быть, и превзойти их в искусстве красноречия — в этом многие римские ораторы и писатели видели свидетельство собственного мастерства. Не забираясь в область ораторского искусства или в какие-либо иные области творчества Цицерона, но рассматривая лишь его вклад в развитие теории перевода, можно с уверенностью сказать, что Цицерон был одним из первых, кто, поняв слож¬ность, противоречивость и многообразие этого вида творческой деятельности, заложил основы теории перевода, противопоставив ее первичные категории. Именно языческий писатель Цицерон оказался творческим «наставником» глубоко набожного христианина, взявшегося за перевод Священного Писания, — св. Иеронима. Сущность ду¬шевного конфликта великого переводчика Библии, небесного покровителя современных переводчиков состояла в том, что он, христианин, в душе был цицеронианцем и преклонялся перед могуществом прекрасного Слова. Много позже, уже в XVI в., в одном из первых трактатов о переводе его автор — Э. Доле — также ссылается на Цицерона. Возникает вопрос, почему Цицерон оказался Учителем перевод¬чиков и раннего Средневековья и эпохи Возрождения? Почему до сих пор, обсуждая многие спорные вопросы перевода, мы упо¬минаем Цицерона? Почему мы чтим Цицерона как одного из мыслителей, оставивших яркий след в истории перевода, несмотря на то, что сам Цицерон никогда не причислял себя к переводчикам, а напротив, противопоставлял себя им? Ответ на эти вопросы, возможно, заключается в том, что Ци¬церон в свойственной ему лаконичной и изящной форме поставил (разумеется, не решил, а только поставил) вопросы, многие из которых до сих пор с жаром обсуждаются теоретиками перевода. Для Цицерона, как и для многих его современников — по¬этов и ораторов, перевод представлял собой вид второстепенной литературной деятельности. Перевод — это прежде всего упраж¬нение, помогающее развитию красноречия. В одном из своих трактатов об ораторском искусстве Цицерон пишет, что в юно¬шестве нередко упражнялся в красноречии, стараясь перефразиро¬вать в более точных и красивых выражениях то, что было сказано в возвышенных речах или написано в красивых стихах. Однако он быстро понял, что это упражнение на подражание бесполезно и даже вредно, так как он либо повторял те выражения, какие находил в текстах копируемых оригиналов, либо употреблял те формы, которые уступали выражениям оригинала: «Выражения самые меткие и вместе с тем самые красивые и самые удачные, — пишет он, — были уже предвосхищены или Эннием, если я уп¬ражнялся в стихах, или Гракхом, если именно его речь я брал за образец»1. И тогда он придумал другое упражнение, переводче¬ское. Цицерон решил перелагать с греческого речи лучших орато¬ров. «Из чтения их я выносил ту пользу, что, передавая по-латыни прочитанное по-гречески, я должен был не только брать самые лучшие из употребительных слов, но также по образцу подлин¬ника чеканить кое-какие новые для нас слова, лишь бы они были к месту». Ста годами позже другой римский оратор и учитель красно¬речия Марк Фабий Квинтилиан в главном своем сочинении, к счастью, полностью дошедшем до нас, в котором он разработал полный курс теории риторики, также упоминает перевод в качестве одного из весьма продуктивных ораторских упражнений. При этом он ссылается на опыт Цицерона: «То, о чем сейчас пойдет речь, есть самое надежное средство для дости¬жения обилия и легкости речи. Наши старые ораторы не знали ничего лучше, чем переводить с греческого на латинский. Красе в своих книгах об ораторе пишет, что много занимался этим. То же советует и Цицерон. Известно, что он опубликовал свои пере¬воды Платона и Ксенофонта... Польза такого упражнения оче¬видна: так как греческие ораторы, как правило, полны и суще¬ственны, а также потому, что они бесконечно искусной сделали речь, те, кто их переводит, совершенно свободны в том, чтобы пользоваться лучшими словами, эти слова принадлежат им. Что же касается фигур, основного украшения речи, то ввиду того, что гений языков не одинаков, нередко приходится заменять одни другими, в чем тоже есть определенная трудность». Сегодня довольно трудно утверждать, были ли эти упражне¬ния действительно переводом в современном понятии или еще каким-либо видом двуязычной деятельности. В современной тео¬рии перевода нередко возникает мнение о том, что следует раз¬личать перевод и интерпретацию. Истории перевода известны и другие разграничения. Жуковский не называл свои стихи перево¬дами. Его русская версия баллады Готфрида Августа Бюргера «Ленора», получившая у него имя «Людмилы», названа им сво¬бодным переложением, а не переводом. Маршак, создавая собственные версии стихов английских поэтов, также не называл их переводами, а употреблял уклончивую и изящную формулировку «Из...». Основная работа Цицерона о переводе, ставшая уже хресто¬матийной, — это предисловие к собственным переводам знаме¬нитых речей «О венке» Демосфена и Эсхина, известное также под названием трактата «De optimo genere oratorum» («О лучшем роде ораторов»), где Цицерон комментирует свой перевод речей греческих ораторов. Главное значение этого небольшого текста великого оратора древности в том, что в нем впервые, насколько можно судить по дошедшим до нас документам, обосновывается вольный перевод. Как справедливо отмечает М. Балляр, «этим за¬явлением Цицерон предстает если не как теоретик, то, по мень¬шей мере, как первый защитник "вольного", по определению од¬них, или "динамического", по определению других, перевода». Цицерон отчетливо различал перевод и литературное творчество. Он, оратор, переводит не как простой переводчик, а как писатель. Перевод оказывается уже поставленным в «табели о рангах» ниже собственно литературной деятельности. Как литератор Цицерон позволил себе целый ряд вольностей в переводах. Сохраняя структуру фраз оригинальных текстов, расположение слов, фигуры речи, взаимосвязь мыслей, он использует слова, привычные в латинском употреблении. Ци¬церон не стремится передать слово словом, он передает заклю¬ченные в словах понятия. Более того, он подчеркивает, что не стремился сохранить то же число слов. Для него важен смысл, «вес» слова. Нужно полагать, что Цицерон имеет в виду перевод¬ческие перифразы, когда одно слово оригинала, не имея в пере¬водящем языке однословного эквивалента, заменяется в переводе сочетанием нескольких слов. Подтверждением этому может слу¬жить выдержка из другого сочинения этого римского оратора — трактата «De fïnibus bonoram et malorum» («Об определении счастья и несчастья»), где Цицерон уточняет способ перевода, непосред¬ственно касающийся работы с лексикой: «Не всегда нужно следо¬вать в вашей речи греческому, как сделал бы неумелый перевод¬чик, особенно если мысли становятся более понятными, когда выражены простыми словами. Что касается меня, то, когда речь заходит о переводе и если я не могу передать столь же лаконично то, что в греческом выражено одним словом, я употребляю не¬сколько слов. Иногда я использую греческое слово, если в моем языке нет эквивалента». Интересно, что Цицерон опять противопоставляет себя не¬умелому переводчику. В этом фрагменте оратор говорит и о за-имствованиях как об одном из способов перевода в условиях от¬сутствия эквивалента. Последняя часть фразы из предисловия также оказывается весьма важной для понимания техники «лите-ратурного перевода» того периода. Цицерон признается, что пе¬ревел не все элементы греческого текста, сохранив, тем не менее, его смысл. Иначе говоря, некоторые фрагменты оригинального текста в переводе оказались сознательно опущенными. Таким об¬разом, в методе перевода, описанном Цицероном, можно без труда различить действия, которые в современной теории перевода опре¬деляются как переводческие трансформации, а именно: замены, добавления и опущения. Только в четвертом виде трансформаций — перестановках — Цицерон осторожен. Он стремится сохранить главное украшение фразы — фигуры и расположение элементов, а также последовательность и логику изложения мыслей. Необходимо обратить внимание и еще на одно важное замеча¬ние Цицерона. Он говорит о том, что строил свой текст перевода так, чтобы не противоречить латинскому обычаю, т.е. нормам ла¬тинского языка, стремясь сделать текст приятным и красивым, иначе говоря, эстетически выдержанным. Именно это положение будет многократно воспроизведено позднее, в эпоху Возрожде¬ния, когда встанет вопрос о роли перевода для развития молодых языков. В весьма лаконичной форме Цицерон показал, чем, по его мнению, перевод отличается от литературного творчества. Опи¬сывая свой способ «переложения» греческих авторов, он косвен¬но раскрыл и представления о переводе того времени: перевод — ниже литературного труда. «Переложение» тоже ниже литератур¬ного творчества. Оно полезно литератору, но только как особый вид упражнений, способствующий развитию красноречия и лите¬ратурного дарования. Маститый писатель или оратор может «пе¬релагать», но при этом он должен стремиться если не превзойти автора оригинала в красноречии, то по крайней мере не уступить ему. Он создает новое литературное произведение, в котором воспроизводит из оригинала лишь то, что считает важным. Пере¬водчик же должен покорно следовать тексту оригинала. Рамки оригинального текста сковывают его действия, поэтому он неред¬ко вынужден нарушать нормы переводящего языка.