Охота жить

Краткое содержание рассказа.

Читается за 3 мин.

Центральные герои произ­ве­дения — старик Никитич и молодой парень. Действие разво­ра­чи­ва­ется в тайге.

Старик Никитич, который с «малых лет таскался по тайге» иногда обитает в избушках, каких много выруб­лено по тайге. Так было и в этот раз. Нежилая, но уже согретая теплом сгора­ющих в печурке дров, она каза­лась давно обжитой. Никитич сидел и курил. Вдруг на улице «пошар­кали лыжи», затем в дверь стук­нули палкой. Осипший от мороза голос поин­те­ре­со­вался, можно ли войти. Никитич сразу понял: «Не охотник», потому что охотник не стал бы спра­ши­вать, а сразу бы вошел. На пороге пока­зался парень. У него не было оружья, и одет он был легко. Это еще раз подтвер­дило догадку Ники­тича.

Пока парень отогревал руки, старик рассмотрел его. Парень был красив, но худ. Больше всего Ники­тича удивил взгляд — какой-то прямой и «стылый». Разго­во­ри­лись. Затем выпили. Парень много курил, ругал кого-то, упомянул даже Христа, а затем признался старику, что бежал из тюрьмы. Сказав это, снова посмотрел на старика своим «стылым» взглядом и поин­те­ре­со­вался, пойдет ли Никитич его сдавать. Никитич был удивлен: он и не думал о чем-то подобном. А парню сказал одно: «Поймают, надо было доси­деть». Ники­тичу понра­вился парень, и было жаль его. Гость сказал старику, что ближайшие три дня пере­сидит у него, а потом будет двигаться к станции — благо доку­менты уже есть. Вскоре он лег спать.

Никитич сидел и курил, когда в дверь снова посту­чали. Парень проснулся, вскочил, схватил ружье Ники­тича. Старик еле его успо­коил. Вошедших оказа­лось трое, и среди них был начальник районной милиции. Те, кто явился вместе с ним, были приез­жими. Мили­ци­онер Протокин, знающий Ники­тича, стал инте­ре­со­ваться — кто же это ночует в избушке кроме старика? Не разду­мывая, старик сказал, что это — геолог, отставший от своих. Вскоре пришедшие тоже уснули.

Никитич проснулся рано, «едва обозна­чи­лось в стене оконце». Парня рядом не было. Никитич чиркнул спичкой, и увидел: ни парня, ни фуфайки, ни ружья не было. Старику стало обидно и досадно. Он быстро оделся, взял ружье одного из спящих, и вышел. Свежая лыжня пока­зы­вала направ­ление, по кото­рому ушел парень. Вскоре старик догнал его. И, зная дорогу, в одном месте Никитич свернул в лес: он хотел встре­тить парня лицом к лицу, «хоте­лось еще раз увидеть прекрасное лицо парня».

Как только парень вышел из просеки, старик поднялся навстречу ему. С криком «руки вверх», Никитич направил в него ружье. В глазах парня отра­зился ужас. Никитич улыб­нулся, а потом опустил ружье. Стал ругать парня за то, что тот украл ружье и фуфайку. Парень стал гово­рить, что не хотел будить старика, но Никитич не поверил. Тогда парень попросил продать ружье. Никитич отка­зался. Решили посту­пить по-другому. Парень мог взять ружье, но выйдя из тайги к селу, в котором жил Никитич, должен был отдать ружье в Крайнюю избу, куму Ники­тича. Парень и старик распро­ща­лись и пошли в разные стороны.

Никитич уже прошел всю просеку, когда вдруг услышал звук, похожий на треск сука. В это же мгно­вение он почув­ствовал резкую боль и упал лицом в снег. Больше он ничего не услышал и не почув­ствовал, даже то, что с него сняли ружье и заки­дали снегом. И как сказали: «Так лучше, отец, надежней».

ВАСИЛИЙ ШУКШИН

Срезал

1970

Краткое содержание рассказа.

Читается за 4 мин.

оригинал — за 10 мин.

К старухе Агафье Журавлёвой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Прове­дать, отдох­нуть. Подкатил на такси, и они всей семьёй долго вытас­ки­вали чемо­даны из багаж­ника. К вечеру в деревне узнали подроб­ности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школь­ница.

Вечером же у Глеба Капу­стина на крыльце собра­лись мужики. Как-то так полу­чи­лось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два лётчика, врач, корре­спон­дент. И так пове­лось, что, когда знатные приез­жали в деревню и в избе наби­вался вечером народ, приходил Глеб Капу­стин и срезал знат­ного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев...

Глеб вышел к мужикам на крыльцо, спросил: «Гости к бабке Агафье прие­хали?» «Канди­даты!» — «Канди­даты? — удивился Глеб. — Ну пошли прове­даем канди­датов». Полу­ча­лось, что мужики ведут Глеба, как опыт­ного кулач­ного бойца.

Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захло­потал вокруг стола. Рассе­лись. Разговор пошёл дружнее, стали уж забы­вать про Глеба Капу­стина... И тут он попер на канди­дата.

— В какой области выяв­ляете себя? Фило­софия?

— Можно и так сказать

— И как сейчас фило­софия опре­де­ляет понятие неве­со­мости?

— Почему — сейчас?

— Но ведь явление открыто недавно. Натур­фи­ло­софия опре­делит это так, стра­те­ги­че­ская фило­софия — совер­шенно иначе...

— Да нет такой фило­софии — стра­те­ги­че­ской, — завол­но­вался кандидат. — Вы о чем вообще-то?

— Да, но есть диалек­тика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу опре­де­ляет фило­софия. Поэтому я и спра­шиваю, нет ли расте­рян­ности среди фило­софов?

Кандидат искренне засме­ялся. Но засме­ялся один и почув­ствовал нелов­кость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!»

— Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы отно­си­тесь к проблеме шама­низма?

— Да нет такой проблемы! — опять сплеча рубанул кандидат.

Теперь засме­ялся Глеб.

— Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти... танцуют, звенят бубен­чи­ками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно... Ещё один вопрос: как вы отно­си­тесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные суще­ства.

— Ну и что? — спросил кандидат.

— А где ваши расчеты есте­ственных траек­торий? Как вообще ваша косми­че­ская наука сюда может быть прило­жена?

— Вы кого спра­ши­ваете?

— Вас, мысли­телей. Мы-то ведь не мысли­тели, у нас зарплата не та. Но если вам инте­ресно, могу поде­литься. Я пред­ложил бы начер­тить на песке схему нашей Солнечной системы, пока­зать, где мы. А потом пока­зать, по каким законам, скажем, я разви­вался.

— Инте­ресно, по каким же? — с иронией спросил кандидат и значи­тельно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значи­тельный взгляд был пере­хвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по канди­дату:

— Пригла­шаете жену посме­яться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Канди­датам это тоже бывает полезно...

— Послу­шайте!

— Да нет уж, послу­шали. Имели, так сказать, удоволь­ствие. Поэтому позвольте вам заме­тить, господин кандидат, что канди­дат­ство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж канди­дат­ство-то тем более... поддер­жи­вать надо.

На канди­дата было неловко смот­реть, он явно расте­рялся. Мужики отво­дили глаза.

— Нас, конечно, можно удивить, подка­тить к дому на такси, выта­щить из багаж­ника пять чемо­данов... Но... если приез­жаете в этот народ, то подго­тов­ленней надо быть. Собранней. Скромнее.

— Да в чем же наша нескром­ность? — не выдер­жала жена канди­дата.

— А вот когда одни оста­не­тесь, поду­майте хоро­шенько. До свидания. Приятно провести отпуск... среди народа!

Глеб усмех­нулся и не торо­пясь вышел из избы. Он не слышал, как потом мужики, расхо­дясь от канди­дата, гово­рили: «Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к канди­датам, сочув­ствие. Глеб же Капу­стин по-преж­нему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жесто­кость никто, никогда, нигде не любил ещё. 

ЕВГЕНИЙ ЗАМЯТИН

Мы

1920

Краткое содержание романа.

Читается за 10–15 мин.

оригинал — за 2−3 ч.

Далёкое будущее. Д-503, талант­ливый инженер, стро­и­тель косми­че­ского корабля «Инте­грал», ведет записки для потомков, расска­зы­вает им о «высо­чайших вершинах в чело­ве­че­ской истории» — жизни Единого Госу­дар­ства и его главе Благо­де­теле. Название руко­писи — «Мы». Д-503 восхи­ща­ется тем, что граж­дане Единого Госу­дар­ства, нумера, ведут рассчи­танную по системе Тэйлора, строго регла­мен­ти­ро­ванную Часовой Скри­жалью жизнь: в одно и то же время встают, начи­нают и кончают работу, выходят на прогулку, идут в ауди­то­риум, отходят ко сну. Для нумеров опре­де­ляют подхо­дящий табель сексу­альных дней и выдают розовую талонную книжку. Д-503 уверен: «„Мы“ — от Бога, а „я“ — от диавола».

Как-то весенним днем со своей милой, кругло обто­ченной подругой, запи­санной на него 0–90, Д-503 вместе с другими одина­ково одетыми нуме­рами гуляет под марш труб Музы­каль­ного Завода. С ним заго­ва­ри­вает незна­комка с очень белыми и острыми зубами, с каким-то раздра­жа­ющим иксом в глазах или бровях. I-330, тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст, читает мысли Д-503.

Через несколько дней I-330 пригла­шает Д-503 в Древний Дом (они приле­тают туда на аэро). В квар­тире-музее рояль, хаос красок и форм, статуя Пушкина. Д-503 захвачен в дикий вихрь древней жизни. Но когда I-330 просит его нару­шить принятый распо­рядок дня и остаться с ней, Д-503 наме­ре­ва­ется отпра­виться в Бюро Храни­телей и донести на нее. Однако на следу­ющий день он идет в Меди­цин­ское Бюро: ему кажется, что в него врос ирра­цио­нальный № 1 и что он явно болен. Его осво­бож­дают от работы.

Д-503 вместе с другими нуме­рами присут­ствует на площади Куба во время казни одного поэта, напи­сав­шего о Благо­де­теле кощун­ственные стихи. Поэти­зи­ро­ванный приговор читает трясу­щи­мися серыми губами прия­тель Д-503, Государ­ственный Поэт R-13. Преступ­ника казнит сам Благо­де­тель, тяжкий, каменный, как судьба. Свер­кает острое лезвие луча его Машины, и вместо нумера — лужа хими­чески чистой воды.

Вскоре стро­и­тель «Инте­грала» полу­чает изве­щение, что на него запи­са­лась I-330. Д-503 явля­ется к ней в назна­ченный час. I-330 дразнит его: курит древние «папи­росы», пьет ликер, застав­ляет и Д-503 сделать глоток в поцелуе. Употреб­ление этих ядов в Едином Госу­дар­стве запре­щено, и Д-503 должен сооб­щить об этом, но не может. Теперь он другой. В десятой записи он призна­ется, что гибнет и больше не может выпол­нять свои обязан­ности перед Единым Госу­дар­ством, а в один­на­дцатой — что в нем теперь два «я» — он и прежний, невинный, как Адам, и новый — дикий, любящий и ревну­ющий, совсем как в идиот­ских древних книжках. Если бы знать, какое из этих «я» насто­ящее!

Д-503 не может без I-330, а её нигде нет. В Меди­цин­ском Бюро, куда ему помо­гает дойти двоя­ко­изо­гнутый Храни­тель S-4711, прия­тель I, выяс­ня­ется, что стро­и­тель «Инте­грала» неиз­ле­чимо болен: у него, как и у неко­торых других нумеров, обра­зо­ва­лась душа.

Д-503 приходит в Древний Дом, в «их» квар­тиру, откры­вает дверцу шкафа, и вдруг... пол уходит у него из-под ног, он опус­ка­ется в какое-то подзе­мелье, доходит до двери, за которой — гул. Оттуда появ­ля­ется его знакомый, доктор. «Я думал, что она, I-330...» — «Стойте тут!» — доктор исче­зает. Наконец! Наконец она рядом. Д и I уходят — двое-одно... Она идет, как и он, с закры­тыми глазами, закинув вверх голову, закусив губы... Стро­и­тель «Инте­грала» теперь в новом мире: кругом что-то корявое, лохматое, ирра­цио­нальное.

0–90 пони­мает: Д-503 любит другую, поэтому она снимает свою запись на него. Придя к нему проститься, она просит: «Я хочу — я должна от вас ребенка — и я уйду, я уйду!» — «Что? Захо­те­лось Машины Благо­де­теля? Вы ведь ниже санти­метров на десять Мате­рин­ской Нормы!» — «Пусть! Но ведь я же почув­ствую его в себе. И хоть несколько дней...» Как отка­зать ей?.. И Д-503 выпол­няет её просьбу — словно броса­ется с акку­му­ля­торной башни вниз.

I-330 наконец появ­ля­ется у своего люби­мого. «Зачем ты меня мучила, зачем не прихо­дила?» — «А может быть, мне нужно было испы­тать тебя, нужно знать, что ты сделаешь все, что я захочу, что ты совсем уже мой?» — «Да, совсем!» Сладкие, острые зубы; улыбка, она в чашечке кресла — как пчела: в ней жало и мед. И затем — пчелы — губы, сладкая боль цветения, боль любви... «Я не могу так, I. Ты все время что-то недо­го­ва­ри­ваешь», — «А ты не побо­ишься пойти за мной всюду?» — «Нет, не побоюсь!» — «Тогда после Дня Едино­гласия узнаешь все, если только не...»

Насту­пает великий День Едино­гласия, нечто вроде древней Пасхи, как пишет Д-503; ежегодные выборы Благо­де­теля, торже­ство воли единого «Мы». Чугунный, медленный голос: «Кто „за“ — прошу поднять руки». Шелест милли­онов рук, с усилием подни­мает свою и Д-503. «Кто „против“?» Тысячи рук взмет­ну­лись вверх, и среди них — рука I-330. И дальше — вихрь взве­янных бегом одеяний, расте­рянные фигуры Храни­телей, R-13, уносящий на руках I-330. Как таран, Д-503 пропа­ры­вает толпу, выхва­ты­вает I, всю в крови, у R-13, крепко прижи­мает к себе и уносит. Только бы вот так нести её, нести, нести...

А назавтра в Единой Государ­ственной Газете: «В 48-й раз едино­гласно избран все тот же Благо­де­тель». А в городе повсюду расклеены листки с надписью «Мефи».

Д-503 с I-330 по кори­дорам под Древним Домом выходят из города за Зеленую Стену, в низший мир. Нестер­пимо пестрый гам, свист, свет. У Д-503 голова кругом. Д-503 видит диких людей, обросших шерстью, веселых, жизне­ра­достных. I-330 знакомит их со стро­и­телем «Инте­грала» и говорит, что он поможет захва­тить корабль, и тогда удастся разру­шить Стену между городом и диким миром. А на камне огромные буквы «Мефи». Д-503 ясно: дикие люди — поло­вина, которую поте­ряли горо­жане, одни Н2, а другие О, а чтобы полу­чи­лось Н2О, нужно, чтобы поло­вины соеди­ни­лись.

I назна­чает Д свидание в Древнем Доме и откры­вает ему план «Мефи»: захва­тить «Инте­грал» во время проб­ного полета и, сделав его оружием против Единого Госу­дар­ства, кончить все сразу, быстро, без боли. «Какая неле­пость, I! Ведь наша рево­люция была последней!» — «Последней — нет, рево­люции беско­нечны, а иначе — энтропия, блаженный покой, равно­весие. Но необ­хо­димо его нару­шить ради беско­неч­ного движения». Д-503 не может выдать заго­вор­щиков, ведь среди них... Но вдруг думает: что, если она с ним только из-за...

Наутро в Государ­ственной Газете появ­ля­ется декрет о Великой Операции. Цель — уничто­жение фантазии. Операции должны подверг­нуться все нумера, чтобы стать совер­шен­ными, маши­но­рав­ными. Может быть, сделать операцию Д и изле­читься от души, от I? Но он не может без нее. Не хочет спасения...

На углу, в ауди­то­риуме, широко рази­нута дверь, и оттуда — медленная колонна из опери­ро­ванных. Теперь это не люди, а какие-то чело­ве­ко­об­разные трак­торы. Они неудер­жимо пропа­хи­вают сквозь толпу и вдруг охва­ты­вают её кольцом. Чей-то прон­зи­тельный крик:

«Заго­няют, бегите!» И все убегают. Д-503 вбегает пере­дох­нуть в какой-то подъезд, и тотчас же там оказы­ва­ется и 0–90. Она тоже не хочет операции и просит спасти её и их буду­щего ребенка. Д-503 дает ей записку к I-330: она поможет.

И вот долго­жданный полет «Инте­грала». Среди нумеров, нахо­дя­щихся на корабле, члены «Мефи». «Вверх — 45!» — коман­дует Д-503. Глухой взрыв — толчок, потом мгно­венная зана­весь туч — корабль сквозь нее. И солнце, синее небо. В радио­те­ле­фонной Д-503 находит I-330 — в слуховом крылатом шлеме, свер­ка­ющую, летучую, как древние валь­кирии. «Вчера вечером приходит ко мне с твоей запиской, — говорит она Д. — И я отпра­вила — она уже там, за Стеною. Она будет жить...» Обеденный час. Все — в столовую. И вдруг кто-то заяв­ляет: «От имени Храни­телей... Мы знаем все. Вам — кому я говорю, те слышат... Испы­тание будет дове­дено до конца, вы не посмеете его сорвать. А потом...» У I — бешеные, синие искры. На ухо Д: «А, так это вы? Вы — „испол­нили долг“?» И он вдруг с ужасом пони­мает: это дежурная Ю, не раз бывавшая в его комнате, это она прочи­тала его записи. Стро­и­тель «Инте­грала» — в командной рубке. Он твердо прика­зы­вает: «Вниз! Оста­но­вить двига­тели. Конец всего». Облака — и потом далекое зеленое пятно вихрем мчится на корабль. Иско­вер­канное лицо Второго Стро­и­теля. Он толкает Д-503 со всего маху, и тот, уже падая, туманно слышит: «Кормовые — полный ход!» Резкий скачок вверх.

Д-503 вызы­вает к себе Благо­де­тель и говорит ему, что ныне сбыва­ется древняя мечта о рае — месте, где блаженные с опери­ро­ванной фанта­зией, и что Д-503 был нужен заго­вор­щикам лишь как стро­и­тель «Инте­грала». «Мы ещё не знаем их имен, но уверен, от вас узнаем».

На следу­ющий день оказы­ва­ется, что взорвана Стена и в городе летают стаи птиц. На улицах — восставшие. Глотая раскры­тыми ртами бурю, они двига­ются на запад. Сквозь стекло стен видно: женские и мужские нумера сово­куп­ля­ются, даже не спустивши штор, без всяких талонов...

Д-503 прибе­гает в Бюро Храни­телей и расска­зы­вает S-4711 все, что он знает о «Мефи». Он, как древний Авраам, приносит в жертву Исаака — самого себя. И вдруг стро­и­телю «Инте­грала» стано­вится ясно: S — один из тех...

Опро­метью Д-503 — из Бюро Храни­телей и — в одну из обще­ственных уборных. Там его сосед, зани­ма­ющий сиденье слева, делится с ним своим откры­тием: «Беско­неч­ности нет! Все конечно, все просто, все — вычис­лимо; и тогда мы победим фило­софски...» — «А там, где конча­ется ваша конечная вселенная? Что там — дальше?» Отве­тить сосед не успе­вает. Д-503 и всех, кто был там, хватают и в ауди­то­риуме 112 подвер­гают Великой Операции. В голове у Д-503 теперь пусто, легко...

На другой день он явля­ется к Благо­де­телю и расска­зы­вает все, что ему известно о врагах счастья. И вот он за одним столом с Благо­де­телем в знаме­нитой Газовой комнате. Приводят ту женщину. Она должна дать свои пока­зания, но лишь молчит и улыба­ется. Затем её вводят под колокол. Когда из-под коло­кола выка­чи­вают воздух, она отки­ды­вает голову, глаза полу­за­крыты, губы стис­нуты — это напо­ми­нает Д-503 что-то. Она смотрит на него, крепко вцепив­шись в ручки кресла, смотрит, пока глаза совсем не закры­ва­ются. Тогда её вытас­ки­вают, с помощью элек­тродов быстро приводят в себя и снова сажают под колокол. Так повто­ря­ется три раза — и она все-таки не говорит ни слова. Завтра она и другие, приве­денные вместе с нею, взойдут по ступеням Машины Благо­де­теля.

Д-503 так закан­чи­вает свои записки: «В городе скон­стру­и­ро­вана временная стена из высо­ко­вольтных волн. Я уверен — мы победим. Потому что разум должен побе­дить». 

• Михаил Зощенко. Рассказы

• ---------------------------------------------------------------

• © Copyright Михаил Зощенко, наследники

• По всем вопросам касающимся использования авторских прав на

• произведения Михаила Зощенко следует обращаться:

• Изд. "Лимбус Пресс" (limbuspr@spb.cityline.ru), тел: 007-812-1126706

• OCR: Sash The Matrix

• ---------------------------------------------------------------

• Аристократка

• Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал

• рассказывать:

• - Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке,

• ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб

• золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.

• А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и

• в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою

• идеологию во всем объеме.

• А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая

• фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.

• - Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?

• - Я, - говорит, - из седьмого.

• - Пожалуйста, - говорю, - живите.

• И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой

• номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в

• смысле порчи водопровода и уборной? Действует?

• - Да, - отвечает, - действует.

• И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами

• стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала

• подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий

• Иванович.

• Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а

• она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И

• чего сказать - не знаю, и перед народом совестно.

• Ну, а раз она мне и говорит:

• - Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы

• бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.

• - Можно, - говорю.

• И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет

• я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.

• На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а

• который Васькин - аж на самой галерке.

• Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин.

• Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее

• вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в

• антракте ходит.

• - Здравствуйте, - говорю.

• - Здравствуйте.

• Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?

• - Не знаю, - говорит.

• И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на

• стойке блюдо. На блюде пирожные.

• А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:

• - Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я

• заплачу.

• - Мерси, - говорит.

• И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.

• А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она

• кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня

• денег. А денег - с гулькин нос.

• Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня

• этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.

• Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты

• напрашивается.

• Я говорю:

• - Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.

• А она говорит:

• - Нет.

• И берет третье.

• Я говорю:

• - Натощак - не много ли? Может вытошнить.

• А она:

• - Нот, - говорит, - мы привыкшие.

• И берег четвертое.

• Тут ударила мне кровь в голову.

• - Ложи, - говорю, - взад!

• А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.

• А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не

• гулять.

• - Ложи, - говорю, - к чертовой матери!

• Положила она назад. А я говорю хозяину:

• - Сколько с нас за скушанные три пирожные?

• А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.

• - С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.

• - Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.

• - Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем

• сделан и пальцем смято.

• - Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.

• А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.

• Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.

• Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.

• А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,

• народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.

• Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.

• Заплатил. Обращаюсь к даме:

• - Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.

• А дама не двигается. И конфузится докушивать.

• А тут какой-то дядя ввязался.

• - Давай, - говорит, - я докушаю.

• И докушал, сволочь. За мои-то деньги.

• Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.

• А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:

• - Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с

• дамами.

• А я говорю.

• - Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.

• Так мы с ней и разошлись.

• Не нравятся мне аристократки.

• Жертва революции

• Ефим Григорьевич снял сапог и показал мне свою ногу. На первый взгляд,

• ничего в ней особенного не было. И только при внимательном осмотре можно

• было увидеть па ступне какие-то зажившие ссадины и царапины.

• - Заживают, - с сокрушением сказал Ефим Григорьевич. - Ничего не

• поделаешь - седьмой год все-таки пошел.

• - А что это? - спросил я.

• - Это? - сказал Ефим Григорьевич. - Это, уважаемый товарищ, я пострадал

• в Октябрьскую революцию. Нынче, когда шесть лет прошло, каждый, конечно,

• пытается примазаться: и я, дескать, участвовал в революции, и я, мол, кровь

• проливал и собой жертвовал. Ну, а у меня все-таки явные признаки. Признаки

• не соврут... Я, уважаемый товарищ, хотя на заводах и не работал и по

• происхождению я бывший мещанин города Кронштадта, но в свое время был

• отмечен судьбой - я был жертвой революции. Я, уважаемый товарищ, был

• задавлен революционным мотором.

• Тут Ефим Григорьевич торжественно посмотрел на меня и, заворачивая ногу

• в портянку, продолжал:

• - Да-с, был задавлен мотором, грузовиком. И не так чтобы как прохожий

• или там какая-нибудь мелкая пешка, по своей невнимательности или слабости

• зрения, напротив - я пострадал при обстоятельствах и в самую революцию. Вы

• бывшего графа Орешина не знали?

• - Нет.

• - Ну, так вот... У этого графа я и служил. В полотерах... Хочешь не

• хочешь, а два раза натри им пол. А один раз, конечно, с воском. Очень графы

• обожали, чтобы с воском. А по мне, так наплевать - только расход лишний.

• Хотя, конечно, блеск получается. А графы были очень богатые и в этом смысле

• себя не урезывали.

• Так вот такой был, знаете ли, случай: натер я им полы, скажем, в

• понедельник, а в субботу революция произошла. В понедельник я им натер, в

• субботу революция, а во вторник, за четыре дня до революции, бежит ко мне

• ихний швейцар и зовет:

• - Иди, говорит, кличут. У графа, говорит, кража и пропажа, а на тебя

• подозрение. Живо! А не то тебе голову отвернут.

• Я пиджачишко накинул, похряпал на дорогу - и к ним.

• Прибегаю. Вваливаюсь, натурально, в комнаты.

• Гляжу - сама бывшая графиня бьется в истерике и по ковру пятками бьет.

• Увидела она меня и говорит сквозь слезы:

• - Ах, говорит, Ефим, комси-комса, не вы ли сперли мои дамские часики,

• девяносто шестой пробы, обсыпанные брильянтами?

• - Что вы, - говорю, - что вы, бывшая графиня! На что, говорю, мне

• дамские часики, если я мужчина? Смешно, говорю. Извините за выражение.

• А она рыдает:

• - Нет, - говорит, - не иначе как вы сперли, комсикомса.

• И вдруг входит сам бывший граф и всем присутствующим возражает:

• - Я, говорит, чересчур богатый человек, и мне раз плюнуть и растереть

• ваши бывшие часики, но, говорит, это дело я так не оставлю. Руки, говорит,

• свои я не хочу пачкать о ваше хайло, но подам ко взысканию, комсикомса.

• Ступай, говорит, отселева.

• Я, конечно, посмотрел в окно и вышел.

• Пришел я домой, лег и лежу. И ужасно скучаю от огорчения. Потому что не

• брал я ихние часики.

• И лежу я день и два - пищу перестал вкушать и все думаю, где могли быть

• эти обсыпанные часики.

• И вдруг - на пятый день - как ударит меня что-то в голову.

• "Батюшки, - думаю, - да ихние часишки я же сам в кувшинчик с пудрой

• пихнул. Нашел на ковре, думал, медальон, и пихнул".

• Накинул я сию минуту на себя пиджачок и, не покушав даже, побежал на

• улицу. А жил бывший граф на Офицерской улице.

• И вот бегу я по улице, и берет меня какая-то неясная тревога. Что это,

• думаю, народ как странно ходит боком и вроде как пугается ружейных выстрелов

• и артиллерии? С чего бы это, думаю.

• Спрашиваю у прохожих. Отвечают:

• - Вчера произошла Октябрьская революция.

• Поднажал я - и на Офицерскую.

• Прибегаю к дому. Толпа. И тут же мотор стоит. И сразу меня как-то

• осенило: не попасть бы, думаю, под мотор. А мотор стоит... Ну, ладно.

• Подошел я ближе, спрашиваю:

• - Чего тут происходит?

• - А это, - говорят, - мы которых аристократов в грузовик сажаем и

• арестовываем. Ликвидируем этот класс.

• И вдруг вижу я - ведут. Бывшего графа ведут в мотор. Растолкал я народ,

• кричу:

• - В кувшинчике, - кричу, - часики ваши, будь они прокляты! В кувшинчике

• с пудрой.

• А граф, стерва, нуль на меня внимания и садится.

• Бросился я ближе к мотору, а мотор, будь он проклят, как зашуршит в тую

• минуту, как пихнет меня колосьями в сторону.

• "Ну, - думаю, - есть одна жертва".

• Тут Ефим Григорьевич опять снял сапог и стал с досадой осматривать

• зажившие метки на ступне. Потом снова надел сапог и сказал:

• - Вот-с, уважаемый товарищ, как видите, и я пострадал в свое время и

• являюсь, так сказать, жертвой революции. Конечно, я не то чтобы этим

• задаюсь, но я не позволю никому над собой издеваться. А между прочим

• председатель жилтоварищества обмеривает мою комнату в квадратных метрах, да

• еще тое место, где комод стоит, - тоже. Да еще издевается: под комодом,

• говорит, у вас расположено около полметра пола. А какие же это полметра,

• ежели это место комодом занято? А комод - хозяйский.

• Великосветская история

• Фамилия у меня малоинтересная - это верно: Синебрюхов, Назар Ильич.

• Ну, да обо мне речь никакая, - очень я даже посторонний человек в

• жизни. Но только случилось со мной великосветское приключение, и пошла

• оттого моя жизнь в разные стороны, все равно как вода, скажем, в руке через

• пальцы, да и нет ее.

• Принял я и тюрьму, и ужас смертный, и всякую гнусь... И все через эту

• великосветскую историю.

• А был у меня задушевный приятель. Ужасно образованный человек, прямо

• скажу - одаренный качествами. Ездил он по разным иностранным державам в чине

• камендинера, понимал он даже, может, по-французскому и виски иностранные

• пил, а был такой же, как и не я, все равно - рядовой гвардеец пехотного

• полка.

• На германском фронте в землянках, бывало, удивительные даже рассказывал

• происшествия и исторические всякие там вещички.

• Принял я от него немало. Спасибо! Многое через пего узнал и дошел до

• такой точки, что случилась со мной гнусь всякая, а сердцем я и посейчас

• бодрюсь.

• Знаю: Пипин Короткий... Встречу, скажем, человека и спрошу: а кто есть

• такой Пипин Короткий?

• И тут-то и вижу всю человеческую образованность, все равно как на

• ладони.

• Да только не в этом штука.

• Было тому... сколько?.. четыре года взад. Призывает меня ротный

• командир, в чине - гвардейский поручик и князь ваше сиятельство. Ничего

• себе. Хороший человек.

• Призывает. Так, мол, и так, говорит, очень я тебя, Назар, уважаю, и

• вполне ты прелестный человек... Сослужи, говорит, мне еще одну службишку.

• Произошла, говорит, Февральская революция. Отец староватенький, и очень

• я даже беспокоюсь по поводу недвижимого имущества. Поезжай, говорит, к

• старому князю в родное имение, передай вот это самое письмишко в самые, то

• есть, его ручки и жди, что скажет. А супруге, говорит, моей, прекрасной

• полячке Виктории Казимировне, низенько поклонись в ножки и ободри каким ни

• на есть словом. Исполни, говорит, это для ради бога, а я, говорит,

• осчастливлю тебя суммой и пущу в несрочный отпуск.

• - Ладно, - отвечаю, - князь ваше сиятельство, спасибо за ваше обещание,

• что возможно - совершу.

• А у самого сердце огнем играет: эх, думаю, как бы это исполнить. Охота,

• думаю, получить отпуск и богатство.

• А был князь ваше сиятельство со мной все равно как на одной точке.

• Уважал меня по поводу незначительной даже истории. Конешно, я поступил

• геройски. Это верно.

• Стою раз преспокойно на часах у княжей земляночки на германском фронте,

• а князь ваше сиятельство пирует с приятелями. Тут же между ними, запомнил,

• сестричка милосердия.

• Ну, конешно: игра страстей и разнузданная вакханалия... А князь ваше

• сиятельство из себя пьяненький, песни играет.

• Стою. Только слышу вдруг шум в передних окопчиках. Шибко так шумят, а

• немец, безусловно, тихий, и будто вдруг атмосферой на меня пахнуло.

• Ах, ты, думаю, так твою так - газы!

• А поветрие легонькое этакое в нашу, в русскую сторону.

• Беру преспокойно зелинскую маску (с резиной), взбегаю в земляночку...

• - Так, мол, и так, - кричу, - князь ваше сиятельство, дыши через маску

• - газы.

• Очень тут произошел ужас в земляночке.

• Сестричка милосердия - бяк, с катушек долой, - мертвая падаль.

• А я сволок князеньку вашего сиятельства на волю, кострик разложил по

• уставу.

• Зажег... Лежим, не трепыхнемся... Что будет... Дышим.

• А газы... Немец - хитрая каналья, да и мы, безусловно, тонкость

• понимаем: газы не имеют права осесть на огонь.

• Газы туды и сюды крутятся, выискивают нас-то... Сбоку да с верхов так и

• лезут, так и лезут клубом, вынюхивают...

• А мы знай полеживаем да дышим в маску...

• Только прошел газ, видим - живые.

• Князь ваше сиятельство лишь малехонько поблевал, вскочил на ножки,

• ручку мне жмет, восторгается.

• - Теперь, - говорит, - ты, Назар, мне все равно как первый человек в

• свете. Иди ко мне вестовым, осчастливь. Буду о тебе пекчись.

• Хорошо-с. Прожили мы с ним цельный год прямотаки замечательно.

• И вот тут-то и случилось: засылает меня ваше сиятельство в родные

• места.

• Собрал я свое барахлишко. Исполню, думаю, показанное, а там - к себе.

• Все-таки дома, безусловно, супруга не старая и мальчичек. Интересуюсь,

• думаю, их увидеть.

• И вот, конечно, выезжаю.

• Хорошо-с. В город Смоленск прибыл, а оттуда славным образом на пароходе

• на пассажирском в родные места старого князя.

• Иду - любуюсь. Прелестный княжеский уголок и чудное, запомнил,

• заглавие-вилла "Забава".

• Вспрашиваю: здесь ли, говорю, проживает старый князь ваше сиятельство?

• Я, говорю, очень по самонужнейшему делу с собственноручным письмом из

• действующей армии. Это бабенку-то я вспрашиваю.

• А бабенка:

• - Вон, - говорит, - старый князь ходит грустный из себя по дорожкам.

• Безусловно: ходит по садовым дорожкам ваше сиятельство.

• Вид, смотрю, замечательный - сановник, светлейший князь и барон.

• Бородища баками пребелая-белая. Сам хоть и староватенький, а видно, что

• крепкий.

• Подхожу. Рапортую по-военному. Так, мол, и так, совершилась, дескать.

• Февральская революция, вы, мол, староватенький, и молодой князь ваше

• сиятельство в совершенном расстройстве чувств по поводу недвижимого

• имущества. Сам же, говорю, жив и невредимый и интересуется, каково проживает

• молодая супруга, прекрасная полячка Виктория Казимировна.

• Тут и передаю секретное письмишко.

• Прочел это он письмишко.

• - Пойдем, - говорит, - милый Назар, в комнаты. Я, говорит, очень сейчас

• волнуюсь... А пока - на, возьми, от чистого сердца рубль.

• Тут вышла и представилась мне молодая супруга Виктория Казимировна с

• дитей.

• Мальчик у ней - сосун млекопитающийся.

• Поклонился я низенько, вспрашиваю, каково живет ребеночек, а она будто

• нахмурилась.

• - Очень, - говорит, - он нездоровый: ножками крутит, брюшком пухнет

• краше в гроб кладут.

• - Ах, ты, - говорю, - и у вас, ваше сиятельство, горе такое же

• обыкновенное человеческое.

• Поклонился я в другой раз и прошусь вон из комнаты, потому понимаю,

• конечно, свое звание и пост.

• Собрались к вечеру княжие люди на паужин. И я с ними.

• Харчим, разговор поддерживаем. А я вдруг и вспрашиваю:

• - А что, - говорю, - хорош ли будет старый князь ваше сиятельство?

• - Ничего себе, - говорят, - хороший, только не иначе как убьют его

• скоро.

• - Ай, - говорю, - что сделал?

• - Нет, - говорят, - ничего не сделал, вполне прелестный князь, но

• мужички по поводу Февральской революции беспокоятся и хитрят, поскольку

• проявляют свое недовольство. Поскольку они в этом не видят перемены своей

• участи.

• Тут стали меня, безусловно, про революцию вспрашивать. Что к чему.

• - Я, - говорю, - человек не освещенный. Но произошла, говорю,

• Февральская революция. Это верно. И низвержение царя с царицей. Что же в

• дальнейшем - опять, повторяю, не освещен. Однако произойдет отсюда людям

• немалая, думаю, выгода.

• Только встает вдруг один, запомнил, из кучеров. Злой мужик. Так и язвит

• меня.

• - Ладно, - говорит, - Февральская революция. Пусть. А какая такая

• революция? Наш уезд, если хочешь, весь не освещен. Что к чему и кого бить,

• не показано. Это, говорит, допустимо? И какая такая выгода? Ты мне скажи,

• какая такая выгода? Капитал?

• - Может, - говорю, - и капитал, да только нет, зачем капитал? Не иначе

• как землишкой разживетесь.

• - А на кой мне, - ярится, - твоя землишка, если я буду из кучеров? А?

• - Не знаю, - говорю, - не освещен. И мое дело - сторона.

• А он говорит:

• - Недаром, - говорит, - мужички беспокоятся - что к чему... Старосту

• Ивана Костыля побили ни за про что, ну и князь, поскольку он помещик,

• безусловно его кончат.

• Так вот поговорили мы славным образом до вечера, а вечером ваше

• сиятельство меня кличут.

• Усадили меня, запомнил, в кресло, а сами произносят мне такие слова:

• - Я, - говорит, - тебе, Назар, по-прямому: тени я не люблю наводить,

• так и так, мужички не сегодня-завтра пойдут жечь имение, так нужно хоть

• малехонько спасти. Ты, мол, очень верный человек, мне же, говорит, не на

• кого положиться... Спаси, говорит, для ради бога положение.

• Берет тут меня за ручки и водит по комнатам.

• - Смотри, - говорит, - тут саксонское серебро черненое, и драгоценный

• горный хрусталь, и всякие, говорит, золотые излишества. Вот, говорит, какое

• богатое добрище, а все пойдет, безусловно, прахом и к чертовой бабушке.

• А сам шкаф откроет - загорается.

• - Да уж, - говорю, - ваше сиятельство, положение ваше небезопасное.

• А он:

• - Знаю, - говорит, - что небезопасное. И поэтому сослужи, говорит,

• милый Назар, предпоследнюю службу: бери, говорит, лопату и изрой ты мне

• землю в гусином сарае. Ночью, говорит, мы схороним что можно и утопчем

• ножками.

• - Что ж, - отвечаю, - ваше сиятельство, я хоть человек и не освещенный,

• это верно, а мужицкой жизнью жить не согласен. И хоть в иностранных державах

• я не бывал, но знаю культуру через моего задушевного приятеля, гвардейского

• рядового пехотного полка. Утин его фамилия. Я, говорю, безусловно, согласен

• на это дело, потому, говорю, если саксонское черненое серебро, то по

• иностранной культуре совершенно невозможно его портить. И через это я

• соглашаюсь на ваше культурное предложение - схоронить эти ценности.

• А сам тут хитро перевожу дело на исторические вещички.

• Испытываю, что за есть такой Пипин Короткий.

• Тут и высказал ваше сиятельство всю свою высокую образованность.

• Хорошо-с...

• К ночи, скажем, уснула наипоследняя собака... Беру лопату - ив гусиный

• сарай.

• Место ощупал. Рою.

• И только берет меня будто жуть какая. Всякая то есть дрянь и невидаль в

• воспоминание лезет.

• Копну, откину землишку - потею, и рука дрожит. А умершие покойники так

• и представляются, так и представляются...

• Рыли, помню, на австрийском фронте окопчики и мертвое австрийское тело

• нашли...

• И зрим: когти у покойника предлинные-длинные, больше пальца. Ох,

• думаем, значит, растут они в земле после смерти. И такая на нас, как

• сказать, жуть напала - смотреть больно. А один гвардеец дерг да дерг за

• ножку австрийское мертвое тело... Хороший, говорит, заграничный сапог, не

• иначе как австрийский... Любуется и примеряет в мыслях и опять дерг да дерг,

• а ножка в руке и осталась.

• Да-с. Вот такая-то гнусь мертвая лезет в голову, по копаю самосильно,

• принуждаюсь. Только вдруг как зашуршит чтой-то в углу. Тут я и присел.

• Смотрю: ваше сиятельство с фонарчиком лезет - беспокоится.

• - Ай, - говорит, - ты умер, Назар, что долго? Берем, говорит, сундучки

• поскореича - и делу конец.

• Принесли, мы, запомнил, десять претяжеленных-тяжелых сундучков, землей

• закрыли и умяли ножками.

• К утру выносит мне ваше сиятельство двадцать пять пелковеньких,

• любуется мной и за ручку жмет.

• - Вот, - говорит, - тут письмишко к молодому вашему сиятельству.

• Рассказан тут план местонахождения вклада. Поклонись, говорит, ему - сыну и

• передай родительское благословение.

• Оба тут мы полюбовались друг другом и разошлись.

• Домой я поехал... Да тут опять речь никакая.

• Только прожил дома почти что два месяца и возвращаюсь в полк. Узнаю:

• произошли, говорят, новые революционные события, отменили воинскую честь и

• всех офицеров отказали вон. Вспрашиваю: где ж такое ваше сиятельство?

• - Уехал, - говорят, - а куда - неизвестно. Кажется, что к старому

• папаше - в его имение.

• - Хорошо-с...

• Штаб полка.

• Являюсь по уставу внутренней службы. Так и так, - рапортую, - из

• несрочного отпуска.

• А командир, по выбору, прапорщик Лапушкин - бяк меня по уху.

• - Ах, ты, - говорит, - княжий холуй, снимай, говорит, собачье мясо,

• воинские погоны!

• "Здорово, - думаю, - бьется прапорщик Лапушкин, сволочь такая..."

• - Ты, - говорю, - по морде не бейся. Погоны снять - сниму, а драться я

• не согласен.

• Хорошо-с.

• Дали мне, безусловно, вольные документы по чистой.

• - Катись, - говорят, - колбаской.

• А денег у меня, запомнил, ничего не осталось, только рубль дареный,

• зашитый в ватном жилете.

• "Пойду, - думаю, - в город Минск, разживусь, а там поищу вашего

• сиятельства. И осчастливит он меня обещанным капиталом".

• Только иду нешибко лесом, слышу - кличет ктой-то.

• Смотрю - посадские. Босые босячки. Крохоборы.

• - Куда, - вспрашивают, - идешь-катишься, военный мужичок?

• Отвечаю смиренномудро:

• - Качусь, - говорю, - в город Минск по личной своей потребности.

• - Тек-с, - говорят, - а что у тебя, скажи, пожалуйста, в вещевом

• мешечке?

• - Так, - отвечаю, - кое-какое свое барахлишко.

• - Ох, - говорят, - врешь, худой мужик!

• - Нету, воистинная моя правда.

• - Ну, так объясни, если на то пошло, полностью свое барахлишко.

• - Вот, - объясняю, - теплые портянки для зимы, вот запасная блюза

• гимнастеркой, штаны кой-какие...

• - А есть ли, - вспрашивают, - деньги?

• - Нет, - говорю, - извините худого мужика, денег не припас.

• Только один рыжий такой крохобор, конопатый:

• - Чего, - говорит, - агитировать: становись (это мне то есть),

• становись, примерно, вон к той березе, тут мы в тебя и штрольпем.

• Только смотрю - нет, не шутит. Очень я забеспокоился смертельно, дух у

• меня упал, но отвечаю негордо:

• - Зачем, - отвечаю, - относишься с такими словами? Я, говорю, на это

• совершенно даже не согласен.

• - А мы, - говорят, - твоего согласия не спросим, нам, говорят, на твое

• несогласие ровно даже начихать. Становись, и все тут.

• - Ну хорошо, - говорю, - а есть ли вам от казни какая корысть?

• - Нет, корысти, - говорят, - нету, но мы, говорят, для ради

• молодечества казним, дух внутренний поддержать.

• Одолел тут меня ужас смертный, а жизнь прельщает наслаждением. И

• совершил я уголовное преступление.

• - Убиться я, - говорю, - не согласен, но только послушайте меня,

• задушевные босячки: имею я, безусловно, при себе тайну и план

• местонахождения клада вашего сиятельства.

• И привожу им письмо.

• Только читают, безусловно: гусиный сарай... саксонское серебро... план

• местонахождения.

• Тут я оправился; путь, думаю, не близкий, дам теку.

• Хорошо-с.

• А босячки:

• - Веди, - говорят, - нас, если на то пошло, к плану местонахождения

• вклада. Это, говорят, тысячное даже дело. Спасибо, что мы тебя не казнили.

• Очень мы долго шли, две губернии, может, шли, где ползком, где леском,

• но только пришли в княжескую виллу "Забава". А только теку нельзя было дать

• - на ночь вязали руки и ноги.

• Пришли.

• "Ну, - думаю, - быть беде - уголовное преступление против вашего

• сиятельства".

• Только узнаем: до смерти убит старый князь ваше сиятельство, а

• прелестная полячка Виктория Казимировна уволена вон из имения. А молодой

• князь приезжал сюда на недельку и успел смыться в неизвестном направлении.

• А сейчас в имении заседает, дескать, комиссия.

• Хорошо-с.

• Разжились инструментом и к ночи пошли на княжий двор.

• Показываю босячкам:

• - Вот, - говорю, - двор вашего сиятельства, вот коровий хлев, вот

• пристроечки всякие, а вот и...

• Только смотрю - нету гусиного сарая.

• Будто должен где-то тут существовать, а нету.

• Фу, ты, думаю, что за новости.

• Идем обратно.

• - Вот, - говорю, - двор вашего сиятельства, вот хлев коровий...

• Нету гусиного сарая. Прямо-таки нету гусиного сарая. Обижаться стали

• босячки. А я аж весь двор объелозил на брюхе и смотрю, как бы уволиться. Да

• за мной босячки - пугаются, что, дескать, сбегу.

• Пал я тут на колени:

• - Извините, - говорю, - худого мужика, водит нас незримая сила. Не могу

• признать местонахождения.

• Стали тут меня бить босячки инструментом по животу и по внутренностям.

• И поднял я крик очень ужасный.

• Хорошо-с.

• Сбежались крестьяне и комиссия.

• Выяснилось: вклад вашего сиятельства, а где - неизвестно.

• Стал я богом божиться - не знаю, мол, что к чему, приказано, дескать,

• передать письмишко, а я не причинен.

• Пока крестьяне рассуждали что к чему, и солнце встало.

• Только смотрю: светло, и, безусловно, нет гусиного сарая. Вижу: ктой-то

• разорил на слом гусиный сарай. "Ну, - думаю, - тайна сохранилась. Теперь

• помалкивай, Назар Ильич господин Синебрюхов".

• А очень тут разгорелась комиссия. И какой-то, запомнил, советский

• комиссар так и орет горлом, так и прет на меня.

• - Вот, - говорит, - взгляните на барского холуя. Уже довольно давно

• совершилась революция, а он все еще сохраняет свои чувства и намерения и не

• желает показать, где есть дворянское добро. Вот как сильно его князья

• одурачили!

• Я говорю:

• - Может быть, тут нету никакого дурачества. А может быть, я с этой

• семьей находился прямо на одной точке. И был им как член фамилии.

• Один из комиссии говорит:

• - Если ты с их фамилии происходишь, то мы тебе покажем кузькину мать.

• Тогда становись к сараю - мы тебя сейчас пошлем путешествовать на небо.

• Я говорю:

• - К сараю я встать не согласен. А вы, - говорю, - неправильно понимаете

• мои мысли. Не то чтобы я в их семействе родился, а просто, говорю, я у них

• иногда бывал. А что до их вещичек, то согласно плана ищите по всем сараям.

• Бросились, конечно, все по сараям, а в этот самый момент мои босячки

• сгрудились - сиг через забор, и теку.

• Вот народ копает в сараях - свист идет, но, безусловно, ничего нету.

• Вдруг один из комиссии, наиболее такой въедливый, говорит:

• - Тут еще у них был гусиный сарай. Надо будет порыться на этом месте.

• У меня от этих слов прямо дух занялся.

• "Ну, - думаю, - нашли. Князь, думаю, мне теперича голову отвертит".

• Стали они рыть на месте гусиного сарая. И вдруг мы видим, что там тоже

• нет ничего. Что такое!

• "Неужели, - думаю, - князь ваше сиятельство, этот старый трепач,

• переменил местонахождение клада". Это меня прямо даже как-то оскорбило.

• Тут я сам собственноручно прошелся с лопатой по всем местам. Да, вижу,

• ничего нету. "Наверное, впрочем, - думаю, - заезжал сюда молодой князь ваше

• сиятельство, и, наверное, он подбил старичка зарыть в другом месте, а может

• быть, и вывез все в город. Вот так номер".

• Тут один из комиссии мне говорит:

• - Ты нарочно тень наводишь. Хочешь сохранить барское добро.

• Я говорю:

• - Раньше я, может, хотел сохранить, но теперича пет, поскольку со мной

• допущено недоверие со стороны этой великосветской фамилии.

• Но они не стали больше со мной церемониться, связали мне руки, хватили

• нешибко по личности и отвезли в тюрьму. А после год мурыжили на общественных

• работах за сокрытие дворянских ценностей.

• Вот какая великосветская история произошла со мной. И через нее моя

• жизнь пошла в разные стороны, и через нее я докатился до тюрьмы и сумы и

• много путешествовал.

• Иностранцы

• Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них, у

• буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое. У них морда, как бы

• сказать, более неподвижно и презрительно держится, чем у нас. Как, скажем,

• взято у них одно выражение лица, так и смотрится этим выражением лица на все

• остальные предметы.

• Некоторые иностранцы для полной выдержки монокль в глазах носят.

• Дескать, это стеклышко не уроним и не сморгнем, чего бы ни случилось.

• Это, надо отдать справедливость, здорово.

• А только иностранцам иначе и нельзя. У них там буржуазная жизнь

• довольно беспокойная. Им там буржуазная мораль не дозволяет проживать

• естественным образом. Без такой выдержки они могут ужасно осрамиться.

• Как, например, один иностранец костью подавился. Курятину, знаете,

• кушал и заглотал лишнее. А дело происходило на званом обеде. Мне про этот

• случай один знакомый человек из торгпредства рассказывал.

• Так дело, я говорю, происходило на званом банкете. Кругом, может,

• миллионеры пришли. Форд сидит на стуле. И еще разные другие.

• А тут, знаете, наряду с этим человек кость заглотал.

• Конечно, с нашей свободной точки зрения в этом факте ничего такого

• оскорбительного нету. Ну, проглотил и проглотил. У нас на этот счет довольно

• быстро. Скорая помощь. Мариинская больница. Смоленское кладбище.

• А там этого нельзя. Там уж очень исключительно избранное общество.

• Кругом миллионеры расположились. Форд на стуле сидит. Опять же фраки. Дамы.

• Одного электричества горит, может, больше, как на двести свечей.

• А тут человек кость проглотил. Сейчас сморкаться начнет. Харкать. За

• горло хвататься. Ах, боже мои! Моветон и черт его знает что.

• А выйти из-за стола и побежать в ударном порядке в уборную - там тоже

• нехорошо, неприлично. "Ага, - скажут, - побежал до ветру". А там этого

• абсолютно нельзя.

• Так вот этот француз, который кость заглотал, в первую минуту, конечно,

• смертельно испугался. Начал было в горле копаться. После ужасно побледнел.

• Замотался на своем стуле. Но сразу взял себя в руки. И через минуту

• заулыбался. Начал дамам посылать разные воздушные поцелуи. Начал, может,

• хозяйскую собачку под Столом трепать.

• Хозяин до него обращается по-французски.

• - Извиняюсь, - говорит, - может, вы чего-нибудь действительно заглотали

• несъедобное? Вы, говорит, в крайнем случае скажите.

• Француз отвечает:

• - Коман? В чем дело? Об чем речь? Извиняюсь, говорит, не знаю, как у

• вас в горле, а у меня в горле все в порядке.

• И начал опять воздушные улыбки посылать. После на бланманже налег.

• Скушал порцию.

• Одним словом, досидел до конца обеда и никому виду не показал.

• Только когда встали из-за стола, он слегка покачнулся и за брюхо рукой

• взялся - наверное, кольнуло. А потом опять ничего.

• Посидел в гостиной минуты три для мелкобуржуазного приличия и пошел в

• переднюю.

• Да и в передней не особо торопился, с хозяйкой побеседовал, за ручку

• подержался, за калошами под стол нырял вместе со своей костью. И отбыл.

• Ну, на лестнице, конечно, поднажал.

• Бросился в свой экипаж.

• - Вези, - кричит, - куриная морда, в приемный покой.

• Подох ли этот француз или он выжил, - я не могу вам этого сказать, не

• знаю. Наверное, выжил. Нация довольно живучая.

• Исповедь

• На страстной неделе бабка Фекла сильно разорилась - купила за

• двугривенный свечку и поставила ее перед угодником.

• Фекла долго и старательно прилаживала свечку поближе к образу. А когда

• приладила, отошла несколько поодаль и, любуясь на дело своих рук, принялась

• молиться и просить себе всяких льгот и милостей взамен истраченного

• двугривенного.

• Фекла долго молилась, бормоча себе под нос всякие свои мелкие

• просьбишки, потом, стукнув лбом о грязный каменный пол, вздыхая и кряхтя,

• пошла к исповеди.

• Исповедь происходила у алтаря за ширмой.

• Бабка Фекла встала в очередь за какой-то древней старушкой и снова

• принялась мелко креститься и бормотать. За ширмой долго не задерживали.

• Исповедники входили туда и через минуту, вздыхая и тихонько

• откашливаясь, выходили, кланяясь угодникам.

• "Торопится поп, - подумала Фекла. - И чего торопится. Не на пожар ведь.

• Неблаголепно ведет исповедь".

• Фекла вошла за ширму, низко поклонилась попу и припала к ручке.

• - Как звать-то? - спросил поп, благословляя.

• - Феклой зовут.

• - Ну, рассказывай, Фекла, - сказал поп, - какие грехи? В чем грешна? Не

• злословишь ли по-пустому? Не редко ли к богу прибегаешь?

• - Грешна, батюшка, конечно, - сказала Фекла, кланяясь.

• - Бог простит, - сказал поп, покрывая Феклу епитрахилью.

• - В бога-то веруешь ли? Не сомневаешься ли?

• - В бога-то верую, - сказала Фекла. - Сын-то, конечно, приходит,

• например, выражается, осуждает, одним словом. А я-то верую.

• - Это хорошо, матка, - сказал поп. - Не поддавайся легкому соблазну. А

• чего, скажи, сын-то говорит? Как осуждает?

• - Осуждает, - сказала Фекла. - Это, говорит, пустяки - ихняя вера.

• Ноту, говорит, не существует бога, хоть все небо и облака обыщи...

• - Бог есть, - строго сказал поп. - Не поддавайся на это... А чего,

• вспомни, сын-то еще говорил?

• - Да разное говорил.

• - Разное! - сердито сказал, поп. - А откуда все сие окружающее? Откуда

• планеты, звезды и луна, если богато нет? Сын-то ничего такого не говорил -

• откуда, дескать, все сие окружающее? Не химия ли это? Припомни не говорил он

• об этом? Дескать, все это химия, а?

• - Не говорил, - сказала Фекла, моргая глазами.

• - А может, и химия, - задумчиво сказал поп. - Может, матка, конечно, и

• бога нету - химия все...

• Бабка Фекла испуганно посмотрела на попа. Но тот положил ей на голову

• епитрахиль и стал бормотать слова молитвы.

• - Ну иди, иди, - уныло сказал поп. - Не задерживав верующих.

• Фекла еще раз испуганно оглянулась на попа и вышла, вздыхая и смиренно

• покашливая. Потом подошла к своему угодничку, посмотрела на свечку,

• поправили обгоревший фитиль и вышла из церкви.

• Ночное происшествие

• Давеча иду ночью по улице. Возвращаюсь от знакомых.

• Улица пустынная. Душно. Где-то гремит гром.

• Иду по улице. Кепочку снял. Ночные зефиры обвевают мою голову.

• Не знаю, как вы, уважаемые граждане, а я люблю ничью пошляться по

• улицам. Очень как-то свободно чувствуешь себя. Можно размахивать руками.

• Никто тебя не толкнет. Как-то можно беззаботно идти.

• В общем, иду по улице и вдруг слышу какой-то стон, Стон - не стон, а

• какой-то приглушенный крик.

• Смотрю по сторонам - нет никого.

• Прислушиваюсь - снова какой-то стон раздается.

• И вдруг, все равно как из-под земли, слышу слова: "Родимый, родимый!.."

• Что за чепуха в решете.

• Смотрю на окна. "Может, - думаю, - разыгралась какая-нибудь домашняя

• сценка? Мало ли! Может, выпивший муж напал на жену, или, наоборот, та его

• допиливает?.."

• Смотрю все этажи - нет, ничего не видно.

• Вдруг слышу: кто-то по стеклу пальцами тренькает.

• Гляжу: магазин. И между двух дверей этого магазина сидит на венском

• стуле престарелый мужчина" Он, видать, сторож. Караулит магазин.

• Подхожу ближе. Спрашиваю!

• - Что тебе, батя?

• Сторож глухим голосом говорит!

• - Родимый, сколько часов?

• - Четыре, - говорю.

• - Ох, - говорит, - еще два часа сидеть... Не нацедишь ли, говорит, мне

• водички? Отверни крантик у подвала и нацеди в кружечку. А то испить охота.

• Душно!

• Тут он через разбитое верхнее стекло подает мне кружку. И я исполняю

• его просьбу. Потом спрашиваю:

• - А ты что, больной, что не можешь сам нацедить?

• Сторож говорит:

• - Да я бы и рад нацедить. Немножко бы прошел, промялся. Да выйти отсель

• не могу: я же закрыт со стороны улицы.

• - Кто же тебя закрыл? - спрашиваю. - Ты же сторож. Зачем же тебя

• закрывать?

• Сторож говорит:

• - Не знаю. Меня всегда закрывают. Пугаются, что отойду от магазина и

• где-нибудь прикорну, а вор тем временем магазин обчистит. А если я сижу

• между дверей, то хоть я и засну, вор меня не минует. Он наткнется на меня, а

• я крик подыму. У нас такое правило: всю ночь сидеть между дверей.

• Я говорю:

• - Дурацкое правило. Обидно же сидеть за закрытой дверью.

• Сторож говорит:

• - Я обиды не стою. И мне самому вполне удобно, что меня от воров

• закрывают. Я их как огня боюсь. А когда я от них закрыт, у меня и боязни

• нету. Тогда я спокоен.

• - В таком случае, - говорю, - ты, папаша, походил бы по магазину,

• размял бы свои ноги. А то, как чучело, сидишь на стуле всю ночь. Противно

• глядеть.

• Он говорит:

• - Что ты, родимый! Разве я могу в магазин войти? Я бы и рад туда войти,

• да та дверь в магазин на два замка закрыта, чтоб я туда не вошел.

• - Значит, - говорю, - ты, папаша, сидишь и караулишь между двух

• закрытых дверей?

• Сторож говорит:

• - Именно так и есть... А что ты ко мне пристаешь, я не понимаю. Налил

• мне водички и иди себе с богом. Только мне спать мешаешь. Трещишь как

• сорока.

• Тут сторож допил свою воду, вытер рот рукавом и закрыл глаза, желая

• этим показать, что аудиенция закопчена.

• Я побрел дальше. И не без любопытства поглядывал теперь на двери других

• магазинов. Однако ночных сторожей, подобных этому, я не увидал.

• Домой я пришел поздно. Долго ворочался в постели, не мог заснуть. Все

• время думал: нельзя ли изобрести какой-нибудь электрический прибор, чтоб он

• затрещал, если кто-нибудь сунется в магазин? А то пихать между двух закрытых

• дверей живого человека как-то досадно и огорчительно. Все-таки человек -

• это, так сказать, венец создания. И совать его в щель на роль капкана как-то

• странно.

• Потом я подумал, что, вероятно, такие электрические приборы уже

• изобретены. Скажем, наступишь ногой на порог - и вдруг гром и треск

• раздастся. По, вероятно, это еще не освоено, а может, и дорого стоит, или

• еще что-нибудь - какие-нибудь технические сложности, раз нанимают для этого

• живую силу.

• Потом мои мысли спутались, и я заснул. И увидел сон, будто ко мне

• приходит этот ночной сторож и ударяет меня кружкой по плочу. При этом

• говорит: "Ну, что ты к сторожам пристаешь! Живем тихо, мирно. Караулим. А ты

• лезешь со своей амбицией. Портишь нашу тихую стариковскую карьеру". Утром,

• проснувшись, я всетаки решил написать этот фельетон - без желания комулибо

• испортить карьеру.

• Не надо иметь родственников

• Два дня Тимофей Васильевич разыскивал своего племянника, Серегу

• Власова. А на третий день, перед самым отъездом, нашел. В трамвае встретил.

• Сел Тимофей Васильевич в трамвай, вынул гривенник, хотел подать

• кондуктору, только глядит - что такое? Личность кондуктора будто очень

• знакомая. Посмотрел Тимофей Васильевич - да! Так и есть - Сергей Власов

• собственной персоной в трамвайных кондукторах.

• - Ну! - закричал Тимофей Васильевич. - Серега! Ты ли это, друг ситный?

• Кондуктор сконфузился, поправил, без всякой видимой нужды, катушки с

• билетиками и сказал:

• - Сейчас, дядя... билеты додам только.

• - Ладно! Можно, - радостно сказал дядя. - Я обожду.

• Тимофей Васильевич засмеялся и стал объяснять пассажирам:

• - Это он мне родной родственник, Серега Власов. Брата Петра сын... Я

• его семь лет не видел... сукинова сына...

• Тимофей Васильевич с радостью посмотрел на племянника и закричал ому:

• - А я тебя, Серега, друг ситный, два дня ищу. По городу роюсь. А ты вон

• где! Кондуктором. А я и по адресу ходил. На Разночинную улицу. Нету,

• отвечают. Мол, выбыл с адреса. Куда, отвечаю, выбыл, ответьте, говорю, мне.

• Я его родной родственник. Не знаем, говорят... А ты вон где - кондуктором,

• что ли?

• - Кондуктором, - тихо ответил племянник.

• Пассажиры стали с любопытством рассматривать родственника. Дядя

• счастливо смеялся и с любовью смотрел на племянника, а племянник явно

• конфузился и, чувствуя себя при исполнении служебных обязанностей, не знал,

• что ему говорить и как вести себя с дядей.

• - Так, - снова сказал дядя, - кондуктором, значит. На трамвайной линии?

• - Кондуктором...

• - Скажи какой случай! А я, Серега, друг ситный, сел в трамвай, гляжу -

• что такое? Обличность будто у кондуктора чересчур знакомая. А это ты. Ах,

• твою семь-восемь!.. Ну, я же рад... Ну, я же доволен...

• Кондуктор потоптался на месте и вдруг сказал:

• - Платить, дядя, нужно. Билет взять... Далеко ли вам?

• Дядя счастливо засмеялся и хлопнул по кондукторской сумке.

• - Заплатил бы! Ей-богу! Сядь я на другой номер или, может быть, вагон

• пропусти - и баста - заплатил бы. Плакали бы мои денежки. Ах, твою

• семь-восемь!.. А я еду, Серега, друг ситный, до вокзалу.

• - Две станции, - уныло сказал кондуктор, глядя в сторону.

• - Нет, ты это что? - удивился Тимофей Васильевич. - Ты это чего, ты

• правду?

• - Платить, дядя, надо, - тихо сказал кондуктор. - Две станции... Потому

• как нельзя дарма, без билетов, ехать...

• Тимофей Васильевич обиженно сжал губы и сурово посмотрел на племянника.

• - Ты это что же - с родного дядю? Дядю грабишь?

• Кондуктор тоскливо посмотрел в окно.

• - Мародерствуешь, - сердито сказал дядя. - Я тебя, сукинова сына, семь

• лет не видел, а ты чего это? Деньги требоваешь за проезд. С родного дядю? Ты

• не махай на меня руками. Хотя ты мне и родной родственник, но я твоих рук не

• испужался. Не махай, не делай ветру перед пассажирами.

• Тимофей Васильевич повертел гривенник в руке и сунул его в карман.

• - Что же это, братцы, такое? - обратился Тимофеи Васильевич к публике.

• - С родного дядю требует. Две, говорит, станции... А?

• - Платить надо, - чуть не плача сказал племянник. - Вы, товарищ дядя,

• не сердитесь. Потому как не мой здесь трамвай. А государственный трамвай.

• Народный.

• - Народный, - сказал дядя, - меня это не касается. Мог бы ты, сукин

• сын, родного дядю уважить. Мол, спрячьте, дядя, ваш трудовой гривенник.

• Езжайте на здоровье. И не развалится от того трамвай. Я в поезде давеча

• ехал... Не родной кондуктор, а и тот говорит: пожалуйста, говорит, Тимофей

• Васильевич, что за счеты... Так садитесь... И довез... не родной... Только

• земляк знакомый. А ты это что - родного дядю... Не будет тебе денег.

• Кондуктор вытер лоб рукавом и вдруг позвонил.

• - Сойдите, товарищ дядя, - официально сказал племянник.

• Видя, что дело принимает серьезный оборот, Тимофей Васильевич всплеснул

• руками, снова вынул гривенник, потом опять спрятал.

• - Нет, - сказал, - не могу! Не могу тебе, сопляку, заплатить. Лучше

• пущай сойду.

• Тимофей Васильевич торжественно и возмущенно встал и направился к

• выходу. Потом обернулся.

• - Дядю... родного дядю гонишь, - с яростью сказал Тимофей Васильевич. -

• Да я тебя, сопляка... Я тебя, сукинова сына... Я тебя расстрелять за это

• могу. У меня много концов...

• Тимофей Васильевич уничтожающе посмотрел на племянника и сошел с

• трамвая.

• Нервные люди

• Недавно в нашей коммунальной квартире драка произошла. И не то что

• драка, а целый бой. На углу Глазовой и Боровой.

• Дрались, конечно, от чистого сердца. Инвалиду Гаврилову последнюю башку

• чуть не оттяпали.

• Главная причина - народ очень уж нервный. Расстраивается по мелким

• пустякам. Горячится. И через это дерется грубо, как в тумане.

• Оно, конечно, после гражданской войны нервы, говорят, у народа завсегда

• расшатываются. Может, оно и так, а только у инвалида Гаврилова от этой

• идеологии башка поскорее не зарастет.

• А приходит, например, одна жиличка, Марья Васильевна Щипцова, в девять

• часов вечера на кухню и разжигает примус. Она всегда, знаете, об это время

• разжигает примус. Чай пьет и компрессы ставит.

• Так приходит она на кухню. Ставит примус перед собой и разжигает. А он,

• провались совсем, не разжигается.

• Она думает: "С чего бы он, дьявол, не разжигается? Не закоптел ли,

• провались совсем!"

• И берет она в левую руку ежик и хочет чистить.

• Хочет она чистить, берет в левую руку ежик, а другая жиличка, Дарья

• Петровна Кобылина, чей ежик, посмотрела, чего взято, и отвечает:

• - Ежик-то, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим, назад положьте.

• Щипцова, конечно, вспыхнула от этих слов и отвечает:

• - Пожалуйста, отвечает, подавитесь, Дарья Петровна, своим ежиком. Мне,

• говорит, до вашего ежика дотронуться противно, не то что его в руку взять.

• Тут, конечно, вспыхнула от этих слов Дарья Петровна Кобылина. Стали они

• между собой разговаривать. Шум у них поднялся, грохот, треск.

• Муж, Иван Степаныч Кобылин, чей ежик, на шум является. Здоровый такой

• мужчина, пузатый даже, но, в свою очередь, нервный.

• Так является это Иван Степаныч и говорит:

• - Я, говорит, ну, ровно слон работаю за тридцать два рубля с копейками

• в кооперации, улыбаюсь, говорит, покупателям и колбасу им отвешиваю, и из

• этого, говорит, на трудовые гроши ежики себе покупаю, и нипочем то есть не

• разрешу постороннему чужому персоналу этими ежиками воспользоваться.

• Тут снова шум, и дискуссия поднялась вокруг ежика. Все жильцы, конечно,

• поднаперли в кухню. Хлопочут. Инвалид Гаврилыч тоже является.

• - Что это, - говорит, - за шум, а драки нету?

• Тут сразу после этих слов и подтвердилась драка. Началось.

• А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и

• примуса. Повернуться негде. А тут двенадцать человек вперлось. Хочешь,

• например, одного по харе смазать - троих кроешь. И, конечное дело, на все

• натыкаешься, падаешь. Не то что, знаете, безногому инвалиду - с тремя ногами

• устоять на полу нет никакой возможности.

• А инвалид, чертова перечница, несмотря на это, в самую гущу вперся.

• Иван Степаныч, чей ежик, кричит ему:

• - Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оборвут.

• Гаврилыч говорит:

• - Пущай, говорит, нога пропадает! А только, говорит, не могу я теперича

• уйти. Мне, говорит, сейчас всю амбицию в кровь разбили.

• А ему, действительно, в эту минуту кто-то по морде съездил. Ну, и не

• уходит, накидывается. Тут в это время кто-то и ударяет инвалида кастрюлькой

• по кумполу. Инвалид - брык на пол и лежит. Скучает.

• Тут какой-то паразит за милицией кинулся. Является мильтон. Кричит:

• - Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду!

• Только после этих роковых слов народ маленько очухался. Бросился по

• своим комнатам.

• "Вот те, - думают, - клюква, с чего ж это мы, уважаемые граждане,

• разодрались?"

• Бросился народ по своим комнатам, один только инвалид Гаврилыч не

• бросился. Лежит, знаете, на полу скучный. И из башки кровь каплет.

• Через две недели после этого факта суд состоялся.

• А нарсудья тоже нервный такой мужчина попался - прописал ижицу.

• На живца

• В трамвае я всегда езжу в прицепном вагоне.

• Народ там более добродушный подбирается.

• В переднем вагоне скучно и хмуро, и на ногу никому не наступи. А в

• прицепке, не говоря уже о ногах, мне привольней и веселей.

• Иногда там пассажиры разговаривают между собой на отвлеченные

• философские темы - о честности, например, или о заработной плате. Иногда же

• случаются и приключения.

• На днях ехал я в четвертом номере.

• Вот два гражданина против меня. Один с пилой. Другой с пивной бутылкой.

• Бутылка пустая. Держит человек бутылку в руках и пальцами по ней щелкает. А

• то к глазу поднесет и глядит на пассажиров через зеленое стекло.

• Рядом со мной - гражданка в теплом платке. Сидит она вроде сильно

• уставшая или больная. И даже глаза по временам закрывает. А рядом с

• гражданкой - пакет. Этакий в газету завернут и бечевкой перевязан.

• И лежит этот пакет не совсем рядом с гражданкой, а несколько поодаль.

• Гражданка иногда косо на него поглядывает.

• - Мамаша! - говорю я гражданке. - Гляди, пакет унесут. Убери на колени.

• Гражданка сердито посмотрела на меня, сделала таинственный знак рукой

• и, приложив палец к своим губам, снова закрыла глаза.

• Потом опять с сильным неудовольствием посмотрела на меня и сказала:

• - Сбил ты меня с плану, черт такой...

• Я хотел было обидеться, но гражданка язвительно добавила:

• - А может, я нарочно пакет этот отложила. Что тогда? Может, я и не

• сплю, а все как есть вижу и нарочно глаза прикрываю?..

• - То есть как? - удивился я.

• - Как, как... - передразнила гражданка. - Может, я вора на этот пакет

• хочу поймать...

• Пассажиры стали прислушиваться к нашему разговору.

• - А чего в пакете-то? - деловито спросил человек с бутылкой.

• - Да я же и говорю, - сказала гражданка. - Может, я нарочно туда

• костей-тряпок напихала... Потому - вор не разбирается, чего в нем. А берет,

• что под руку попадет... Знаю я, не спорьте. Я, может, с неделю так езжу...

• - И что же - попадают? - с любопытством спросил кто-то.

• - А то как же, - воодушевилась гражданка. - Обязательно попадают...

• Давеча дамочка вкапалась... Молоденькая такая, хорошенькая из себя.

• Черненькая брунеточка... Гляжу я - вертится эта дамочка. После цоп пакет и

• идет... А-а-а, говорю, вкапалась, подлюга...

• - С транвая их, воров-то, скидывать надоть! - сказал сердито человек с

• пилой.

• - Это ни к чему - с трамвая, - вмешался кто-то. - В милицию надо

• доставлять.

• - Конечно, в милицию, - сказала гражданка. - Обязательно в милицию... А

• то еще другой вкапался... Мужчина, славный такой, добродушный... Тоже

• вкапался... Взял прежде пакет и держит. Привыкает. Будто свой. А я молчу. И

• в сторону будто гляжу. А он после встает себе и идет тихонько... А-а,

• говорю, товарищ, вкапался, гадюка...

• - На живца, значит, ловишь-то? - усмехнулся человек с бутылкой. - И

• многие попадают?

• - Да я же и говорю, - сказала гражданка, - попадают.

• Она замигала глазами, глянула в окно, засуетилась и пошла к выходу.

• И, уходя из вагона, она сердито посмотрела на меня и снова сказала:

• - Сбил ты меня с плану, черт такой! Начал каркать на весь вагон.

• Теперь, ясно, никто на пакет не позарится. Вот и схожу раньше времени.

• Тут кто-то с удивлением произнес, когда она ушла:

• - И зачем ей это, братцы мои? Или она хочет воровство искоренить?

• Другой пассажир, усмехнувшись, ответил:

• - Да нет, ей просто охота, чтоб все люди вокруг воровали.

• Человек с пилой сердито сказал:

• - Вот какие бывают дьявольские старухи, воспитанные прежним режимом!

• Михаил Зощенко. Рассказы

• OCR: Кирилл Молоков, kmolokov@yandex.ru

• Узел

• Воровство, милые мои, - это цельная и огромная наука.

• В наше время, сами понимаете, ничего не сопрешь так вот, здорово

• живешь. В наше время громадная фантазия требуется.

• Главная причина - публика очень осторожная стала. Публика такая, что

• завсегда стоит на страже своих интересов. Одним словом, вот как бережет свое

• имущество! Пуще глаза!

• - Глаз, говорят, завсегда по страхкарточке восстановить можно.

• Имущество же никоим образом при нашей бедности не вернешь.

• И это действительно верно.

• По этой причине вор нынче пошел очень башковитый, с особенным

• умозрением и с выдающейся фантазией. Иначе ему с таким народом не

• прокормиться.

• Да вот, для примеру, нынче осенью опутали одну знакомую мою - бабку

• Анисью Петрову. И ведь какую бабку опутали! Эта бабка сама очень просто

• может любого опутать. И вот подите же - уперли у ней узел, можно сказать,

• прямо из-под сижу.

• А уперли, конечно, с фантазией и замыслом. А сидит бабка на вокзале. Во

• Пскове. На собственном узле. Ожидает поезда. А поезд в двенадцать часов ночи

• ходит.

• Вот бабка с утра пораньше и приперлась на вокзал. Села на собственный

• узел. И сидит. И нипочем не сходит. Потому пугается сходить. "Не замели бы,

• полагает, узел".

• Сидит и сидит бабка. Тут же на узле и шамает и водицу пьет - подают ей

• Христа ради прохожие. А по остальным мелким делишкам - ну, мало ли -

• помыться или побриться - не идет бабка, терпит. Потому узел у ней очень

• огромный, ни в какую дверь вместе с ней не влазит по причине размеров. А

• оставить, я говорю, боязно.

• Так вот сидит бабка и дремлет.

• "Со мной, думает, вместях узел не сопрут. Не таковская я старуха. Сплю

• я довольно чутко - проснусь".

• Начала дремать наша божья старушка. Только слышит сквозь дремоту, будто

• кто-то ее коленом пихает в морду. Раз, потом другой раз, потом третий раз.

• "Ишь ты, как задевают! - думает старуха. - Неаккуратно как народ

• хожит".

• Протерла бабка свои очи, хрюкнула и вдруг видит, будто какой-то

• посторонний мужчина проходит мимо нее и вынимает из кармана платок. Вынимает

• он платок и с платком вместе нечаянно вываливает на пол зеленую трешку.

• То есть ужас как обрадовалась бабка. Плюхнулась, конечное дело, вслед

• за трешкой, придавила ее ногой, после наклонилась незаметно - будто Господу

• Богу молится и просит его подать поскорей поезд. А сама, конечное дело,

• трешку в лапу и обратно к своему добру.

• Тут, конечно, грустновато рассказывать, но когда обернулась бабка, то

• узла своего не нашла. А трешка, между прочим , оказалась грубо фальшивая. И

• была она кинута на предмет того, чтобы бабка сошла бы со своего узла.

• Эту трешку с трудом бабка продала за полтора целковых.

• Честный гражданин

• (письмо в милицию)

• Состоя, конечно, на платформе, сообщаю, что квартира No 10

• подозрительна в смысле самогона, который, вероятно, варит гражданка Гусева и

• дерет окромя того с трудящихся три шкуры. А когда, например, нетути денег

• или вообще нехватка хушь бы одной копейки, то в долг нипочем не доверяет, и

• еще, не считаясь, что ты есть свободный обыватель, пихают в спину.

• А еще сообщаю, как я есть честный гражданин, что квартира No 3 тоже,

• без сомнения, подозрительна по самогону, в каковый вкладывают для скусу, что

• ли, опенки или, может быть, пельсиновые корки, отчего блюешь без всякой

• нормы. А в долг, конечно, тоже не доверяют. Хушь плачь!

• А сама вредная гражданка заставляет ждать потребителя на кухне и в

• помещение, чисто ли варят, не впущает. А в кухне ихняя собачонка, системы

• пудель, набрасывается на потребителя и рвет ноги. Эта пудель, холера ей в

• бок, и мене ухватила за ноги. А когда я размахнулся посудой, чтоб эту

• пудель, конечно, ударить, то хозяйка тую посуду вырвала у меня из рук и

• кричит:

• - На, говорит, идол, обратно деньги. Не будет тебе товару, ежели ты

• бессловесную животную посудой мучаешь.

• А я, если на то пошло, эту пудель не мучил, а размахивал посудой.

• - Что вы, говорю, вредная гражданка! Я, говорю, не трогал вашу пудель.

• Возьмите свои слова обратно. Я говорю: недопустимо, чтоб пудель рвал ноги.

• А гражданка выкинула мне деньги взад, каковые и упали у плите. Деньги

• лежат у плите, а ихняя пудель насуслила их и не подпущает. Хушь плачь.

• Тогда я, действительно, не отрицаю, пихнул пудель в грудку и поскорее

• вышел.

• А теперича эта вредная гражданка меня в квартиру к себе не впущает и

• дверь все время, и когда ни сунься, на цепке держит. И еще, стерва, плюется

• через отверстие, если я, например, подошедши. А когда я на плевки ихние

• размахнулся, чтоб тоже по роже съездить или по чем попало, то она, с

• перепугу, что ли, дверь поскорее хлопнула и руку мне прищемила по локотью

• Я ору благим матом и кручусь перед дверью, а ихняя пудель заливается

• изнутре. Даже до слез обидно. О чем имею врачебную записку, и, окромя того,

• кровь и теперя текеть, если, например, ежедневно сдирать болячки.

• А еще окромя этих подозрительных квартир сообщаю, что трактир "Веселая

• Долина" тоже, без сомнения, подозрителен. Там меня ударили по морде и

• запятили в угол.

• - Плати, говорят, собачье жало, за разбитую стопку.

• А я ихнюю стопку не бил и, вообще, очень-то нужно мне бить ихние

• стопки.

• - Я, говорю, не бил стопку. Допустите, говорю, докушать бутерброть,

• граждане.

• А они меня тащат и тащат и к бутербротю не подпущают. Дотащили до

• дверей и кинули. А бутерброть лежит на столе. Хушь плачь.

• А еще, как честный гражданин, сообщаю, что девица Варька Петрова есть

• подозрительная и гулящая. А когда я к Варьке подошедши, так она мной

• гнушается.

• Каковых вышеуказанных лиц можете арестовать или как хотите.

• Теперича еще сообщаю, что заявление мной проверено, как я есть на

• платформе и против долой дурман, хоша и уволен по сокращению за правду.

• А еще прошу, чтоб трактир "Веселую Долину" пока чтоб не закрывали. Как

• я есть еще больной и не могу двинуться. А вскоре, без сомнения, поправлюсь и

двинусь. Бутерброть тоже денег стоит.

ИСААК БАБЕЛЬ