!!Экзамен зачет 2023 год / Дювернуа_Н.Л._Чтения по гражданскому праву. Т. 1 _Учение_о_лице
.pdfближайшим образом может быть поставлен в соответствие с королевскими ordonnance'ами в составе французского кодекса. Мы видели там, что задача унификации права была достигнута известным разрывом редижированных в Code'e артиклей с их первоисточниками*(188). Этот разрыв там носил, несомненно, характер более насильственный, более резкий по отношению к факторам прежнего праворазвития, чем у нас, где, собственно, произошла только замена мало доступного для частного лица, дурно согласованного материала указов их Сводом, составленным официальной комиссией под непосредственным ведением Государя.
Необходимо заметить, что и по объему действия эти руководящие начала для составления и дальнейшего применения Свода выражены были не по отношению к какой-либо обособившейся отрасли права, где допустима более или менее свободная деятельность юристов (как, наприм., в праве гражданском), а ввиду всего состава Свода.
Такова "structura nova veteram legum", эпиграф из Бэкона, принятый Сперанским за девиз всего своего дела.
Мы указали сейчас на несходство материала, из которого образовался наш X т., с материалом, вошедшим в состав других европейских кодексов. Посмотрим же, каков этот состав. Будем держаться тех же общих критериев, коими мы пользовались выше для определения состава других кодексов. Начнем с общих определений, касающихся лица, гражданской правоспособности людей. В X т. мы не найдем вовсе раздела, соответствующего абстрактному учению о лицах, des personnes, об их общей право- и дееспособности. Для правоспособного субъекта без всяких квалификаций, сословных, племенных, исповедных, вы не найдете почти никаких общих определений. В таких статьях X т., где субъектом имущественных прав названо частное лицо, там пространство и свойство этих прав определяется не X томом, а законами о состояниях, сводом военных постановлений и другими частями законодательства (о чем позже). Затем, в отдельных положениях X т., правоспособность лиц, при всей скудости его статей (особ, в 1-м издании), условлена множеством видоизменений не только по состояниям, но и по исповеданиям, территориям, племенам, так что количество положений характера общего становится за этими исключениями крайне бедным. - Та же черта скудости общих определений для понятия лица характеризует X т. и в отношении к понятию вещи. Для эпохи составления Свода весь круг вещей, предметов обладания, на котором преимущественно упражнялась указная деятельность, ограничивался населенными имениями. Цель законодателя при этом далеко не всегда была исключительно цивильной, а весьма часто, с этим вместе, и финансовой. Обмен имуществ движимых мало занимал в ту пору законодателя. Институты торгового права, весь круг кредитных операций, так близко ныне прикасающихся общей цивильной юрисдикции, поставлены вне всякой связи с системой гражданских институтов. Словом, наш Свод гражданских законов по своему составу подходил гораздо ближе к указанным выше особенностям Литовского статута в соответствующих его частях, чем к какому-либо новому европейскому кодексу.
Возможно ли было в этих условиях ожидать, что кодификационная работа графа Сперанского послужит средством для дальнейшего объединения
действующих в разных русских территориях партикулярных систем цивильных институтов?
При ближайшем опыте такого объединения оказалось возможным ввести в
состав Свода лишь ряд отдельных положений Литовского статута, которого применение было ограничено губерниями Полтавской и Черниговской*(189). Во 2-м изд. (1842 г.) вы уже находите это осложнение состава X тома. Натурально оно ровно ничего не прибавило к началам общности права, ибо общий свод и понятие общего права суть совершенно различные по своему смыслу.
Едва ли может быть сомнение, однако, что эти оба понятия не вполне ясно различались в кодификационной практике II отделения.
Начиная с XVIII в., мы видим, что русский законодатель делает значительные усилия для приведения в известность действующих привилегий и прав разных присоединенных к России территорий. По-видимому, руководящие круги одной из таких территорий, именно Остзейского края, мало заинтересованы в том, чтоб содержание местных прав становилось вполне известным центральной власти; иначе приведение их в известность не встретило бы затруднений при существовании отдельного факультета юристов в университете Дерптском. Таким образом, все более и более стареющие привилегии обновляются, молодеют, так сказать, лишь посредством новых подтверждений их силы при всякой перемене царствующего в России государя. Положение дела стало серьезным при начавшейся и выполненной в царствование императора Николая кодификационной работе. Тем не менее кодифицировать именно гражданское право не удалось в ту пору. Местные юрисконсульты утверждали, что при 4-х переводчиках нужно для простого перевода подлежащих документов от 6 до 8 лет времени, чтоб сделать одну эту подготовительную работу*(190). Право, действующее в этой окраине, оставалось, таким образом, никому не известным в целом, ни русскому правительству, ни местным подданным русского государства вообще, ибо источники начертаны на многих языках, частью чужих этой стране в ее современном состоянии. Лишь в 1864 году приведены в известность и публикованы на языках немецком и русском местные гражданские законы. Название этих норм законами не имеет того же смысла, какой имеет оно для центральной русской территории, ибо источник здесь иной, чем в России, т.е. не указы русских государей, а Священное Писание, право римское, каноническое, германское, шведское земское и городовое уложение, права рыцарские, городские, отдельные привилегии и так называемые автономические источники права. Можно было бы полагать, что право римское даст тут начало сближения и общности для отдельных областей и откроет путь к правообщению, хотя впоследствии, с правами местными других русских территорий. Но это ошибочно, ибо местный свод дает впереди силу особенным "узаконениям" и все начала общности отодвигает на второй, на третий план. Русские законы признаются, наряду с иностранными, лишь как законы посторонние (см.: Введение. XXVII и след.). - Если источники для составления свода не суть законы, в том смысле, как источники русского свода, то "гражданскими" их можно назвать лишь с той же оговоркой, какую делал Карамзин для проектировавшихся прав гражданских там, где граждан вовсе нет.
В других обширных областях империи, в Царстве Польском, в Бессарабской губернии вместе с воссоединенными по берлинскому трактату частями Бессарабии, действуют сборники законов, частью совершенно законченные и чисто цивильные, как в Польше (Наполеонов кодекс), частью менее законченные и значительно видоизмененные влиянием указной деятельности русского правительства, как в Бессарабии и на Кавказе*(191).
Мы имеем, таким образом, для современного применения в России не только сборник законов общих и местных, племенных, исповедных (о чем - в обзоре отдельных институтов), развившихся на старой почве цивильного праворазвития и соединенных механически в один свод, но и более или менее непокорные стремлению центральной власти к объединению права обширные местные кодексы, из коих остзейские гражданские узаконения представляют собой и по количеству положений (4600 статей), и по свойству их (старые привилегии часто совершенно нецивильного характера) наименее удобную для ассимиляции материю.
Главнейшее препятствие объединению гражданского права всего государства, в эпоху образования сводов, составляло свойство материала, подлежавшего обработке, указного по способу возникновения в одних местах и хотя инородного в других, но по содержанию своему все далеко не чисто цивильного. Достигнуть объединения права в этих условиях не могли бы никакие усилия науки гражданского права. Там, где из состава гражданских сборников не выделены начала права публичного, сильный элемент привилегий, там могут иметь место только своды более или менее общие, а не общее право. В праве, при этих условиях, неизбежно преобладание партикуляризмов и местных, сословных и иных особенностей.
H. Обособление права публичного и частного в эпоху Великих реформ. - Судебные уставы императора Александра II. - Закон и суд
Мы видели выше, в истории французского права, так называемый periode intermediaire, когда рядом отдельных законодательных актов устранены были в исторически сложившихся формах французской национальной жизни все препятствия, стоявшие до того на пути к обособлению права частного и развитию, вместе с тем, начал общности, выразившихся в Code civil. Процесс того же рода происходил, в значительно видоизмененных формах, много медленнее и лишь в отдельных институтах, в Германии, в особенности в XIX веке. Это тоже процесс замены старых форм быта смешанных, цивильно политических, новыми, чисто цивильными, о чем будем иметь случай говорить позже, в отдельных очерках, напр., аграрного движения в законодательстве прусском и изменения институтов договорного, семейного и наследственного права в Германии вообще. Подробные изыскания по истории позднейшего русского права здесь же показали бы нам и у нас тот же медленный, но постоянный процесс стеснения привилегий старого происхождения, с каждым годом терявших свою raison d'etre в новых условиях развития государственной власти.
После того, как петровский способ разрешить проблему социальных отношений в России был устранен указом императрицы Анны, вопрос об устройстве быта крестьян не раз тревожил дальновидных людей русского правительства и русского общества. Нужна ли государству эта форма частноправной зависимости целых масс русского населения от небольшого круга привилегированных лиц? Чем окупается бесправие этих приватных "подданных" перед лицом русского государства? К чему приведет в будущем институт крепостного права, не самородный на русской почве и вызванный необходимостью борьбы Московского государства с западными соседями, знавшими его прежде нас, но и раньше нас отказавшимися его поддерживать? Не угрожает ли этот порядок вещей наступлением для русской жизни тех страшных предчувствий, которые тревожили Петра, когда он создавал свой план изъятия населенных имений из нормальных для предметов цивильного обладания форм гражданского оборота?
Мы не имеем цели изображать здесь движения капитальных для русской истории и русской жизни вопросов к их разрешению.
Истинным преемником петровских преобразовательных задач стал в наши дни император Александр II.
Проблема была разрешена методом, прямо противоположным тому, которому следовал Петр. Вместо поглощения всего права частного по недвижимостям правом государственным дух новой реформы заключается в расширении права частного, частной правоспособности на все население русского государства. Если указ о единонаследии оказался не родственным историческому русскому духу, то еще менее соответствовал тому же национальному духу указ Петра III о вольностях дворянству, коим снималась с этого класса обязательность не только службы государству, но и принятый до того общий образовательный ценз для привилегированных классов. После этой жалованной грамоты (18 февраля 1762 года) дворянскому сословию оставался хотя продолжительный (99 лет), но все же цивильный срок пользования населенными имениями.
Акты 19 февраля 1861 года дают нам прямо явление примирения двух полярных начал исторической русской жизни, начала свободы, определившегося жизнью старых вольных волостей, и начала необходимости, воплощенного последующей политической системой русского государства. В этом слиянии - исторический момент образования современной русской системы права частного. Полное обособление начал права публичного и права частного, как двух замкнутых и законченных систем правоотношений, только с этих пор способно перейти из области предположений и планов в живую действительность. Только в этих условиях стало возможно практически различать на почве нашего права id quod ad statum rei publicae spectat от того, что установлено ad singuloram utilitatem. Главнейший источник смешения интересов государства и частных лиц устранен навсегда, и гарантия интересов второго рода исходит ныне непосредственно, для всех подданных русского государства, от самой государственной власти.
Достигнув путем долгого исторического процесса этих результатов, национальная жизнь, вместе с этим, выходит из пределов старой
исключительности, партикуляризмов всякого рода, племенных, исповедных, территориальных сословных, в праве гражданском, в широкую сферу действительного правообщения всех элементов русского населения. Вместо бессильных попыток механического соединения разнообразных норм в один общий свод законов дальнейшая история права должна представить собой хотя бы медленный, но вполне жизненный процесс органического образования системы общего русского гражданского права, перед которой особенности и партикуляризмы местных, исключительных, специальных прав будут постепенно уходить на второй план и вовсе исчезать с исторической сцены.
Впервую минуту последовавшей коренной реформы быта законодатель не мог создать потребной для достижения общности в праве готовой системы цивильных норм. В уставах 20 ноября 1864 года мы имеем одну систему норм процессуального характера, предназначенных для общего ограждения цивильных правоотношений, образующихся в новых условиях быта. Это предшествующее образованию новой системы гражданского права изменение порядка защиты правоотношений знакомо нам в истории права других народов. Мы видели выше, в истории римского государства и права, предшествующую образованию системы juris gentium замену порядка процедирования per legitima verba новым процессом per verba concepta. Вместо прежнего строго условленного буквой закона обряда судебной защиты орган юрисдикции становится в новых условиях органом медленного и постепенного образования новых норм гражданского права. Как в Риме в VII в., также в новое время во Франции образованию общего гражданского кодекса предшествует существенное изменение порядка процедирования, произведенное известным ordonnance de la procedure civile 1667 года. То же, наконец, мы наблюдаем ныне
унемцев, где также прежде образования общего гражданского уложения созданы в 1877 году процессуальные нормы, существенно изменяющие и объединяющие старый порядок гражданского судопроизводства.
Вуставах 20 ноября 1864 года достигнуты были все те цели, которых так долго не могло достигнуть старое русское законодательство в прежних условиях русского быта. "Дела челобитчиковы" действительно стали обособленной областью защиты на суде, в организованной для всех и каждого системе судебных установлений нового типа, интересов частных лиц. Органы цивильной юстиции децентрализованы, приближены к местам и лицам, нуждающимся в их содействии для приведения в известность и для ограждения их прав. Вопросы суда и управления перестали сплетаться и этим осложнять защиту интересов приватного характера бесконечным движением по инстанциям независимо от воли сторон. Положение тяжущихся уравнено и стало перед лицом суда совершенно независимым от каких-либо чуждых гражданского права квалификаций лица. Количество инстанций ограничено двумя. С организацией судебных установлений поставлено в теснейшую связь устройство нотариальной части и ведомство исполнительного производства.
По мере того, как устройство служебных органов гражданского правосудия приобретало это свойство специального приноровления для цели их особой деятельности, опасения, которые при старом порядке возбуждали в глазах законодателя свободные приемы толкования законов, уступили место другим
соображениям. В старом порядке, подобно тому, как в римской системе legis actionum, гарантию правосудия видели в устранении всякой попытки "обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований", особенно в низших инстанциях, в обязательности для суда буквы закона, причем всякий раз, когда не имелось в виду при решении дела прямого руководящего текста закона, суд был обязан искать разрешения своих сомнений в усмотрении законодателя. Это был порядок, необходимый в прежних условиях; ибо чистый тип частного правоотношения был мало выработан, мало обособлен в ту пору. В новых условиях гражданского судопроизводства гарантия правосудия лежит уже не столько в букве всепредусматривающего закона, сколько в достоинстве судебной организации, в качествах лиц, признанных отправлять судебную функцию, в постановке судебных должностей, в способах отправления юстиции, в наличности сторон при совершении процессуальных действий, в состязательном начале, проходящем по всем фазам движения спорного правоотношения*(192). В этих условиях ограждения интересов частных лиц на суде стеснительный ригоризм старых истолковательных правил заменен другим принципом. Совершенно так, как в основоположениях французского цивильного кодекса, обязанность суда поставлена и у нас шире простого применения буквы закона к конкретному правоотношению (см. выше. Art. IV Code civ.). Судебные уставы 20 ноября 1864 года воспрещают "останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов", а "за нарушение сего правила" подвергают виновных "ответственности как за отказ в правосудии" (Ср.: Цветков и Гожее. N 69, 70, 71). Art. IV Code civil, составленный, по отзыву немецких романистов, не склонных к похвалам Code'y, вполне в античном духе, составил с 64-го года достояние и русского правосудия.
Может ли быть сомнение, что только при этом очищении начал права частного от господствовавших до того элементов смешанного типа стало возможным и для России достижение того единства и той общности в сфере права гражданского, которая достигнута некоторыми западными государствами со старой культурой цивильной юриспруденции, и к которому так горячо стремились в наше время передовые люди Германии? Судебные уставы 1864 года дают нам солиднейшую базу для этих ожиданий. В течение двух десятилетий основы гражданского правосудия, в них выраженные, нашли себе применение на таком обширном пространстве русской территории, на каком не действовал до того ни один закон, регулирующий область интересов частных лиц. Судебные уставы императора Александра II введены в действие не только в большей части губерний внутренних, но, с некоторыми видоизменениями, на Кавказе и в Закавказье, в губерниях польских (1875 г.), в западных губерниях (1883 г.), наконец, даже в губерниях прибалтийских и в Сибири (см.: Св. Зак.
Т. XVI. Ч. 1).
Мы имеем, таким образом, для цели образования в дальнейшем общей системы гражданских институтов не одно только условие единства государственной власти на всей русской территории, но и постоянно расширяющееся применение общих способов и форм ограждения прав гражданских ко всему составу населения империи. Но составляют ли эти условия (обособление права частного от публичного в системе защиты, единство власти
государственной, одинаковость судоустройства и процессуальных норм) все, что нужно для того, чтобы в дальнейшем была достигнута та же известность начал общего гражданского права, какой в особенности в наше время стремятся достигнуть западные государства всеми средствами, какими только способна располагать государственная власть?
Мы видели сейчас, что задача приближения суда к нуждам частных лиц не может быть достигнута иначе, как путем децентрализации судебных учреждений и сокращения числа инстанций. Рядом с этим, отправление цивильной юстиции поставлено у нас, как и во Франции, менее, чем прежде, в зависимость от готовой наличности руководящих легальных норм. Французский Code, допуская значительную самодеятельность органов юстиции по отношению к легальным нормам, знает, рядом с этим, как поправку, как предупреждение опасности разъединения практики и неизвестности права, особое средство внутри самой судебной организации в кассационном учреждении, с этой cour regulatrice, которая и имеет назначением противодействовать разобщению юридических норм в их практическом применении судами.
Мы приняли, рядом с общими началами судебной организации и основами цивильного процесса, и этот элемент строения французской юстиции. Но разница состояния материального права в России и во Франции - великая. Франция имела и имеет сильно развитую практическую цивильную юриспруденцию в прошлых своих судьбах, Франция создала единый и чисто цивильный кодекс для применения во всем государстве. У нас ни того, ни другого условия нет. Провозгласить особность правоотношений гражданских от иных и действительно раскрыть эту особность во всех подробностях системы цивильных институтов - далеко не одно и то же. В подробностях изучения этих институтов мы увидим, с какими трудностями, не всегда только научного свойства, соединяется достижение этой цели. Если французской кассации легко, в указанных условиях, выполнять свою функцию, то русская кассационная практика находится в этом отношении в совершенно ином положении.
Наша кассационная практика, по мере расширения судебных установлений на территории применения разных кодексов, будет достигать тех же целей, как и во Франции, но лишь в границах действия того или другого кодекса, и с этим вместе, в общем, по отношению к целому русскому государству, целей прямо противоположных тем, какие достигаются во Франции. Рядом с самыми благоприятными внешними условиями развития системы общих цивильных институтов мы будем иметь в действительности обилие партикуляризмов, условленных не столько существом цивильного права, сколько пестрой формулировкой юридических норм, возникших в разное время, в разных условиях, обилием начал привилегии, имевших в свое время практический смысл и удерживающихся ныне нередко как совершенно дисгармонический с общими условиями быта остаток старины.
Не подлежит сомнению, что значительная часть партикуляризмов, привилегий, жалований, льгот, коими изобилуют в особенности балтийские губернии, может быть в дальнейшем или устранена, или удержана и поставлена особо от общей системы права, исключительно актами той же законодательной власти, в коей все эти остатки старины до последнего времени искали себе
поддержки и утверждения. Насколько предположенная в 1881 году кодификация гражданского права приблизит нас к цели образования системы гражданских институтов, общих для всей России, - это вопрос будущего.
Несомненно, что никогда задачи русской юриспруденции не стояли так высоко и так близко к практике, как в наши дни, и весь вопрос в том только, какими средствами она выйдет из предстоящей для нее трудной проблемы.
I. Специализация знаний у юристов. - Выработка начал общего права. - Трудность дела в особенности в условиях развития нашего права. - Задача университетского преподавания
Мы видели выше, что уже при первых попытках привести в известность массу постоянно накопляющегося указного материала русское правительство в самом начале XVIII века ищет содействия сведущих в юриспруденции людей. Сначала эта потребность известности права не специализирована. Законодатель хочет обеспечить известность права во всех его областях. Задачи суда, управления, разных его отраслей, военной, финансовой, системы личных повинностей и службе, суда уголовного, гражданского, торгового, до такой степени сплетены, что при этом нет возможности разобраться в задачах, которые имеют выполнять люди, разумеющие "прав искусство". Со временем разные сферы деятельности высшего правительства обособляются в достаточной степени, чтоб можно было специализировать требования. В учреждениях императрицы Екатерины II выделились особые места и лица, которые ведают дела суда гражданского. В эту же пору сознается необходимость иметь свою*(193) постоянную школу юристов, в которой обучение происходило бы по-русски и где ученики привыкали бы не только науками пользоваться, но и достигали бы того, чтоб других обучать могли. Таково в особенности назначение академии и Московского университета.
В наказе, данном генерал-губернатору, императрица предоставляет ему, в случаях затруднительных и противоречивых между самими законоведами, требовать мнения университета, Академии наук и юриспрудентского класса кадетского корпуса. Это то же, что мы видели выше в очерке немецкого праворазвития - transmissio actoram, Actenversendung (1-е П. С. Зак. N 12741). В
какой, однако, степени готовности в эту пору находилась именно Академия наук по части юриспруденции, об этом можно судить по указу императрицы (N 12746), которым она порицает бездействие академии, где состоят переводчики, получающие жалованье и совершенно неспособные исправлять своих должностей, частью за старостью, часть за другими телесными недостатками*(194).
Настоящая традиция новой русской юридической школы, и в особенности цивильной, начинается много позже. Она тесно связана с заботами гр. Сперанского об организации правильного и постоянного преподавания в наших юридических факультетах. Только с этих пор можно датировать постоянно развивающийся интерес к знаниям юридическим и постоянную разработку национальных юридических памятников русскими юристами*(195). Впрочем, в
первое время обновленной жизни русских университетов успехи русской науки права имели мало приложения к практической юстиции. Университетские преподаватели и слушатели изучали римское право, знакомились с цивилистической литературой Запада, разрабатывая вопросы историко-юридические, а между тем практика судов, притом очень мало доступная публике, шла своим путем неуклонного применения одних статей закона, ревниво не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований. Можно сказать, что наука и школа работали в ту пору в интересах будущей русской юриспруденции, без всякого прямого отношения к вопросам дня.
Для того чтоб деятельность цивилистов стала ближе к практическим целям юстиции, необходимо было еще дальнейшее обособление задач и целей гражданской юстиции от других отраслей права, долгое время тесно с ней соприкасавшихся. Только в условиях такого обособления стала возможной и у нас продуктивная деятельность юриспруденции, открылся путь для ее влияния на практику судов. Как видно было выше, это составляет явления последних двух десятилетий русской юстиции. Только в наши дни для русских судов закрыт окончательно путь обращения к инстанциям законодательным ante sententiam. Только теперь они обязаны знать не одни законы, в коих выражено действующее право, но и самое право, хотя бы оно не нашло себе выражения в слове закона. Недостаточность Свода гражданских законов (Т. X, ч. 1) признана самим законодателем в указе 1881 года, коим учреждена новая кодификационная комиссия для пересмотра действующего гражданского законодательства*(196). Между тем суд не может ссылаться на эту недостаточность, неполноту, противоречие как на мотив отказа рассмотреть спорное дело. Еще менее, натурально, допустима отсрочка решения до издания нового уложения, практиковавшаяся Вотчинной коллегией в прошлом веке (см. выше).
Где же средства у суда восполнять недостаточность, неполноту и т.д. действующих легальных норм? Положение нашей юстиции буквально сходится с тем, в котором мы находим цивильную юстицию в Риме в эпоху, переходную от старой системы легальных норм к новому порядку защиты гражданских интересов массы населения, не знающего вовсе системы цивильного права и не имеющего взамен ее никакой готовой системы общего права. Между тем и тот суд не вправе был отказывать в защите отношений юридического характера, которые возникали в условиях нового широкого и свободного общения интересов приватных лиц. Вы знаете из исторических курсов по римскому праву, какими путями там развивалась практика суда, и область новых правоотношений приобретала все свойства необходимой для права известности в обширных кругах заинтересованных лиц. Явление такого же недостатка руководящих для суда норм повторяется в подобных условиях не раз и на новоевропейской почве, когда потребность права общего уже есть налицо и есть налицо органы, обязанные ограждать правоотношения в этих новых широких пределах, а соответствующих сему норм еще не образовалось. Мы делали выше указания на эти явления. Вспомним указания на международное частное право, которое до такой степени не богато положениями материального права и для применения которого, однако, современная наука и практика непрестанно стремится изыскать
постоянные и неизменные определяющие начала. Для нас здесь любопытнее - ближе к нашим практическим интересам - положение недавнего прошлого немецкой юстиции. Круг законов, обязательных для применения в области действия общих имперских судов, до последнего времени далеко не обнимал всей системы гражданских институтов. Общегерманский гражданский кодекс вступил в силу лишь с 1 января 1900 г. Между тем имперский суд в Лейпциге функционировал непрерывно. Имперский Civilprocessordnung 1877 года применялся ввиду всей наличной пестроты неотмененных кодексов и некодифицированных систем действовавшего до 1900 г. гражданского права. Размежевать имперскую компетенцию с удерживавшейся еще местами компетенцией локальных органов юстиции, с судами специальными, - легко было только на бумаге, а не на деле. При этом вопросы компетенции не представляют еще всей трудности, какую вынуждена была одолевать немецкая юстиция. Еще сложнее представлялся вопрос о нормах. Каких только норм не приходилось применять имперскому суду в своей практике! Задача приведения в известность начал общих, связующих разнообразие многочисленных территориальных цивильных систем, ничем не легче в нынешней немецкой практике, чем она была в практике претора перегринов в Риме. Разница только в том, что там это была проблема, в первый раз ставшая на очередь для разработки юристов. Здесь, в новое время, мы разрешаем задачу, по существу тождественную, но уже раз разрешенную в других условиях.
Немецкая юриспруденция, освоившись путем школы с методами классического права, с мастерством юристов римского мира, медленно и усердно созидающая в ученой разработке начала права германского общего, оказалась достаточно вооруженной, чтоб проходить этот трудный путь цивилистической практики общего права без готового общего кодекса, ввиду бесчисленных партикуляризмов.
Работали в этих целях не только суды, которых деятельность обращена всегда к конкретным правоотношениям. Работала в особенности литература, задачи которой шире, свободнее, хотя они и не направлены к разрешению вопросов ежедневной практики. Успех и признание встречали в новое время в особенности те ученые работы юристов по партикулярным системам гражданского права, прусской, австрийской, виртембергской, саксонской и проч., которые в основу своих систем кладут начала права гражданского общего, римского и германского происхождения. В массе случаев метод поверки и расчета этих местных систем с общей приводит в результате к большему или меньшему объединению разных по первоначальной сфере применения, иногда и по историческому происхождению норм.
Задачи русской юстиции во многом сходны, почти тождественны с задачами юстиции немецкой. Наше право частное, действием реформ прошлого царствования, обособлено не только в той же мере, но отчасти даже в большей, чем немецкое, в особенности в области институтов имущественных, от примеси элементов нецивильных. Это условие, крайне благоприятное для образования начал гражданского права общего насчет партикуляризмов, которые при этом у нас, за исключением Остзейского края, далеко не носят характера до такой степени косного, окаменелого, как местами в Германии, где и до сих пор нередко