1. Господи, мой Господи!

Я — бездонная пропасть греха: куда ни посмотрю в себя — все худо, что ни припомню — все не так сделано, неправильно сказано, скверно обдумано... И намерения и расположения души моей — одно оскорбление Тебе, моему Создателю, Благо­детелю!— о. Борис Николаевский;

Исповедуем мы, многогрешные, Господу Богу Вседержите­лю... и тебе, честный отче, все наши грехи вольные и неволь­ные...

Согрешили немилосердием к бедным, не имели сострадания к больным и калекам', согрешили скупостью, жадностью, рас­точительностью, корыстолюбием, неверностью, несправед­ливостью, жестокосердием. — Чин общей исповеди, со­ставленный архиепископом Сергием (Голубцовым).

2. ...у бесов когтей нет. Изображают их с копытами, когтями, рогами, хвостами потому, что для человеческого воображе­ния невозможно гнуснее этого вида и придумать. Таковы в гнусности своей они и есть, ибо самовольное отпадение их от Бога и добровольное их противление Божественной благодати из Ангелов света, какими они были до отпадения, сделало их ангелами такой тьмы и мерзости, что не изобразить их ни­каким человеческим подобием. — Архимандрит Иоанн (Кре- стьянкин);

3. Он \Бог\ — свет без всякой тьмы по Своему божественному разуму, как всеведущий, познающий все существующее вполне истинно и совершенно до мельчайших подробностей. Он — свет и чистота по Своей божественной воле, как всесвятый, гнушающийся всего нечистого и любящий только святое и чи­стое. От Него исходит свет разумности, истины, добродете­ли и святости. — Архимандрит Кирилл (Павлов).

Широко представлены в религиозных текстах развернутые оценочные описания важнейших христианских добродетелей и основных человеческих пороков, обличения и увещевания.

Природой веры определяется также модальность не­сомненности, достоверности речи. В самом деле, вера предполагает убежденность человека в существова­нии Высшего Начала (Бога) и в истинности Его откровения. Согласно церковной доктрине ошибаться может светский ора­тор, в том числе ученый, поскольку он исходит из личных убеж­дений, между тем в церковно-религиозных текстах воплощено Божественное учение, являющееся абсолютно истинным. Ха­рактерным маркером этой убежденности выступает завершаю­щая проповедь или молитву частица аминь — «истинно, верно».

Наиболее активными языковыми средствами выражения уверенности в истинности сообщаемого являются так называе­мые фактивные глаголы (знать, помнить, веровать, верить и др.), вводные слова со значением уверенности, существитель­ные истина, правда и производные слова истинный, истинно, поистине, воистину: ...Мы с вами именуемся христианами, пото­му что знаем: самым явным образом Бог открылся человеку в лице Христа', Мы знаем, что слово Господне истинно; ...мы верим, что скала Церкви незыблема; Эту печальную правду апостол выразил словами...; Бог смерти не сотворил, и, разумеется, грех не мог ис­ходить от Того, Кто есть высшее Добро. — Протоиерей Алек­сандр Мень.

Убеждающую силу имеют для сознания верующего человека ссылки на высший авторитет Священного писания, на свиде­тельства святых отцов Церкви. Этим обусловлено широкое ис­пользование конструкций чужой речи (прямой и косвенной):

Слово Божие Ветхого и Нового Завета вещает убедитель­но, что при конце мира последует общее воскресение мертвых; Слово Божие неложно говорит нам: <...>; Сам Господь во Свя­том Евангелии неоднократно уверяет нас в бытии будущей загробной жизни: Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат Глас Сына Бо- жия. — Архимандрит Кирилл (Павлов).

Часто встречающиеся в религиозных текстах повествования о сверхъестественных событиях (чудесах) тоже являются выра­жением веры как не требующей доказательств убежденности в существовании Божественных сил. Характерно, что во многих случаях священник говорит о чудесах как о засвидетельствован­ных в церковной истории фактах — с указанием имен собствен­ных и дат:

...узнавши от родственников, что действительно в храме Преображения на Ордынке есть икона Богоматери «Всех скор­бящих радость», она призвала с нею священника к себе на дом и по совершении молебна с водоосвящением получила исцеление. В вос­поминание сего чуда, первого чуда от иконы «Всех скорбящих ра­дость», и был установлен в ее честь праздник 24 октября (6 но­ября). Ив настоящее время этот чудотворный образ находится в храме на Ордынке. — Архимандрит Кирилл (Павлов).

§ 164. Из предшествующего изложения видно, что специфи­кой веры определяются важнейшие черты церковно-религиозно­го стиля речи, создаваемые закономерным от бором и употребле­нием языковых средств. Рассмотрим подробнее эти средства.

Как отмечалось, разноуровневым языковым единицам, ре­гулярно используемым в русской религиозной речи, присуща особая архаически-возвышенная функциональная окраска, ко­торую можно назвать церковной. Фонд этих единиц (и правил их реализации) представлен прежде всего заимствованиями из старославянского языка.

Так, на фонетическом уровне наряду с современными рус­скими нормами произношения действуют церковнославянские нормы (Прохватилова O.A. Православная проповедь и молитва как феномен современной звучащей речи. Волгоград, 1999): не­редко сохраняются качественные и количественные характери­стики гласных полного образования в безударных позициях (Г[о]сподь; б\о\г\о\угодн\о\', [о] ни\спо\слании)\ эпизодически про­износится ударный [э] после мягких согласных, шипящих и [ц] перед твердыми согласными (освя[ш:’э]нной; при[н'эс\] ко\п" щэм\); в отдельных случаях отмечается звонкость парных согласных в позиции конца слова (запове[д’]).

Особенно широко используются лексические церковносла­вянизмы: благо, храм, забвение, обрести, смиренный, уповать и др.

В области морфемики характерны старославянские пристав­ки и суффиксы: пресвятой, пречистый, премилостивый, изведать, изгнать, искупить, создатель, покровитель, утешитель, сеятель, заступление, дерзновение, служение, смирение и под.

Говоря о способах словообразования, нужно отметить, что в церковно-религиозной речи значительно шире, чем в других речевых сферах, представлены словосложение (благодеяние, дол­готерпение, милосердие, песнопение, человеколюбие, богобоязнен­ный, чудотворный и под.) и субстантивация (напитать алчущего, напоить жаэ/сдущего, одеть нагого, научить неведущего, подать ближнему и под.).

Эпизодически используются морфологические старосла­вянские средства, придающие выражению окраску церковной речи, в частности формы звательного падежа имен существи­тельных: владыко, отче, Богородице, родительного падежа един­ственного числа мужского рода имен прилагательных и причас­тий: святаго, честного, озарившаго и др.

Указанную коннотацию имеют и синтаксические библеиз- мы — инверсии в словосочетаниях с согласованием: Отец Не­бесный, Дух Святой, слово Божие, царь иудейский, род человечес­кий, море житейское и под.

Разумеется, архаически возвышенная окраска присуща и многим единицам нестарославянского происхождения, также образующим фонд активно используемых средств церковно-ре­лигиозного общения, например словам дерзать, кроткий, обет, ропот, страсть, хула и др. В создании и выражении этой окраски значительна роль средств экспрессивного синтаксиса, в том чис­ле нанизывания однотипных конструкций (См.: Крысин Л.П. Ре- лигиозно-проповеднический стиль и его место в функциональ- но-стилистической парадигме русского литературного языка // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Т.Г. Винокур. М., 1996).

Нужно иметь в виду, что отбор и использование языковых единиц с архаически-возвышенной коннотацией — это лишь одна из многих закономерностей, определяющих стилистико­речевую системность религиозной речи. Так, выше отмечалось регулярное использование средств символизации явлений ду­ховного мира (метафор, аллегорий, сравнений). Широко упот­ребляются и другие тропы и фигуры речи, причем их функции состоят не столько в ее украшении, сколько в эффективной реа­лизации коммуникативных заданий религиозной сферы, прежде всего задачи эмоционального воздействия на сознание адресата. Активны, как уже указывалось, средства, выражающие модаль­ность несомненности сообщаемого (вводные слова соответству­ющей семантики, конструкций чужой речи и др.). Часто упот­ребляются оценочные языковые единицы, образующие в рели­гиозной речи своего рода стилистическую антитезу святость (добродетель) — грех. Широко используются грамматические средства экспрессивного усиления оценки: приставка пре-, вы­ражающая высшую степень качества: преблагословенный, пресвя­той, пречистый; формы превосходной степени имен прилага­тельных: честнейшая, славнейшая, величайший, самая могуществен­ная и под. Соборность религиозного общения обнаруживает себя в активном употреблении личного местоимения 1 -го лица мно­жественного числа, а также личного притяжательного местоиме­ния наш и соответствующих форм глагола: ...мы можем перейти от осквернения к вечному спасению. И это в нашей воле. Это зави­сит от нас. И когда мы будем делать это маленькое дело соответ­ственно нашим маленьким силам, то может прийти к нам великая сила Бога. А мы себя приготовляем только тем, что поучаемся в этом слове день и ночь... — Архимандрит Софроний.

Важно иметь в виду, что в любом церковно-религиозном тексте (а часто и в отдельном его фрагменте) обнаруживается проявление целого комплекса стилевых черт, создавае­мых специфическим отбором и использованием средств языка:

...мы уповаем на милость Божию, надеемся на то, что гре­хи не совсем еще погубили нашу душу.

Вы спросите: «А разве душа не бессмертна?» Конечно, бес­смертна, но если вся она пропитана злом, то в процессе очище­ния она как бы потеряет себя. Что от нее останется?

...Но тот, кто еще здесь, в этой земной жизни, собирает себе духовные сокровища молитвой, добром и борьбой с соб­ственными грехами, приближает себя к евангельскому идеалу, еще до смерти начинает взращивать крылья, которые понесут его в вечность. — Протоиерей Александр Мень.

Налицо и языковые единицы с архаически-возвышенной окраской (уповаем, Божию, взращивать), и метафоры-символы, имеющие эту же окраску (очищение, крылья, духовные сокрови­ща), и слова религиозно-оценочной семантики (грех, зло, доб­ро), и маркер достоверности речи (вводное слово конечно) в со­ставе вопросно-ответного комплекса. Показательно, кроме того, использование личного местоимения Мы и личных форм глаго­ла: мы уповаем..., надеемся.

В этом сочетании, «сплаве» указанных черт проявляется сти- листико-речевая системность церковно-религиозного стиля, со­здаваемая закономерным использованием взаимосвязанных языковых единиц и выражающая специфику религиозной речи.

Вместе с тем церковно-религиозная речь неоднородна. Рас­смотренные инвариантные ее особенности всегда дополняются частными признаками, присущими тому или иному жанру, а в его рамках — той или иной типовой текстовой единице — сла­вословию, благодарению, прошению, покаянию, изъяснению вероу­чительных истин, повествованию о событиях священной истории, наставлению, обличению и др.

Например, молитвенное прошение, а также пас­тырское наставление предполагают, в частности, ис­пользование определенно-личных предложений с главным чле­ном, выраженным повелительным наклонением глагола. (Со­вершаемые при этом иллокутивные акты, разумеется, различны: в первом случае это мольба, во втором — настоятельный при­зыв.) Господи, прости нас, грешных! Даруй же нам всем, Господи, спасительно провести время поста и покаяния...; Помогайте вся­кому. Не будьте памятозлобны. Если призыв обращен не к груп­пе прихожан, а ко всем последователям христианского учения, то предложение получает обобщенно-личное значение: Неубий.

В наставлении, кроме того, широко представлены предло­жения с составным глагольным сказуемым, включающим мо­дальные слова со значением долженствования или необходимо­сти: Мы должны любить Бога всем сердцем; Должно всемерно со­хранять чистоту своей души, необходимо всемерно избегать всех соблазнов и обольщений. Но в отличие от официально-деловых текстов, выражающих правовое предписание, здесь реализова­на модальность призыва или поучения.

В какой-либо другой текстовой единице, например, в изъяс­нении религиозной истины, обнаруживается уже во многом иной набор часто употребляемых языковых и речевых средств. Ими будут именные подлежащно-сказуемостные пред­ложения (Г4,—N1,): Грех — это сознательное нарушение воли Бо- жией; Крещение есть таинство Церкви; сложные предложения с союзами или союзными аналогами причинной и следственной семантики: Христос родился от Девы, потому что Мария не мог­ла принадлежать никому: ни родителям, ни мужу; Мы — люди, и поэтому Бог открывается нам в человеческом образе. Закономер­но появление вопросно-ответных ходов, активизирующих вни­мание слушателей: Кто такой пророк? Это человек, устами ко­торого говорит Дух Божий; Что это значит ? Это значит, что силой Господней мы делаемся соучастниками Славы Христовой.

Примечательно, что в соответствии с целеустановкой тех или иных текстовых единиц у них появляются характерные семанти­ческие оттенки грамматических форм. Например, при истолкова­нии евангельских притч и иных повествований проповедник не­редко использует глагольную форму настоящего времени, имего- щую особое значение — настоящее всевременное. В отличие от от­влеченной вневременной семантики, отражающей некоторую за­кономерность (Солнце всходит на востоке), всевременное зна­чение отражает действие, совершаемое не просто всегда, но в мо­мент речи и всегда. По словам Д.С. Лихачева, «это настоящее время сейчас совершающегося события и одновременно изобра­жение “вечности”» (Лихачев Д.С. Избранные работы. Л., 1987. Т. 2. С. 565). Примеры:

И мы, подобно апостолу Петру, утопавшему в море, утопаем в море житейском <... > Но и теперь... вы увидите близ себя Господа, ходящего по морю. Он, премилосердный, всегда с нами, во всякое вре­мя дня и ночи Он призывает нас небоязненно прийти к Нему, всегда простирает к нам божественную руку Своей всемогущей помощи. — Архимандрит Кирилл (Павлов);

...вспомним о нашем Небесном Отце, который стоит, который ждет, который примет каждого, кто из глубины души скажет'. «Отче, я согрешил перед небом и перед Тобой». — Протоиерей Алек­сандр Мень.

Налицо модификация семантики языковой единицы в соответ­ствии со спецификой речевой разновидности, ее коммуникатив­ных установок. (Подробнее об этой закономерности см. в § 33.)

Таким образом, в церковно-религиозных текстах наряду с их инвариантными стилевыми характеристиками проявляются особенные черты, связанные со спецификой жанров, а также отдельных типовых текстовых единиц.

§ 165. В речевых произведениях рассматриваемого функци­онального стиля эпизодически могут употребляться языковые и речевые средства, типичные для других стилей. Свидетельству­ет ли это о «многостильности» религиозной речи, об отсутствии у нее стилевого единства?

Нет, не свидетельствует. Как уже не раз отмечалось, функци­ональный стиль — это особое качество речи, особый характер ее организации, определяемый в первую очередь некоторой об­щей коммуникативной целеустановкой (назначением соответ­ствующего вида деятельности). В нашем случае целеустановка состоит в упрочении веры (союза человека с Богом). Для ее дос­тижения могут привлекаться и те средства, которые обычно ис­пользуются в иных коммуникативных сферах. Тогда иностиле- вые единицы органично включаются в речевую систему религи­озного текста, их функциональная окраска не контрастирует с общей тональностью речи, а осложняет ее в соответствии с осо­бенностями конкретной коммуникативной ситуации. Рассмот­рим несколько примеров: