Системы моделирования мира:

Системы моделирования мира: под этим названием советские семиологии объединяют мифы и легенды, теологические системы, которые создают единую картину, отражающую глобальное видение мира с позиций какого-либо сообщества 37.

Типология культур:

Типология культур: на этом разделе особо настаивает советская семиология (см., в частности, работы Ю. М. Лотмана 38). Семиология вносит свой вклад в изучении культуры, как в синхронном плане, так и в диахронном, преобразуя ее в самостоятельную семиотику. Любое филологическое исследование, к примеру, может прибегнуть к помощи типологии, обеспечивающей описание кодов, согласно которым та или иная культура строит конкретные сообщения. Конечно, типология культур существовала и до расцвета семиологических интересов, но задача семиологического исследования состоит не столько в том, чтобы признать, что в средние века существовала такая вещь, как код рыцарского менталитета, сколько в том, чтобы описать этот код (пока что называемый так чисто метафорически) строго семиотически, введя его в круг прочих семиотик на основе правил преобразования39.

U. Eco, Le poetiche di Joyce, Milano, 1966 (2a ed).

37 Много указаний по этому поводу в "Strukt." и в " Simp.", и в других советских сборниках Назовем работу

Иванова и Топорова о семиологической системе хеттов См. работу тех же авторов Славянские языковые моделирующие семиотические системы, Москва, 1965 г о мировоззрении древних славян. В работе рассматриваются разные уровни религиозной системы и вырабатывается перечень семантических универсалий,

также Sur la délimitation linguistique et littéraire de la notion de structure in "Linguistics", 6, 1964 (где, несмотря на заглавие, основная часть посвящена типологии культур).

39 К типологии культуры можно отнести также работу М. Фуко, "Слова и вещи", цит.

405

Модели социальной организации:

Модели социальной организации: типичным примером служат исследования по системам родства, но этот вопрос затрагивает также и глобальную организацию развитых обществ. Сюда относятся попытки семиотической интерпретации марксизма. Это не столько дискуссии о приемлемости семиологических методов в марксизме 40 или дискуссии о соотношении между структурным синхронным методом и историзмом, сколько в основном попытки семиотически интерпретировать категории "капитала", как это сделал Росси-Ланди (в таком случае можно было бы говорить о "семиотике товара") 41.

XII. Эстетические коды и сообщения

Мы уже видели в А.2., каким образом семиология может способствовать решению проблем эстетики и как она может вдохнуть жизнь даже в такую специфическую дисциплину, каковой является поэтика 42. А теперь можно установить различие между семиологией, которая занимается эстетикой по преимуществу для того, чтобы извлечь из анализа произведения искусства подтверждение собственным аксиомам, и семиологической эстетикой, т. e. эстетикой, изучающей искусство как коммуникативный процесс.

Если эстетика это философия, сосредоточивающая внимание на проблемах искусства и прекрасного, то сфера эстетического выходит за рамки семиологических интересов, и семиологическая эстетика это только одна извозможностей эстетики, хотя, безусловно, на сегодняшний день это одна из ее самых плодотворных возможностей. В то же время семиологический подход может быть весьма полезен и тому, кто рассматривает проблему искусства в других ее аспектах (онтология искусства, теория форм, теория творчества, отношения между искусством и природой, между искусством и обществом и т. п.).

В настоящее время семиология в известной мере возвращается к проблемам традиционной эстетики, пересматривая их в свете собст-

40По этому поводу, кроме уже названных Шаффа и Резникова, см Henri Lefebvre, Le langage et la société, Paris,

1966 В связи с дискуссией о структуализме в свете марксизма, достаточно близкого к феноменологическому подходу смKarel Kosic, Dialettica del concreto, Milano, 1965

41Sul linguaggio verbale e non verbale, cit. См. также Il linguaggio come lavoro e come mercato, in "Nuova

Corrente", 36, 1965, Lavorando all'omologia del produrre in "Nuovi Argomenti", 6, 1967, Per un uso marxiano di Wittgenstein, in "Nuovi Argomenti", I, 1966.

42 Понятно, что "поэтика" структуралистов вовсе не художественная программа таких итальянских эстетиков, как

Парейсон или Анчески Но как семиологическому исследованию восстановить этот второй смысл "поэтики"?

Изучая программу художника как код отправителя

406

венных идей. Структурные определения стиля не противоречат, например, кантовской идее целесцобразности без цели, в то же время еще надлежит разобраться с функцией произведения искусства как канала связи, чтобы по-новому взглянуть на роль материала в искусстве и его влияние на процесс создания произведения. Канал как передатчик сигнала интересует семиологию только в случаях шумовых нарушений; если в сообщении могильной плиты мрамор служит только для того, чтобы предать ряд буквенных сигналов, причем коррозия, мох, патина времени выступают как шум, то в скульптуре такой канал, как камень, участвует в создании формы сообщения, определяя его двусмысленность и разделяя его авторефлексивность, претворяя в сигнал, а стало быть, и в сообщение разные формы шума, которые начинают соозначать древность, классику и т. п. И то же самое можно сказать о канале "страница", который из чисто инструментального в железнодорожном расписании становится наисущественнейшим именно в качестве белого пространства в каком-нибудь тексте Малларме. Вероятно, тема канала, рассматриваемого как материал, должна быть включена в анализ нижних уровней эстетического сообщения — тех уровней, которые этим материалом и формируются в качестве субстанции плана выражения (в ельмслевском смысле).

И точно так же должно быть пересмотрено двусмысленное понятие "средства", встречающееся в выражениях типа "художественные средства", "средства массовой информации" или же в поливалентных удачных словосочетаниях вроде "средство — это сообщение"43. Здесь тоже можно надеяться на то, что эстетика постепенно переведет такое мифологическое понятие, как "средство", на язык семиотики, истолковав его как канал, сигнал, форму сообщения, кода и т. д.

XIII. Массовые коммуникации

Из всего сказанного явствует, что так или иначе проблемы семиологии связаны с темой массовых коммуникаций. И надо заметить, что исторически это более тесные связи, чем кажется на первый взгляд.

Проследив за ходом событий, приведших к расширению интересов к семиологии во Франции и Германии, мы вынуждены будем признать, что оно оказалось напрямую связанным с развитием массовых коммуникаций. К этому следовало бы добавить, что проблематика массовых коммуникаций, родившая в социологических кругах, прежде всего в Соединенных Штатах, и в кругах, связанных с социальной

43 См. нашу критику Маршалла Мак-Люэна в "Quindici", 5, 1967, и наше сообщение на конгрессе "Vision 67",

опубликованное в "Marcatre", 37

407

философией Франкфуртской школы (Адорно, Хоркхаймер, Беньямин и др.), в конце концов потребовала семиологического обоснования своих принципов.

Действительно, если к средствам массовой коммуникации относятся кино, пресса, телевидение, радио, ротапринтные еженедельники, комиксы, реклама, различные виды пропаганды, легкая музыка, массовая литература, то встает вопрос, не является ли каждый из видов массовой коммуникации объектом конкретных исследований, и вообще не заключаются ли исследования в области массовой коммуникации в применении метода какой-либо дисциплины (психологии, социологии, педагогики, стилистики и т. д.) к одному из этих средств, к их техникам, к их воздействию.

С другой стороны, если до сих пор исследования массовых коммуникаций с предельной гибкостью пользовались самыми различными методами, то по крайней мере предмет исследования у них один. Изучение массовых коммуникаций становится дисциплиной не тогда, когда с помощью какого-то метода анализируются техника или воздействие отдельно взятого жанра (детектив, комикс, шлягер,

казал как "внутренний" анализ речи и письменных документов, пунктуации и даже типографских ошибок может обнаружить целую моральную и политическую систему" и что для такого анализа не нужен никакой метаязык. Но метаязык, против которого выступает Маркузе, это совокупность логических правил, понимаемых неопозитивистски, это язык, конечной целью которого является тавтология. Напротив, Маркузе говорит о необходимости "металингвистической" операции, которая могла бы перевести термины языка объекта в такую форму, которая показала бы его зависимость от предопределяющих обстоятельств и идеологий.

Его романтический настрой, крайний "морализм" и, в конечном счете, антинаучный эстетизм не дают ему увидеть разницы между тавтологической формализацией и познавательными моделями, которые, чтобы стать действенными, должны быть строгими, ибо только тогда можно перейти от праведного гнева к законному протесту.

И тогда маркузианский проект должен быть преобразован в предлагаемый нами, если верно сказанное ниже: "Какая-либо речь, газетная статья или даже сообщение частного лица изготавливаются индивидом, который является рупором (независимо от того, уполномочен он кем-либо на эту роль или нет) отдельной группы (профессиональной, территориальной, политической, интеллектуальной) в определенном обществе. У такой группы всегда есть свои ценности, цели, коды мышления (курсив наш) и поведения, которые — независимо от того, принимаются они или оспариваются и в какой степени осознаются, — оказывают влияние на индивидуальную коммуникацию. Таким образом, эта последняя "индивидуализирует" надиндивидуальную систему значения, разговор о которой следует вести в иной плоскости, нежели разговор об индивидуальной коммуникации, и тем не менее с нею пересекающейся. Такая надиндивидуальная система в свою очередь входит в состав более обширный области значения, сформированной и, как правило, ограниченной той социальной системой, внутри которой зарождается коммуникация" 47.

47 Herbert Marcuse, L'uomo a una dimensione, Torino,, 1967, pagg. 205—211. В связи с изучением отношений между

коммуникативными кодами, идеологией и рынком см. нашу попытку выявить три гомологических ряда повествовательной структуры, структуры коммерческого распределения и структуры идеологии автора в Парижских тайнах Сю, в работе Eugene Sue, Il socialismo e la consolazione, Milano, 1966. Позднее переработано

1967 Об отношениях повествовательной структуры и идеологических позиций см также наши работы "Il mito di

Superman" и "Lettura di Steve Canyon" in Apocalittici e integrati, cit.

410

3. Границы семиологии и горизонты практики

I. В свете вышесказанного можно подумать, что семиологическая утопия, находясь на распутье между требованиями строгой формализации и фактом открытости конкретного исторического процесса, запутывается в противоречии, которое и делает ее неосуществимой.

Действительно, две темы являются сквозными для всей нашей книги:

а) с одной стороны, призыв к описанию отдельных семиотик как закрытых, строго структурированных систем, рассматриваемых в синхронном срезе; б) с другой стороны, предложение коммуникативной модели "открытого" процесса, в котором

сообщение меняется по мере того, как меняются коды, а использование тех или иных кодов диктуется идеологией и обстоятельствами, при этом вся знаковая система непрестанно перестраивается на основе опыта декодификации и весь процесс предстает как поступательное движение семиозиса.

Но в действительности эти две стороны не противостоят друг другу, конкретный научный подход не исключает обобщенного философского похода, один предполагает другой, тем самым определяясь в собственной значимости. Мы не можем оставлять без внимания процессуальный характер коммуникативных явлений. Мы видели, что игнорировать его означает потворствовать элегантным, но наивным утопиям. О какой стабильности структур и объективности оформляемых ими рядов означающих может идти речь, если в тот миг, когда мы определяем эти ряды, мы сами включены в движение и принимаем за окончательную всего лишь очереднуюфазу процесса. Построение коммуникативной модели открытого процесса предполагает общий взгляд на положение дел, некую тотальную перспективу универсума sub specie communicationis*, которая бы включала также и элементы, оказывающие влияние на коммуникацию, но не сводящиеся к ней и тем не менее предопределяющие способы коммуникации.

Но по сути, речь идет лишь о том, при каких условиях может возникать это целостное представление. Ведь любой дискурс, базирующийся на целостном видении, рискует застрять на заявлениях обще-

411

го порядка, только бы не заниматься конкретным анализом, неизбежно нарушающим однородность картины. Так, тотальность видения остаётся только заявленной, и философия совершает свое обычное преступление, заключающееся в том, что, торопясь сказать все, она не говорит ничего. Если мы хотим узнать, что же на самом деле происходит в процессе коммуникации, взятом как некая целостность, нужно снизойти к анализу фаз этого процесса. И тогда тотальность процесса, поначалу представшая как некая "открытая" перспектива, преобразится, распавшись на "закрытые" универсумы семиотик, выявляемых в ходе этого процесса. Процесс "заявляется", но не верифицируется. Входящие в этот процесс семиотики, фиксируемые в какой-то определенный момент становления, верифицируются но не "заявляются", т. e. они не гипостазируются в качестве окончательных именно потому, что сама идея процесса, сопутствующая научному исследованию, удерживает ученого от философски опрометчивых шагов, столь же опрометчивых и столь же наивных, как у того, кто делал заявку на тотальность и не собирался верифицировать фазы.

Таким образом, формированию закрытых универсумов сопутствует осознание открытости процесса, вбирающего эти универсумы в себя и перекраивающего их; но сам этот процесс может быть выявлен только в виде последовательности закрытых и формализованных универсумов.

II.

Напомним, однако, что научное описание, завершающееся выстраиванием кодов, а значит и скоординированных систем конвенций, на которых держится общество, вовсе не имеет следствием оправдание status quo. Против всякого изучения языковых узусов обычно выдвигают обвинение в том, что оно стремится свести мысль к одному единственному измерению, однозначному пониманию, исключающему двусмысленность, оставляющему в тени то, что еще не сказано, но могло бы быть сказано, т. e. все возможное и противоречивое. В этом смысле коммуникативный анализ, ориентированный на ясность и удобопонятность при повседневном пользовании языком, может предстать — рискнем это сказать — некой охранительной и умиротворяющей техникой.

Но как уже говорилось, изучение кодов не ставит себе целью выявление оптимальных условий интеграции, но нацелено на выявление условий, при которых в какой-то определенный момент складывается социум общающихся между собой.

Однако коммуникативная цепочка предполагает диалектику код-сообщение, которую семиологическое исследование не только подтверждает, но и непрерывно реализует в той мере, в какой оно наделено сознанием процессуальности. Поэтому семиология, создавая ма-

412

ленькие "системы", не может стать одной Системой. И поэтому в подзаголовке нашей книги говорится не о "семиологической системе", а о "семиологическом исследовании". Ибо показать, что всякий коммуникативный акт уже подчинен какому-то коду и отражает сложившийся идеологический универсум, значит открыть дорогу новому коммуникативному акту, заставляющему код перестраиваться. Оперативный характер семиологического исследования не растворяется роковым образом в идеологии оперативизма, согласно которой имена наделены одним-единственным значением и это значение соответствует одному-единственному действию, осуществляемому однимединственным способом и с одной-единственной целью.

Если "при всех своих скрупулезных исследованиях, тщательных разграничениях и стремлении высветить все неясности и разоблачить все двусмыленности неопозитивизм все же нимало не интересуется великой двусмысленностью и неясностью всего универсума опыта"48, то предлагаемая семиологическая перспектива старается обосновать именно эту процессуальность смысла, способствуя ее становлению и развитию там, где она оказывается продуктивной (так часто бывает плодотворным подозрение, что все, что кажется и говорится, не всегда соответствует действительности); впрочем, часто не менее полезно и обратное, а именно подыскание способов, как уменьшить двусмысленность, ставшую техникой власти, сознательной мистификацией.

Таким образом, если техника лингвистического анализа способна оборачиваться техникой власти, когда "многомерный язык сведен к одномерному и его больше не пронизывают удерживаемые на расстоянии разнообразные и противоречивые значения, а аккумулированная историей взрывная сила значения претворяется в молчание" 49, то семиологическое исследование, учитывающее диалектику код-сообщение, непрерывноесмещение (décalage) кодов, взаимосвязь универсумов риторики и идеологии, давление обстоятельств, определяющих выбор кодов и прочтение сообщений, фатально становится — и мы никогда не собирались этот скрывать — мотивированным, встраивающимся в определенную перспективу, необъективным, если под объективностью понимать полную постижимость заранее данной истины, и тем самым возлагает на себя некую терапевтическую миссию, коль скоро "универсум обыденного языка неуклонно сжимается в тотально управляемый концептуализированный универсум"50.

48Н. Marcuse, cit., pag. 195.

49Ibidem, pag. 210.

50Ibidem, pag. 211.

413

III.

Рассматривая закрытые семиотики в свете открытой модели, включая их в процессуальность, мы все больше отдавали предпочтение, по мере того как главы этой книги дополняли и поясняли друг друга, такому экстрасемиологическому фактору, как обстоятельства (A.1.VI.2.).

Неоднократно повторялось, что семиология побуждает нас не столько использовать текст, чтобы с его помощью понять контекст, сколько рассматривать контекст как структурный элемент текста, и связь, установленная нами между миром сигналов и миром идеологий — семиологически опознаваемых только при переводе в коды, — показалась нам наиболее адекватной для характеристики взаимоотношений этих двух уровней опыта. При этом следует помнить, что то, что обычно называют контекстом (реальным, внешним, а не формальным), включает в себя идеологии, о которых уже говорилось, и обстоятельства коммуникации. Идеологии претворяются в знаки и тем самым сообщаются, а если не сообщаются, значит, их нет. Но не все обстоятельства претворяются в знаки. Существует некая граница, за которой обстоятельства выпадают из круговорота кодов и сообщений и ждут своего часа, подстерегая нас. И это случается там и тогда, когда сообщение со всеми коннотациями, позволяющими восстановить его связь с исходными идеологиями и обстоятельствами,попадает не по назначению. И пока это "попадание не по назначению" не сделается нормой, и пока в число обстоятельств не войдут на правах узаконенных конвенций узнаваемые и сводимые воедино коды восприятия, обстоятельства будут нарушать жизнь знаков, выпадая в нерастворимый осадок.

В связи с этим в нашей книге обстоятельства все более представали как комплекс биологических фактов, как экономический контекст и всякого рода внешние влияния, которые неизменно обрамляют всякую коммуникацию. Мы бы даже могли сказать, что здесь дает о себе знать сама "реальность" (если позволить себе это двусмысленное выражение), которая направляет и моделирует не независимый ход процессов означивания. Когда Алиса спрашивает: "Вопрос в том, можешь ли ты сделать так, чтобы слова значили не то, что они значат?" Хампти-Дампти отвечает: "Вопрос в том, кто будет хозяином".

А коли так, то встает вопрос, способен ли процесс коммуникации повлиять на обстоятельства, в которых он осуществляется.

Опыт коммуникации, являющийся и опытом культуры, позволяет ответить на этот вопрос положительно в той мере, в какой обстоятельства, понимаемые как "реальная" основа коммуникации, все время трансформируются в знаки и посредством знаков же выявляются, оцениваются, оспариваются, между тем как коммуникация со своей

414

стороны как практика общения предопределяет поступки, в свою очередь изменяющие обстоятельства.