Оригинальность Антверпена
Конечно, Антверпен в большой мере проходил школу у своих иностранных гостей : он скопировал двойную бухгалтерию, которой его, как и остальную Европу, обучили итальянцы ; для международных расчетов он, как и все, пользовался векселем, включавшим его в кругообороты капиталов и кредитов от рынка к рынку. Но при случае он умел изобрести и свои собственные решения.
Антверпенское решение, вышедшее из практики брабантских ярмарок, было весьма простым: расчеты по дебету и кредиту производились обязательствами, обязательственными расписками, т. е. векселями. Купец, который их подписывал, обязывался выплатить такую или другую сумму в определенный срок.
Главным была крайняя простота системы и ее эффективность. Ее простота: случалось, что векселя, включенные в антверпенские операции, трансформировались в обязательства на предъявителя и тогда переходили из рук в руки. Что же касается эффективности, то их обращение разрешало важнейшую проблему, незаметно возникавшую, присутствовавшую с самого начала обменов: проблему цены времени, платы за его аренду.
Не шути с Ганзой братишка. (город купцов) (север)
И именно эти трудности, которые предстояло преодолеть, сплавили воедино
совокупность городов Ганзы, совокупность, по поводу которой можно одновременно говорить о хрупкости и о прочности. Хрупкость вытекала из нестабильности объединения, собравшего огромную « толпу » городов (от 70 до 170), которые находились далеко друг от друга и делегаты которых не собирались в полном составе на общих съездах. За Ганзой не стояли ни государство, ни крепко сколоченный союз — только города, при случае соперничавшие между собой, огражденные мощными стенами, со своими купцами, флотом, ремесленными цехами, со своими богатствами. Прочность же проистекала из общности интересов, из необходимости вести одну и ту же экономическую игру, из общей цивилизации, «замешанной» на торговле в одном из самых многолюдных морских пространств Европы — от Балтики до Лиссабона, из общего языка, наконец, что было отнюдь не малозначащим элементом единства. И то был язык «элиты власти... элиты богатства, что предполагало принадлежность к определенной социальной и профессиональной группе. Все эти узы рождали сплоченность, солидарность, общие привычки и общую гордость. Общие для всех ограничения сделали остальное. В Средиземноморье при относительном сверхобилии богатств города могли вести каждый свою собственную игру и наперебой яростно драться между собой. На Балтике, на Северном море это было бы не в пример трудней Доходы от тяжеловесных и занимающих большой объем при низкой цене грузов оставались скромными, затраты и риск — значительными. На Западе, имея пред собой лучше вооруженных партнеров, Ганза все же сумела сохранить свои привилегии, в Лондоне в еще большей степени, чем в Брюгге. В английской столице рядом с Лондонским мостом был еще одним « Немецким двором» со своими причалами и своими складами. Ганзейцы были там освобождены от большей части сборов ; у них были собственные судьи, и они охраняли даже одни из ворот города, что было несомненной честью.
С 1370 г. Ганза взяла верх над королем Дании по условиям и заняла крепости на датских проливах; в 1388 г. в результате спора с Брюгге она заставила богатый город и правительство Нидерландов капитулировать вследствие эффективной блокады. Движение цен на Западе сыграло против Ганзы. В самом деле, после 1370 г. цены на зерновые упали, а затем, начиная с 1400 г. снизились цены на пушнину, в то время как цены на промышленные изделия росли. Такое противоположно направленное движение обоих лезвий ножниц оказывало неблагоприятное воздействие на торговлю Любека и других балтийских городов. Немецкие историки объясняют упадок Ганзы политическим инфантилизмом Германии.