Что мы подразумеваем под «известным»?

Если какой-либо объект наблюдали, но не выяснили степень его значимости и взаимосвязь его с другими объектами, то он остается неизвестным. Если кто-то дав­ным-давно видел, как одна из приготовленных им мик­робных культур погибла в результате случайного загряз­нения плесенью (и заключил из этого только то, что ему следует приготовить другую культуру, поскольку первая уже непригодна), то он еще не открыл антибиотики. Даже если он и описал где-нибудь в примечании свое на­блюдение, честно отметив его как досадную небреж­ность своей методики, это ничего не добавило к нашему знанию. Было бы чрезвычайно прискорбно, если бы сов­ременные ему бактериологи забросили исследования на эту тему, наткнувшись на его статью и сделав вывод, что это явление «уже известно». Как мы убедимся при рас­смотрении работы Глея по инсулину (с. 117), тот, кто на­блюдает, может и не придать значения тому, что он ви­дит, очевиднейшим образом демонстрируя свою неспо­собность открыть данное явление – ведь он имел наилуч­шие шансы и не сумел ими воспользоваться.

Даже если наблюдение подробно описано в литературе вместе со всеми вытекающими из него следствиями и, таким образом, является «известным» в общеприня­том смысле слова, полезно спросить: а кому оно известно? важное наблюдение, опубликованное в только что прек­ратившем свое существование труднодоступном журнале, да к тому же на малоизвестном языке, может факти­чески остаться неизвестным ни единой живой душе. По­добный факт вполне заслуживает повторного открытия, разумеется с должным упоминанием первоначальной публикации. Такие случаи крайне редки, однако порази­тельно много полезных наблюдений, опубликованных в малочитаемых журналах, проскальзывают мимо вни­мания тех, кому следовало бы о них знать.

Несколько лет назад д-р Серж Рено, работающий в нашем институте, обнаружил, что для гистохимического определения содержания кальция в тканях следует пред­почесть фиксацию в спирте с формалином, а не применя­емый для этой цели нейтральный формалин. Затем он обнаружил, что этот факт уже давно должным образом описан одним немецким ученым, и тем не менее патологи всего мира по-прежнему используют для этой цели нейтральный формалин. Тогда я настоятельно рекомендо­вал Рено опубликовать свои наблюдения (упомянув, разумеется, более ранние источники), и я убежден, что многие ученые благодарны ему за это.

Видение и открытие

Мы уже неоднократно касались вопроса о существен­ном различии между видением и открытием (с. 102–103). Теперь давайте проиллюстрируем этот важный момент, рассмотрев историю открытия инсулина, рассказанную мне Ф. Бантингом. Само это открытие уже упоминалось как пример интуитивного озарения (с. 65).

В 1889 г. двое физиологов – Минковский и фон Меринг – хирургическим путем удалили поджелудочную железу у собаки, вызвав тем самым диабет. Но они не поняли, что эта болезнь является результатом недос­татка инсулина. Их находка не стала стимулом к даль­нейшим исследованиям вплоть до 1921 г., когда Бантинг и Бест получили инсулин из надпочечников и показали, что этим гормоном можно лечить не только экспери­ментально вызванный диабет, но и реальные случаи заболевания.

Интересно отметить, что и ранее многие исследова­тели получали подобные результаты в процессе работы с экстрактами поджелудочной железы, однако припи­сывали гипогликемические реакции «токсичности» своих препаратов. Во Франции известный физиолог Э. Глей за шестнадцать лет до Бантинга проводил очень похожие эксперименты. Он даже описал их в частном сообщении, которое передал в запечатанном виде Парижскому био­логическому обществу в феврале 1905 г. Глей вводил масло в проток поджелудочной железы собак и тем са­мым вызывал ее отвердение (метод Клода Бернара). Он отметил, что собаки не заболевают диабетом и что внут­ривенное введение экстракта из таких склеротичных желез уменьшает содержание сахара в крови у собак с удаленной поджелудочной железой. Только в 1922 г., после публикации Бантинга, Глей позволил вскрыть кон­верт. Содержание этого письма полностью подтвердило претензии Глея на то, что он первым обнаружил инсулин.

Впоследствии много писалось о моральных аспектах такой заявки на приоритет. Во всяком случае, приори­тет Глея оказался практически непризнанным, и на международном симпозиуме по диабету он яростно про­тестовал против подобной несправедливости. Старый профессор Минковский, который возглавлял работу сим­позиума, мягко положил конец этой неприятной сцене, заметив: «Я хорошо понимаю ваши чувства, я также был крайне расстроен тем, что не открыл инсулин, ибо понял, насколько я был близок к этому»

Очевидно, Глей не распознал важности увиденного им, в противном случае он не ограничился бы тем, что спрятал свои результаты. Пойми он, что становится от­ветственным за смерть тысяч людей, погибших от диа­бета за все годы отсутствия инсулина, его поступок был бы равносилен преступлению. Ни одна из последующих работ Глея не могла по своей значимости сравниться с открытием инсулина. Именно потому, что он не по­нимал важности данной темы, он и оставил занятия ею. Ведь не представляет больших трудов сдать на хра­нение рукопись, в которой изложено нечто, в чем мы не очень уверены, а потом сделать ее достоянием гласности, если вдруг кто-то другой докажет, что мы были на вер­ном пути. С моей точки зрения, Глей не только не сумел открыть инсулин, но и доказал, что не мог этого сделать. И хотя он по воле случая увидел инсулин, он его все же не открыл.

В медицинской литературе можно найти немало по­добных примеров, когда, производя важное наблюдение, исследователь либо не совсем в нем уверен, либо не в состоянии осознать его последствия. Поэтому он может ограничиться одним упоминанием об открытии, а может и вовсе этого не делать. В таких случаях «открыватель» заслуживает еще меньшего признания, чем все те, кто просто не наталкивался на какой-либо любопытный факт и потому не имел возможности столь наглядно доказать свою неспособность оценить его. Если ученый не делает важных открытий, это не прибавляет ему науч­ного авторитета, но по крайней мере он может находить оправдание в том, что на его долю не выпала счастливая случайность. А уж если такой случай ему все же выпал и он не сумел его оценить, тут некого винить, кроме са­мого себя. Вообще говоря, элемент случайности в меди­цинских исследованиях нередко переоценивается. Гос­пожа Удача улыбается только тем, кто умеет ценить ее искусные чары, и такими ценителями она редко прене­брегает.

не первым выдвинул эволюционную теорию, а Пастер не первым сформулировал теорию микробов. Но именно эти люди развили упомянутые идеи до такой сте­пени, что они начали приносить пользу.

Важность проблемы и вероятность ее разрешения

Не смешивайте важность ваших целей и совершенство ваших инструментов со значимостью вашей работы. Вос­хищения заслуживают достижения, а не цели и средства. Кто бы, например, отказался найти лекарство от рака, пусть в ущерб успеху в любой другой области медицины? Все мы восхищаемся сложным устройством компью­теров, электронных микроскопов и рентгеновских спектро­метров, однако сам по себе выбор ракового заболева­ния в качестве темы исследований или же выбор слож­ных технических средств в качестве инструментов иссле­дования вовсе не означает великого предвидения и не обеспечивает гарантии успеха. К сожалению, многие молодые ученые склонны об этом забывать.

ФОРМУЛИРОВАНИЕ ВОПРОСОВ. К формулиро­ванию исследовательской тематики ведут две основные линии рассуждений: задавать практические или непрактические вопросы. В отношении воздействия некоторого агента на исследуемый объект практическим вопросом будет следующий: «Что случится, если я сделаю то-то и то-то?» Можно спросить себя, что будет с животным, если у него удалить поджелудочную железу. В отношении статичного наблюдения практическим будет вопрос: «На что это похоже?» Мы можем спросить, например: «Как распределены нервы в мозговом веществе надпо­чечника?» Другой вид практического вопроса касается количественной оценки: «Какое количество такого-то агента требуется для достижения такого-то и такого-то результата?» Можно спросить: «Сколько адренокортитропного гормона требуется, чтобы вызвать увеличение веса надпочечника на 20 %?» Все эти практические во­просы могут быть логически сконструированы так, чтобы отвечать конкретной цели, и сформулированы так, чтобы образовывать реальный план эксперимента. В этом слу­чае решение само по себе не является целью, а состав­ляет часть более крупного исследования. Приведенные выше конкретные вопросы связаны, например, с дости­жением лучшего понимания деятельности надпочеч­ников.

Непрактические вопросы являются на самом деле не исследовательскими проектами, а пожеланиями. Они выражаются такими заявлениями, как: «Интересно, могу ли я побольше узнать о надпочечниках?» или «Ин­тересно, могу ли я найти средство от рака?» Проявление любознательности такого рода – это оправданная и не­обходимая мотивация исследования, но в качестве плана исследования такие вопросы совершенно бесполезны, пока они не сведены к вопросам практическим. Многие молодые люди, решившие работать над проблемой рака, или над изучением основных механизмов действия фер­ментов, или даже над вопросами, связанными с выясне­нием природы жизни в целом, ощущают явное превос­ходство над коллегами, имеющими более ограниченные цели, и считают себя вправе требовать к себе особого отношения. Они забывают, что лишь один выбор гран­диозной проблемы не требует особого таланта и не дает никакой гарантии успеха. Должен существовать разум­ный баланс между значимостью нашей исследователь­ской задачи и вероятностью того, что мы ее решим; в про­тивном случае результатом будет пожизненное разоча­рование. Большинство «непонятых гениев» – люди, не осознавшие этого.

Для начинающего бывает особенно затруднительным выбрать проблему, которая одновременно оказалась бы и важной, и была бы ему по плечу. В этом случае нужнее всего проконсультироваться со своим учителем. По­скольку большинство студентов лучше всего работают над проблемами, предложенными ими же, тактичный научный руководитель должен стараться так направлять мысль ученика, чтобы тот сам предложил какой-либо пло­дотворный эксперимент, почувствовав себя при этом автором соответствующей идеи. В любом случае начинаю­щему ученому следует поначалу выбрать себе тему из той области, в которой работают его старшие коллеги. Только таким образом сможет он извлечь пользу и из их руко­водства, и из их неподдельного интереса к его работе. В то же время он по-настоящему оценит то, чем заняты опытные ученые. Важно также, чтобы студент начал с задачи, на успешное решение которой у него есть хорошие шансы, ибо успех в такой же степени обод­ряет, в какой неудача оказывает парализующее дей­ствие.

В своей собственной работе я обычно отдаю пред­почтение темам, спонтанно возникающим из случайно сделанных в лаборатории наблюдений, поскольку в этом случае я уверен в наличии всех технических предпо­сылок для воспроизведения подлежащего исследованию явления. Я и своим студентам советую, насколько это возможно, следовать в данном отношении линии на­именьшего сопротивления. Разумеется, любой подлинно одаренный студент по прошествии некоторого времени уже не испытывает особых затруднений в подборе под­ходящей темы. По словам У. Бевериджа: «Если в про­цессе занятий студент не заметил пробелов и несообразностей в изучаемой дисциплине или не вынес некоторых собственных идей, свою научную карьеру он начнет не наилучшим образом» [2].

СНАЧАЛА ПРОБЛЕМА, ПОТОМ МЕТОД. Чрез­мерная озабоченность практическими аспектами иссле­дования бывает бесплодна, если забыта фундаменталь­ная проблема. Поклонник технических новинок, всецело находящийся под впечатлением их совершенства, может создать методы и инструменты необычайной точности, но новых фундаментальных знаний от этого не приба­вится. Необходимо искать технические средства, соответствующие проблеме, а не проблему, соответст­вующую техническим средствам.

С самого начала моей научной деятельности оли­цетворением этой идеи был для меня молодой коллега, потративший массу времени на разработку действи­тельно превосходного метода точного определения со­держания железа в испражнениях крыс. Не имея ни малейшего желания ставить собственные эксперименты над животными, он постоянно преследовал всех коллег вопросом, не занят ли кто из них проведением такого эксперимента, в котором может оказаться чрезвычайно полезным очень точно определить содержание железа в экскрементах. Получая отрицательный ответ, он очень расстраивался, но если ему отвечали «да», то на сле­дующий день он появлялся у вас в лаборатории со сво­ими маленькими баночками, дабы забрать материал. Благодаря этому парень стал в конце концов широко известной в университете личностью, но, к сожалению так никогда и не прославился чем-либо иным.