§ 2. Функции жанра
Категория жанра – не только результат теоретических выводов из исходного априорного тезиса о независимости, имманентности литературного ряда, но и важный инструмент обоснования всей формальной доктрины, и прежде всего названного исходного тезиса.
Ведь положение об автономности литературного ряда сначала было сформулировано как аксиоматическое, т.е. само собой разумеющееся, не требующее доказательств. Потом, все более осознавая шаткость фундамента своей теории, формалисты все же попытались всеми способами его доказать. И в системе таких доказательств категории жанра принадлежит важнейшая роль.
1. Жанр и действительность
Как разорвать связь литературы с действительностью?
Или доказать, что этой связи нет?
С этой целью было определено различие между конструкцией как системой приемов и материалом, объявленным внехудожественным пассивным сырьем. Но освободить художественное произведение от содержания оказалось совсем не простым делом (футуристическая заумь не выглядела особенно веским доказательством), так что "тематические элементы" так или иначе, в той или иной форме, но приходилось признавать как действительно существующие в литературе, в составе произведения. И если не удавалось доказать, что искусство есть "чистая форма", то нужно было хотя бы утвердить ее первичность, ее господство над тематическими элементами, над "материалом". И в этом отношении именно жанр, жанровый закон выступает в формализме как некая система организованного насилия формы над содержательным материалом (вернее даже, как организующаятакое насилие система).
Ведь в статье "Как сделан "Дон-Кихот" В. Шкловский доказывал, что самый тип Дон-Кихота со всем его безумством и мудростью явился как "результат действия построения романа"1. Этот вывод вовсе не является результатом исследования творческой истории романа Сервантеса, которому Шкловский просто-таки "с потолка" приписывает некий "первоначальный замысел", согласно которому автору поначалу нужна была только "глупость" Дон-Кихота для мотивировки ряда приключений. Точно так же приписываются и последующие изменения образа как результат того, что автор собственные воззрения и суждения, разумеется, далеко не глупые, передал герою. В результате Дон-Кихот и превратился в "мудрого безумца", хотя нужен он был только для "связки" приключений, образующих сюжет. Это чисто умозрительные построения, основанные на убеждении в том, что форма самоценна и первична. Вывод о том, что характер героя романа Сервантеса явился непроизвольно, как результат действия жанровых законов ("построения романа"), нисколько не более доказателен, чем, скажем, обратный тезис: что построение романа есть результат стремления автора создать тип "гениального безумца".
Позднее в книге "Материал и стиль в романе Л.Толстого "Война и мир" Шкловский утверждал, что Толстой "написал свою книгу в определенном жанре и выбрал жанр как систему определенной деформации материала"1. В результате, подчиняясь законам жанра, художник при обработке "материала" стилизует, "дематериализует" его, и из описания исторических реалий жизни России 1805 – 1812 гг. создает искусственное построение, в котором нет никаких оснований видеть какое-либо отражение событий, а тем более "духа" Отечественной войны 1812 г. Эта идея формальной школы о насилии жанра над жизненным "материалом" ляжет в основу всей ЛЕФовской критики, в особенности предпринятой ею попытки дискредитациироманакак формы, которая представляет собой столь изощренную и мощную систему "деформации" материала, что советским писателям нет никакого смысла "заколачивать живую жизнь" в "штампованные гроба романов"2, – нужны не романы, нужна "литература факта": "Нам нечего ждать Толстых, потому что у нас есть свой эпос. Наш эпос – газета"3.
Впрочем, "насилие" над "материалом" – свойство не романа только, а художественного жанра как такового, жанрового закона вообще. Б.Эйхенбаум в статье "О’Генри и теория новеллы" писал, что "законы новеллыне раззаставлялиО’Генриискажать действительность, делая, например, великодушным не себя, а сыщика, потому что иначе пришлось бы кончить гибелью героя"4. Недаром его ученица Л.Гинзбург в дневнике 1929 г. писала: "Мои учителя учили меня, что литература является дефектным свидетельством о жизни" [Гинзб., 78].
Закон жанра обладает у формалистов поистине чудесным даром царя Мидаса, превращая в чистое "золото" формы всякий содержательный материал, попадающий в сферу его действия.