4. Заверения, которые даются уже после заключения договора и в ходе его исполнения.

Например, арендатор, пытаясь склонить арендодателя к расторжению договора, сообщает ему о постоянных сбоях в работе арендованного транспортного средства. Арендодатель тратит средства на проведение экспертизы, которая не выявляет каких-либо дефектов и подтверждает, что никаких сбоев в работе оборудования на самом деле не было. В итоге возникает вопрос о возмещении арендатором таких понесенных расходов. В таких случаях речь не идет о нарушении некоего ранее сформулированного обязательства и, казалось бы, нет оснований для применения норм ГК РФ об ответственности за неисполнение обязательства, и поэтому может быть востребовано применение ст. 431.2 ГК РФ об ответственности за недостоверные заверения.

Альтернативное обоснование ответственности в такого рода случаях может строиться на выведении из общего принципа добросовестности (п. 3 ст. 307 ГК РФ) не прописанного в договоре прямо, но подразумеваемого негативного обязательства не сообщать недостоверную информацию в ходе исполнения договора. При таком подходе иск об ответственности в случае предоставления недостоверной информации можно обосновать ссылкой на ст. 393 ГК РФ. Пока российское право не определилось в вопросе о том, на какое из указанных правовых оснований будет опираться иск о возмещении убытков в такого рода ситуациях. Более логичным было бы, видимо, подведение таких ситуаций под общие правила о договорной ответственности. В целом, с учетом широкого применения принципа договорной добросовестности (п. 3 ст. 307 ГК РФ) упоминание в ст. 431.2 ГК РФ заверений, предоставляемых после заключения договора, видимо, было излишним.

Иначе говоря, как мы видим, значение ответственности за предоставление недостоверной информации по правилам ст. 431.2 ГК РФ состоит в том, чтобы создать правовые основания для возмещения убытков в тех ситуациях, когда с этой задачей не справляется институт ответственности за неисполнение обязательства. НО все-таки приоритет должен, видимо, отдаваться более разработанным нормам о договорной ответственности.

Также следует иметь в виду, что ГК РФ предусматривает в норме п. 2 ст. 179 право оспорить сделку, совершенную в результате обмана. Одновременно п. 6 ст. 178 ГК РФ допускает оспаривание сделки, совершенной под влиянием заблуждения, в ситуации, когда это заблуждение возникло по обстоятельствам, за которые отвечает другая сторона (эту ситуацию условно можно обозначить как введение в заблуждение). Обманом следует считать умышленное предоставление недостоверной информации, а введением в заблуждение – неосторожное предоставление недостоверной информации. Обе указанные нормы предусматривают в качестве дополнительной к оспариванию сделки санкции взыскание с лица, допустившего обман или введение в заблуждение, убытков. Эти последствия могут применяться только к случаям предоставления ложных заверений до или при заключении договора.

Оправданно ли допущение оспаривания сделки, совершенной в результате обмана или введения в заблуждение? Безусловно. Но всегда ли обманутое или введенное в заблуждение лицо заинтересовано в аннуляции такого договора? Очевидно, что нет. Во многих случаях договор мог быть давно исполнен к моменту выяснения ложности предоставленной информации и возникновения у жертвы соответствующих неблагоприятных последствий. В ряде других случаев аннуляция договора просто не соответствует интересам жертвы. Недостоверная информация могла не быть столь существенной, чтобы подорвать интерес к сделке в целом. В то же время у жертвы, полагавшейся на полученную информацию, могут возникнуть убытки. И здесь встает вопрос о том, что было бы справедливо и целесообразно возместить эти убытки за счет обманщика или лица, предоставившего недостоверную информацию по неосторожности.

Нередко лицо, предоставившее недостоверную информацию, понимает, что жертва вряд ли будет заинтересована в оспаривании договора, и при действовавшей до 1 июня 2015 г. редакции ГК РФ могло быть уверено, что иск об убытках ему не грозит (так как по п. 6 ст. 178 и п. 4 ст. 179 ГК РФ взыскание убытков является неотъемлемым элементом оспаривания договора).

При появлении же в праве возможности привлечения к ответственности за предоставление ложной информации без оспаривания сделки такой недобросовестный расчет не срабатывает. Необходимость признания самостоятельного, не сопрягаемого с оспариванием договора права жертвы, положившейся на полученную недостоверную информацию, требовать возмещения убытков, возникших в результате сообщения ложной информации, широко признана в зарубежном праве.

По сути, ст. 431.2 ГК РФ, вступившая в силу с 1 июня 2015 г., реализует именно эту задачу выделения права на взыскание убытков в случае предоставления недостоверной информации в качестве самостоятельного средства защиты, которое можно применять и без оспаривания сделки.

Выведение самостоятельной статьи для регулирования ответственности за предоставление ложных заверений оправдано по следующим основаниям.

• Во-первых, в силу п. 3 ст. 434.1 ГК РФ убытками, возмещаемыми на основании данной статьи за недобросовестное ведение переговоров, являются расходы, понесенные на ведение переговоров, или убытки, вызванные утратой возможности заключить договор с третьим лицом. Очевидно, что законодатель при формулировании правил об объеме преддоговорной ответственности явно исходил из предположения о том, что в результате недобросовестного ведения переговоров договор так и не был заключен. В то же время убытки, вызванные предоставлением ложных заверений, урегулированные ст. 431.2 ГК РФ, куда шире и включают в себя все потери, возникшие у стороны в связи с тем, что она полагалась на полученную информацию.

Логично предположить следующее разграничение сфер применения ст. 434.1 и 431.2 ГК РФ. Если ложная информация предоставляется в ходе переговоров и договор в итоге так и не был заключен, применяется режим преддоговорной ответственности за недобросовестное ведение переговоров по ст. 434.1 ГК РФ (т.е. взыскиваются убытки по модели негативного интереса). Если же договор в итоге был заключен и является действительным, то независимо от того, предоставлялись ложные заверения до, в момент или после заключения договора, применяется специальная норма ст. 431.2 ГК РФ о заверениях об обстоятельствах.

Это толкование вступает в некоторое противоречие с п. 7 ст. 434.1 ГК РФ, согласно которому преддоговорная ответственность за недобросовестное ведение переговоров наступает независимо от того, заключен ли договор в итоге таких переговоров. Но иного пути примирить эти нормы нет.

В принципе, судебная практика ВС РФ применительно к аналогичной проблеме соотношения правил об ответственности за недобросовестное ведение переговоров в форме предоставления недостоверной информации по правилам ст. 434.1 ГК РФ и специальных правил ГК РФ об ответственности за непредоставление или предоставление недостоверной информации, установленных в ряде норм ГК РФ (например, ст. 495, 732, 804, 944), пошла по аналогичному пути. По сути, игнорируя положения п. 7 ст. 434.1 ГК РФ, ВС РФ указал, что правила ст. 434.1 ГК РФ об ответственности за недобросовестное ведение переговоров применяются в таких случаях, если в итоге договор так и не был заключен, в то время как указанные специальные нормы действуют тогда, когда договор в итоге был заключен (п. 21 Постановления Пленума ВС РФ от 24 марта 2016 г. № 7). Аналогичный подход к дифференциации правовых оснований ответственности за предоставление недостоверной информации должен, видимо, применяться и в отношении коллизии правил ст. 434.1 и 431.2 ГК РФ.

• Во-вторых, ст. 434.1 ГК РФ напрямую регулирует отношения сторон на стадии переговоров. Ложные заверения же могли как предоставляться на стадии переговоров, так и включаться непосредственно в сам договор. Последнее наиболее типично. Кроме того, заверения могли предоставляться и после заключения договора.

• В-третьих, предоставление ложной информации как форма недобросовестного ведения переговоров предполагает виновность лица, иначе трудно говорить о недобросовестности. В то же время ответственность за предоставление недостоверной информации в ситуации заключения договора может наступать в ряде описанных в п. 4 ст. 4312 ГК РФ случаях и при отсутствии вины.

Заверения не могут касаться обстоятельств, которые могут наступить в будущем. Если стороны желают установить возмещение убытков на случай, если в будущем наступит то или иное обстоятельство или изменится то или иное состояние дел, имевшее место на момент предоставления заверений, они могут это сделать, используя либо конструкцию обязательства (одна из сторон обязуется обеспечить за счет своего поведения наступление или ненаступление того или иного обстоятельства), либо конструкцию возмещения потерь по правилам ст. 406.1 ГК РФ.

Правом на иск о взыскании убытков, вызванных ложными заверениями, обладает только добросовестный контрагент, который не знал и не мог заведомо знать об их ложности. Если такой контрагент лишь мог знать о ложности заверений в случае, если бы он проявил принятый в обороте стандарт должной заботливости и осмотрительности, этого, на наш взгляд, недостаточно для блокирования иска об убытках, так как иначе важная функция заверений по снижению трансакционных издержек не будет выполняться. Если будет доказано, что контрагент точно знал о ложности заверений или заведомо не мог не знать об этом, то вряд ли можно признать его разумно полагающимся на такие заверения и добросовестным. Соответственно, в такой ситуации иск об убытках должен отклоняться.

Что касается объема взыскиваемых убытков, то, как представляется, вопрос этот должен решаться следующим образом: взыскиваются все убытки, возникшие у стороны в связи с тем, что она положилась на полученную информацию. При этом если заверения давались в отношении действительности договора, то признание договора недействительным исключает возможность взыскания в качестве убытков так называемого позитивного интереса (включая упущенную выгоду от невозможности реализовать задуманное). Взыскание убытков в таком случае не может переносить жертву в то состояние, в котором она находилась бы, если бы договор оказался действительным и был исполнен. Отпадение договора лишает стороны правовых оснований рассчитывать и на реальное исполнение, и на получение денежного суррогата такого исполнения. Все, что может жертва в таком случае, – взыскать убытки, возникшие у нее в связи с тем, что она полагалась на договор (т.е. реальный ущерб в виде понесенных расходов на подготовку своего исполнения или принятие исполнения от контрагента, иные расходы, а также упущенную выгоду от утраты возможности заключить договор с третьим лицом). Иначе говоря, при недействительности договора взыскание убытков защищает так называемый негативный, а не позитивный интерес.

Насчет возможности установления в договоре неустойки, уплачиваемой на случай выявления ложности заверений, следует заметить, что наличие неустойки упрощает положение жертвы обмана в плане снятия необходимости доказывания убытков. К такого рода неустойке вполне могут применяться все общие правила о неустойке за неисполнение обязательства (ст. 330–333, 394 ГК РФ) по аналогии закона.

Согласно прямому указанию в п. 1 ст. 4312 ГК РФ действительность заверений не зависит от действительности договора, который сопровождается такими заверениями. Иначе говоря, сам по себе факт недействительности договора не освобождает сторону, сообщившую до, при или после заключения договора другой стороне ложную информацию и тем самым спровоцировавшую возникновение с другой стороны убытков, от возмещения таких убытков. Необходимость такой нормы состоит в том, что, как уже отмечалось, заверения могут даваться в отношении правовой судьбы договора, его действительности. Соответственно, было бы логично исходить из того, что если договор признается недействительным (например, в рамках применения правил о крупных сделках) и это вскрывает ложность заверений об отсутствии у сделки крупного характера, то это само по себе не препятствует жертве обмана опереться на включенные в договор заверения и взыскать убытки. В то же время если будет доказано, что те или иные пороки поражают и само заверение, предоставление недостоверных заверений не будет влечь ответственности (например, если такие заверения были получены в результате насилия или угроз).

Остается только отметить, что если порок, влекущий аннуляцию договора, затрагивает и сами заверения, недействительными являются в том числе и последние. Например, если договор, содержащий соответствующие заверения, заключен под влиянием насилия, заверения не имеют юридической силы.

Согласно прямому указанию в п. 1 ст. 431.2 ГК РФ условием удовлетворения иска об убытках является доказанность того факта, что при предоставлении заверений лицо осознавало или должно было осознавать, что такая информация может вызвать у другой стороны доверие и подтолкнуть ее положиться на полученные заверения. Если соответствующую реакцию реципиента заверений трудно было предположить и очевидно, что разумное лицо на такие заверения бы не полагалось, иск об убытках отклоняется. Дело в том, что часто при ведении переговоров сторона несколько приукрашивает реальность и другая сторона в ряде случаев прекрасно это осознает (например, артист заявляет, что он является лучшим в мире исполнителем той или иной роли). В таких случаях предоставление ложной информации не имеет целью ввести другую сторону в заблуждение, а является своеобразным ритуалом ведения переговоров. Разумные контрагенты это прекрасно понимают и не должны придавать серьезного значения такой информации. По общему правилу тот факт, что ложные заверения предоставлялись с полной серьезностью и имели целью действительно склонить другую сторону к доверию этой информации, подлежит доказыванию реципиентом таких заверений, подающим иск об убытках. Исключение из этого правила, переворачивающее бремя доказывания в отношении коммерческих и некоторых иных договоров, установлено в п. 4 ст. 431.2 ГК РФ. При этом представляется, что даже за рамками случая, указанного в п. 4 настоящей статьи, факт включения заверений в договор сам по себе свидетельствует о серьезности представляемой информации. Соответственно, в таких случаях доказывать то, что лицо, предоставившее заверения, должно было осознавать, что они будут восприниматься другой стороной всерьез, не требуется.

На практике нередко заверения в отношении тех или иных обстоятельств сопровождаются указанием на то, что эти заверения уточняются в рамках прилагаемого к договору «письма о раскрытии», в котором соответствующая сторона детализирует данные в общем виде заверения или указывает те или иные исключения из общих, указанных в договоре заверений. Объем предоставленных заверений в таком случае должен оцениваться с учетом содержания такого письма.

Природа ответственности за предоставление недостоверной информации по ст. 431.2 ГК РФ может вызывать споры. Законодатель воздержался от какого-либо однозначного ответа на этот вопрос. Во-первых, можно исходить из того, что в той степени, в которой заверения не входили в предмет обязательства и ответственность за их недостоверность не укладывается в правила ГК РФ об ответственности за неисполнение обязательства, ответственность за недостоверный характер заверений носит деликтный характер. Во-вторых, можно предположить, что в случае включения заверений в договор мы имеем дело с какой-то особой формой договорной ответственности, не являющейся при этом ответственностью за неисполнение договорного обязательства (ответственность по гарантии достоверности того или иного факта). В-третьих, не исключен и такой компромиссный вариант, при котором в случаях взыскания убытков за недостоверность заверений, включенных в текст договора, право будет видеть какую-то особенную договорную ответственность по гарантии достоверности факта (а не нарушение обязательства), а в случаях взыскания убытков за недостоверность заверений, предоставленных на стадии до заключения или после заключения договора, – какой-то особый вид деликтной ответственности. Российскому праву еще предстоит выбрать один из этих или какой-либо иной подход к определению природы ответственности за недостоверные заверения.

Природа ответственности по ст. 434.1 ГК РФ тоже была неясна. Но дальнейшая судебная практика (п. 19 Постановления Пленума ВС РФ от 23 марта 2016 г. № 7) указала на то, что такая ответственность носит характер особой формы деликтной ответственности.

Стороны договора могут исключить или ограничить ответственность тем или иным пределом на случай выявления недостоверности предоставленных заверений. Но здесь по аналогии закона должны применяться те ограничения, которые закреплены в ст. 400 и п. 4 ст. 401 ГК РФ. Так, например, такие условия не будут иметь силы в случае, если выяснится умышленный характер поведения лица, предоставившего недостоверные заверения. Заранее исключить ответственность за откровенный обман нельзя. При этом в силу п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 24 марта 2016 г. № 7 умысел предполагается, а отсутствие умысла должно быть доказано лицом, привлекаемым к ответственности. Это разъяснение сформулировано в контексте применения п. 4 ст. 401 ГК РФ об ограничении или исключении ответственности за неисполнение обязательства, но оно вполне применимо по аналогии к случаям ответственности за предоставление ложных заверений. Согласно п. 2 ст. 431.2 ГК РФ сторона, получившая недостоверные заверения, после выявления их недостоверности вправе наряду со взысканием убытков отказаться от договора. При этом такой отказ от договора на будущее возможен, только если недостоверность заверений носит существенный характер.

Исходя из положений п. 3 ст. 1, ст. 10 и п. 3 ст. 307 ГК РФ, а также п. 4, 5 ст. 450.1 ГК РФ право на отказ от договора должно быть реализовано в разумный срок после того, как сторона выявила или должна была выявить ложность полученных заверений.

Использование такой правовой возможности вместо аннулирования договора по правилам ст. 178, 179 ГК РФ оправданно в тех случаях, когда жертва теряет интерес к долгосрочному и исполняемому по частям или по периодам договору, но не заинтересована в ретроспективном аннулировании такого договора с неизбежным возникновением двусторонней реституции в отношении тех предоставлений, которым стороны успели обменяться ранее.

В силу прямого указания в комментируемом пункте стороны вправе исключить возможность отказа от договора на случай выявления недостоверности заверений.

Пункт 3 ст. 431.2 ГК РФ подтверждает положения ст. 178, 179 ГК РФ, закрепляющие возможность при предоставлении недостоверных заверений требовать признания сделки недействительной в связи с введением в заблуждение или обманом. Положения п. 1, 2 ст. 431.2 ГК РФ о праве на взыскание убытков или отказ от договора не исключают права на оспаривание сделки по этим основаниям. Сторона, оказавшаяся жертвой обмана или введенная в заблуждение другой стороной, должна сама определять оптимальный вариант защиты, выбирая из всех указанных опций ту, которая в большей степени соответствует ее интересам.

Если сторона выбрала вариант оспаривания договора по правилам ст. 178 и 179 ГК РФ, она имеет право в силу прямого указания в этих нормах требовать возмещения убытков. Хотя это и не предусмотрено в этих статьях прямо, возмещение убытков в такого рода случаях носит характер защиты негативного интереса.

Могут ли стороны исключить возможность применения правил ст. 178, 179 ГК РФ? Традиционным для российского права является подход, согласно которому стороны не могут в договоре исключить или ограничить правила о недействительности сделок.

Положение абз. 1 п. 4 ст. 4312 ГК РФ устанавливает особые правила в отношении заверений, которые предоставляет сторона, осуществляющая предпринимательскую деятельность, а также любая сторона, пусть формально и не являющаяся предпринимателем, при заключении ею корпоративного договора (акционерного соглашения или соглашения участников ООО) или договора об отчуждении акций или доли в ООО.

Здесь указывается на то, что применительно к заверениям по таким договорам сугубо коммерческого характера права жертвы на взыскание убытков или отказ от договора не зависят от того, знала ли сторона, предоставившая недостоверные заверения, об их недостоверности. Иначе говоря, ответственность в данном случае наступает и тогда, когда сторона сообщила недостоверную информацию неумышленно. Указанные в данной норме лица отвечают не только за умышленный обман.

Данная норма порождает два основных вопроса. Но что если данное лицо в принципе невиновно, т.е. не только не знало, но и не могло, прояви она должную степень заботливости и осмотрительности, знать о недостоверности предоставляемой другой стороне информации? В комментируемой норме на этот вопрос прямого ответа нет. Представляется, что есть основания толковать указанную норму как основание для установления строгой и в принципе не зависящей от вины ответственности, как минимум, тогда, когда заверения отражены прямо в договоре. Это решение не имеет адекватных альтернатив в отношении ситуации предоставления договорных гарантий в отношении характеристик предоставления. Такая строгая ответственность коммерсантов за недостоверные гарантии характеристики предоставления вполне согласована с тем, что коммерсанты согласно п. 3 ст. 401 ГК РФ отвечают без вины за нарушение своих обязательств. Нет рациональных причин карать коммерсантов независимо от вины за нарушение договорного обязательства и при этом освобождать его от ответственности при невиновном введении другой стороны в заблуждение. Право должно возлагать риски на ту сторону, которая способна их контролировать в большей степени. Очевидно, что в большинстве случаев та сторона, которая предоставляет заверения, имеет куда больше возможностей проконтролировать их достоверность, чем реципиент заверений. При этом речь выше шла лишь об общем диспозитивном правиле. В силу прямого указания в комментируемой норме стороны вправе исключить в договоре строгую ответственность, установив, что санкции, указанные в п. 2, 3 данной статьи, не применяются, если будет доказано, что сторона, предоставившая заверения, сама заблуждалась и не знала об их недостоверности. При этом, конечно же исключить ответственность за умышленный обман в договоре нельзя (п. 4 ст. 401 ГК РФ). Также такие оговорки могут сопровождать заверения, которые, не будучи включены в договор, предоставляются на стадиях до или после заключения договора. В таких случаях эти оговорки указываются не в самом договоре, а в тексте соответствующего сообщения (письма), в котором заверения и предоставляются.

Во-вторых, встает вопрос об основаниях ответственности иных лиц, не указанных в комментируемой норме (например, обычных граждан, заключающих договор, который не связан с реализацией тех или иных корпоративных прав или их отчуждением). Из положений данной нормы в предлагаемой их интерпретации от обратного следует, что за рамками указанных сугубо коммерческих по характеру договоров недостоверность заверений влечет ответственность только в случае виновности лица, предоставившего такие заверения. Иначе говоря, речь идет о ситуации умышленного обмана либо неосторожного предоставления недостоверной информации. При этом в таких случаях вина должна презюмироваться, а отсутствие вины должно быть доказано лицом, предоставившим недостоверные заверения (по аналогии с п. 2 ст. 401 ГК РФ).

В комментируемой норме также указывается на то, что в случаях предоставления заверений по указанным в ней договорам предполагается, что лицо, предоставившее такие заверения, осознавало или должно было осознавать, что другая сторона будет воспринимать их всерьез и на них полагаться. Иначе говоря, по таким договорам бремя доказывания того, что лицо, предоставившее недостоверные заверения, не осознавало и не должно было осознавать вероятность возникновения у другой стороны доверия к таким заверения, лежит на том, кто такие недостоверные заверения предоставил. Как указано в п. 1 настоящей статьи, по общему правилу за рамками случаев, указанных в п. 4, доказывать наличие оснований для серьезного отношения к полученным заверениям должен реципиент ложных заверений.