56. Регионализм как промежуточная форма территориального устройства

Одной из важнейших тенденций развития форм государственного устройства являются попытки совместить позитивные стороны унитаризма и федерализма, уравновесить их достоинства и недостатки. Это новое течение регионализма, которое представляет собой промежуточную форму между унитарным и федеративным государством. Наиболее отчетливо эта тенденция проявляется в Италии и Испании. В отличие от других государств, в Италии и Испании автономия предоставлена всем территориальным коллективам, на которые непосредственно разделена страна. Устройство государства представляет собой комплекс автономных образований, которыми являются крупнейшие территориально-административные единицы и, которые могут иметь в своем составе другие автономные образования с меньшими полномочиями. Как и в федеративном государстве, регионам принадлежит законодательная и исполнительная власть, как и в унитарном государстве, области не имеют конституций. В каком направлении развивается эта форма государственного устройства? Наверное, она означает все-таки переход к федерализму.

Далее привожу работу Регионализм и территориальное устройство в пост-тоталитарных странах: сравнительные характеристики России и фрг

А. С. Макарычев Профессор Нижегородского лингвистического университета RSEP - 1999

2. Регионализм и границы

И в Германии, и в России административные и неадминистративные факторы, определяющие собой федеративные отношения, тесно переплетены друг с другом. По словам Ирины Бусыгиной, "границы земель и границы регионов общества в большинстве случаев не совпадают: Немецкие земли, по сути, далеко не всегда есть регионы людей, но в гораздо большей степени административно-территориальные единицы"[7]. При этом в одно целое были объединены абсолютно разнородные территории - например, протестантский Вюртемберг и католический Баден[8]. По её мнению, немецкий федерализм близок к системе "территориальных корпораций" и оказывает на региональное разнообразие скорее нивелирующее, нежели стимулирующее действие. Аналогичный вывод в отношении российского федерализма был сделан Центром стратегических исследований Приволжского федерального округа в докладе 2000 года "На пороге новой регионализации России".

В то же время в обеих странах наблюдается параллельное существование административных и "невидимых" границ. В Германии эти "пунктирные границы" делят страну на "Восток" и "Запад" (с условной границей по Эльбе) и Север и Юг ("линия Майна"). Речь идёт о культурных, социальных и иных типах границ.

Достойным внимания является тот факт, что старые линии внутригерманского политического раздела, уходящие своими корнями в первые послевоенные годы, в трансформированном виде актуализировались в начале 21 века, десятилетие спустя после объединения Германии. Бывшие коммунисты, к примеру, получили около 50 процентов голосов на муниципальных выборах 2001 года в Берлине; губернатором Бранденбурга стал бывший агент Штази Манфред Столпе, а в городе Коттбус местные журналисты обнаружили многих аппаратчиков СЕПГ, работающих на административных должностях и в сфере бизнеса[9].

3. Регионализм на стыке внутренней и внешней политики

Федеративное устройство, как правило, несёт на себе отпечаток геополитических факторов. По словам Ирины Бусыгиной, толчки, приводящие к изменениям, часто шли "не от немецкого общества, а, как правило, снаружи"[10]. Немецкий федерализм был по большей части результатом послевоенного политического урегулирования, ставшего следствием желания держав-победительниц воплотить в жизнь такую формулу устройства Германии, которая одновременно решала бы несколько задач: во-первых, препятствовала бы возрождению мощного централизованного государства и концентрации власти; во-вторых, давала бы Германии достаточные возможности для участия в интеграции Западной Европы и противостоянии СССР; в-третьих, основывалась бы на европейских демократических принципах.

Германия и Россия демонстрируют сложную, подчас конфликтную взаимосвязь между логикой внутреннего федерализма и международной интеграцией. С одной стороны, немецкие земли "долгое время тяготились ролью пассивного объекта наднационального воздействия, отсутствием возможностей участвовать в европейских решениях и влиять на их содержание". Известно, что земли ФРГ, начиная с 1951 года, неоднократно высказывали неудовольствие в связи с тем, что по мере продвижения вперёд создания ЕС урезаются конституционные полномочия регионов, связанные с культурными и образовательными делами, средствами массовой информации и т.д.[11] Правотворческая деятельность общих органов власти практически с самого начала западноевропейской интеграции затрагивает напрямую субнациональные единицы.

С другой стороны, земли "были практически не защищены от вторжения наднационального публичного права в собственные компетенции"[12]. Аналогичным образом, некоторые российские региональные лидеры (в частности, президент Татарстана) крайне негативно оценивали процесс создания российско-белорусского союзного государства, опасаясь политической маргинализации и изменения баланса сил внутри федерации. Схожую реакцию можно увидеть и в резкой критике предполагаемого вхождения России во Всемирную торговую организацию со стороны многих региональных политических и экономических акторов. Всё это, вместе взятое, показывает, что субнациональная реакция на любые варианты международной интеграции обычно бывает очень противоречивой.

Другим интересным геополитическим фактором "отложенного действия" можно считать соседство Германии с "Нордической" и "Балтийской" Европами. Первая попытка регионостроительства на Севере Европы была предпринята в 1952 году, когда был учреждён так называемый "Нордический Совет" (в 1971 году появился "Нордический Совет Министров"). Традиционно концепция "нордичности" была призвана подчеркнуть особый характер этого региона, отличного от "Большой Европы"[13]. Однако логика времён "холодной войны" заставляла Германию воспринимать зону Балтийского моря (Ostseeraum) преимущественно в геостратегических категориях - сквозь призму либо транс-атлантического военно-политического партнёрства, либо западноевропейской интеграции. Ни один из этих макроподходов не предполагал использования потенциала Германии (и, в частности, её северных земель) в качестве прибрежного государства, обладающего огромным потенциалом трансграничного взаимодействия. "Осевые" отличия по линии "Север" - "Юг", достаточно традиционные для европейской истории, после второй мировой войны были подчинены противостоянию между "Востоком" и "Западом".

Между тем ряд важных факторов способствовал формированию особой системы отношений, своего рода "Нордического баланса" у северных границ ФРГ[14]. Это, прежде всего, военный нейтралитет Швеции, партнёрские отношения между СССР и Финляндией, часто неконфронтационная позиция Норвегии и Дании в рамках НАТО, а также неприсоединение Норвегии к структурам "объединённой Европы". Не случайно именно здесь, в Северной Европе, столь широкое распространение получила концепция "мягкой безопасности", отличной от "жёсткого" противопоставления двух военных блоков времён "холодной войны". Но только в конце 1980х - начале 1990х годов начали возрождаться старые концепции регионального сотрудничества ("Новая Ганза") и появляться новые кооперативные модели экономических, политических, культурных и социальных обменов, построенных по сетевому, неадминистративному принципу, с большим удельным весом неправительственных организаций, занимающихся проблемами экологии, этнических меньшинств, прав человека, профессионального сотрудничества.