Бой Василия Буслаева с новгородцами

Жил Буславьюшка – не старился, Живучись, Буславьюшка преставился. Оставалось у Буслава чадо милое, Милое чадо рожоное, Молодой Васильюшка Буславьевич. Стал Васенька на улочку похаживать, Не легкие шуточки пошучивать: За руку возьмет – рука прочь, За ногу возьмет – нога прочь, А которого ударит по горбу ‑ Тот пойдет, сам сутулится. И говорят мужики новгородские: «Ай же ты, Васильюшка Буславьевич! Тебе с этою удачей молодецкою Наквасити река будет Волхова». Идет Василий в широкие улочки, Не весел домой идет, не радошен, И стречает его желанная матушка, Честна вдова Авдотья Васильевна: «Ай же ты, мое чадо милое, Милое чадо рожоное, Молодой Васильюшка Буславьевич! Что идешь не весел, не радошен? Кто же ти на улушке приобидел?» – «А никто меня на улушке не обидел. Я кого возьму за руку – рука прочь, За ногу кого возьму – нога прочь, А которого ударю по горбу ‑ Тот пойдет, сам сутулится. А говорили мужики новгородские, Что мне с эстою удачей молодецкою Наквасити река будет Волхова». И говорит мать таковы слова: «Ай же ты, Васильюшка Буславьевич! Прибирай‑ка себе дружину хоробрую, Чтоб никто ти в Новеграде не обидел». И налил Василий чашу зелена вина, Мерой чашу полтора ведра, Становил чашу середи двора И сам ко чаше приговаривал: «Кто эту чашу примет одной рукой И выпьет эту чашу за единый дух, Тот моя будет дружина хоробрая!» И садился на ременчат стул, Писал скорописчатые ярлыки, В ярлыках Васенька прописывал: «Зовет‑жалует на почестен пир»; Ярлычки привязывал ко стрелочкам И стрелочки стрелял по Новуграду. И пошли мужики новгородские Из тоя из церквы из соборныя, Стали стрелочки нахаживать, Господа стали стрелочки просматривать: «Зовет‑жалует Василий на почестен пир». И собиралися мужики новгородские увалами, Увалами собиралися, перевалами, И пошли к Василью на почестен пир. И будут у Василья на широком на дворе, И сами говорят таковы слова: «Ай же ты, Васильюшка Буславьевич! Мы теперь стали на твоем дворе, Всю мы у тя еству выедим И все напиточки у тя выпьем, Цветно платьице повыносим, Красно золото повытащим». Этыя речи ему не слюбилися. Выскочил Василий на широкий двор, Хватал‑то Василий червленый вяз, И зачал Василий по двору похаживати, И зачал он вязом помахивати: Куда махнет – туда улочка, Перемахнет – переулочек; И лежат‑то мужики увалами, Увалами лежат, перевалами, Набило мужиков, как погодою. И зашел Василий в терема златоверхие: Мало тот идет, мало новой идет Ко Васильюшке на широкий двор, Идет‑то Костя Новоторжанин Ко той ко чаре зелена вина И брал‑то чару одной рукой, Выпил эту чару за единый дух. Как выскочит Василий со новых сеней, Хватал‑то Василий червленый вяз, Как ударил Костю‑то по горбу. Стоит‑то Костя – не крянется, На буйной голове кудри не ворохнутся. «Ай же ты, Костя Новоторжанин! Будь моя дружина хоробрая, Поди в мои палаты белокаменны». Мало тот идет, мало новой идет, Идет‑то Потанюшка Хроменький Ко Василью на широкий двор, Ко той ко чаре зелена вина, Брал‑то чару одной рукой И выпил чару за единый дух. Как выскочит Василий со новых сеней, Хватал‑то Василий червленый вяз, Ударит Потанюшку по хромым ногам: Стоит Потанюшка – не крянется, На буйной голове кудри не ворохнутся. «Ай же Потанюшка Хроменький! Будь моя дружина хоробрая, Поди в мои палаты белокаменны». Мало тот идет, мало новой идет, Идет‑то Хомушка Горбатенький Ко той ко чаре зелена вина, Брал‑то чару одной рукой И выпил чару за единый дух. Того и бить не шел со новых сеней: «Ступай‑ка в палаты белокаменны Пить нам напитки сладкие, Ества‑то есть сахарные, А бояться нам в Новеграде некого!» И прибрал Василий три дружины в Новеграде. И завелся у князя новгородского почестен пир На многих князей, на бояр, На сильных могучиих богатырей. А молодца Василья не почествовали. Говорит матери таковы слова: «Ай же ты, государыня матушка, Честна вдова Авдотья Васильевна! Я пойду к князьям на почестен пир». Возговорит Авдотья Васильевна: «Ай же ты, мое чадо милое, Милое чадо рожоное! Званому гостю место есть, А незваному гостю места нет». Он, Василий, матери не слушался, А взял свою дружину хоробрую И пошел к князю на почестен пир. У ворот не спрашивал приворотников, У дверей не спрашивал придверников, Прямо шел во гридню столовую. Он левой ногой во гридню столовую, А правой ногой за дубовый стол, За дубовый стол, в большой угол, И тронулся на лавочку к пестно‑углу, И попихнул Василий правой рукой, Правой рукой и правой ногой: Все стали гости в пестно‑углу; И тронулся на лавочку к верно‑углу, И попихнул левой рукой, левой ногой: Все стали гости на новых сенях. Другие гости перепалися, От страху по домам разбежалися. И зашел Василий за дубовый стол Со своей дружиною хороброю. Опять все на пир собиралися, Все на пиру наедалися, Все на почестном напивалися, И все на пиру порасхвастались. Возговорил Костя Новоторжанин: «А нечем мне‑ка, Косте, похвастати; Я остался от батюшки малешенек, Малешенек остался и зеленешенек. Разве тым мне, Косте, похвастати: Ударить с вами о велик заклад О буйной головы на весь на Новгород, Окроме трех монастырей – Спаса преображения, Матушки Пресвятой Богородицы, Да ещё монастыря Смоленского». Ударили они о велик заклад, И записи написали, И руки приложили, И головы приклонили: «Идти Василью с утра через Волхов мост; Хоть свалят Василья до мосту, – Вести на казень на смертную, Отрубить ему буйну голову; Хоть свалят Василья у моста, ‑ Вести на казень на смертную, Отрубить ему буйну голову; Хоть свалят Василья посередь моста, ‑ Вести на казень на смертную, Отрубить ему буйну голову. А уж как пройдет третью заставу, Тожно больше делать нечего». И пошел Василий со пира домой, е весел идет домой, не радошен. И стречает его желанная матушка, Честна вдова Авдотья Васильевна: «Ай же ты, мое чадо милое, Милое чадо рожоное! Что идешь не весел, не радошен?» Говорит Васильюшка Буславьевич: «Я ударил с мужиками о велик заклад: Идти с утра на Волхов мост; Хоть свалят меня до моста, Хоть свалят меня у моста, Хоть свалят меня посередь моста, ‑ Вести меня на казень на смертную, Отрубить мне буйну голову. А уж как пройду третью заставу, Тожно больше делать нечего». Как услышала Авдотья Васильевна, Запирала в клеточку железную, Подперла двери железные Тым ли вязом червленыим. И налила чашу красна золота, Другую чашу чиста серебра, Третью чашу скатна жемчуга, И понесла в даровья князю новгородскому, Чтобы простил сына любимого. Говорит князь новгородский: «Тожно прощу, когда голову срублю!» Пошла домой Авдотья Васильевна, Закручинилась пошла, запечалилась, Рассеяла красно золото, и чисто серебро, И скатен жемчуг по чисту полю, Сама говорила таковы слова: «Не дорого мне ни золото, ни серебро, ни скатен жемчуг. А дорога мне буйная головушка Своего сына любимого, Молода Васильюшка Буслаева». И спит Василий, не пробудится. Как собирались мужики увалами, Увалами собирались, перевалами, С тыми шалыгами подорожными; Кричат они во всю голову: Ступай‑ка, Василий, через Волхов мост, Рушай‑ка заветы великие! И выскочил Хомушка Горбатенький, Убил‑то он силы за цело сто, И убил‑то он силы за другое сто, Убил‑то он силы за третье сто, Убил‑то он силы до пяти сот. На смену выскочил Потанюшка Хроменький И выскочил Костя Новоторжанин. И мыла служанка, Васильева портомойница, Платьица на реке на Волхове; И стало у девушки коромыселко поскакивать, Стало коромыселко помахивать, Убило силы‑то за цело сто, Убило силы‑то за другое сто, Убило силы‑то за третье сто, Убило силы‑то до пяти сот. И прискочила ко клеточке железные, Сама говорит таковы слова: «Ай же ты, Васильюшка Буславьевич! Ты спишь, Василий, не пробудишься, А твоя‑то дружина хоробрая Во крови ходит, по колен бродит». Со сна Василий пробуждается, А сам говорит таковы слова: «Ай же ты, любезная моя служаночка! Отопри‑ка дверцы железные». Как отперла ему двери железные, Хватал Василий свой червленый вяз И пришел к мосту ко Волховскому, Сам говорит таковы слова: «Ай же любезная моя дружина хоробрая! Поди‑тко теперь опочив держать, А я теперь стану с ребятами поигрывать». И зачал Василий по мосту похаживать, И зачал он вязом помахивать: Куда махнет – туда улица, Перемахнет – переулочек; И лежат‑то мужики увалами, Увалами лежат, перевалами, Набило мужиков, как погодою. И встрету идет крестовый брат, Во руках несет шалыгу девяноста пуд, А сам говорит таковы слова: «Ай же ты, мой крестовый брателко, Молодой курень, не попархивай, На своего крестового брата не наскакивай! Помнишь, как учились мы с тобой в грамоты: Я над тобой был в то поры больший брат, И нынь‑то я над тобой буду больший брат». Говорит Василий таковы слова: «Ай же ты, мой крестовый брателко! Тебя ля черт несет навстрету мне? А у нас‑то ведь дело деется, ‑ Головами, братец, играемся». И ладит крестовый его брателко Шалыгой хватить Василья в буйну голову. Василий хватил шалыгу правой рукой, И бил‑то брателка левой рукой, И пинал‑то он левой ногой, ‑ Давно у брата и души нет; И сам говорил таковы слова: «Нет на друга на старого, На того ли на брата крестового, ‑ Как брат пришел, по плечу ружье принес». И пошел Василий по мосту с шалыгою. И навстрету Васильюшку Буслаеву Идет крестовый батюшка, старичище‑пилигримище: На буйной голове колокол пудов во тысячу, Во правой руке язык во пятьсот пудов. Говорит старичище‑пилигримище: «Ай же ты, мое чадолко крестовое, Молодой курень, не попархивай, На своего крестового батюшка не наскакивай!» И возговорит Василий Буславьевич: «Ай же ты, мой крестовый батюшка! Тебя ли черт несет во той поры На своего на любимого крестничка? А у нас‑то ведь дело деется, ‑ Головами, батюшка, играемся». И здынул шалыгу девяноста пуд, Как хлыстнул своего батюшка в буйну голову, Так рассыпался колокол на ножевые черенья: Стоит крестный – не крянется, Желтые кудри не ворохнутся. Он скочил батюшку против очей его И хлыстнул‑то крестного батюшка В буйну голову промеж ясны очи ‑ И выскочили ясны очи, как пивны чаши. И напустился тут Василий на домы на каменные. И вышла Мать Пресвятая Богородица С того монастыря Смоленского: «Ай же ты, Авдотья Васильевна! Закличь своего чада милого, Милого чада рожоного, Молода Васильюшка Буслаева, Хоть бы оставил народу на семена». Выходила Авдотья Васильевна со новых сеней, Закликала своего чада милого.

Билет 21. Понятие песенно-эпической циклизации. Образ князя Владимира в былинах.

Циклизация-объединение сюжетов вокруг определённого историко-культурного центра.

Классификация былин:

У представителей мифологической теории: о старших богатырях (Волх, Святогор, Микула, Сухман, Дунай, Потыка), о младших (Илья, Алёша, Добрыня, Василий Буслаев)Миллер: былины богатырские (героическая борьба богатырей и государственные цели) и былины-новеллы (внутренние столкновения – социальные или бытовые) – «Вольга и Микула», «Дюк Степанович», «Добрыня и Алёша», «Соловей Будимирович», «Добрыня и Маринка», о Садко, о Чуриле Плёнковиче, Дюке Степановиче, Соловье Будимировиче.Белинский: киевский и новгородский (но есть ещё владимиросуздальские, рязанские и галицко-волынские). Киевский цикл ориентировал Русь на контакты с востоком. Былины носят нарочито героический характер. Составляют 2/3 всех былин. Новгородский цикл былин представляет собой продолжение общерусских эпических традиций, но в силу своеобразия общественно-политических (независимость до 1478) и экономических (большой торговый центр) условий Новгорода эти былины отличаются особого рода тематикой, сюжетами и типами героев. Для них характерны социальные темы, даже если основное место занимают личные или семейные конфликты. Главные герои этого цикла не богатыри, которые отстаивают цельность России. Садко-купец и гусляр, А Василий Буслаев – хулиган, драчун, забияка.

Образ князя Владимира Святославича (978-1015).   В былинах образ Владимира сохранил немногие истоические черты. Владимир, или, по произвношению певцов, Володимир Сеславич (очеридно, испорченное Святославич) - великий столько-киевский князь. Его имя сопровождается эпитетами - "Красное Солнышко", "светлый", "пресветлый", "славный", "ласковый", "грозный". В Киев стекаются на службу со всех концов русской земли (из Мурома, Ростова, Рязани, Волынца-Галича) сильные, могучие богатыри. Все эти черты, с которыми выступает в былинах Владимир, вполне согласны с летописью. Но кроме этих черт былины приписывают Владимиру и такие, которые или не гармонируют с историческим образом этого князя, или оказываются отрицательными. Во-первых, Владимир сам не участвует в походах и большей частью не выезжает из Киева. Во-вторых, Владимир поразительно труслив; его трусость обнаруживается при каждом столкновении с врагами: узнав, что к Киеву подступил с войсками Калин-царь, он начинает "ронять горючие слезы" и "утираться шелковым платком"; он жалуется, что некому постоять за веру, за отечество, за церкви Божии, за Киев-град, некому сберечь князя Владимира и его супруги Опраксы Королевичной; при наезде Идолища на Киев Владимир "убоялся"; когда наезжает заморский богатырь Соловников, Владимир кричит со страху. В-третьих, Владимир проявляет в отношении к своим богатырям крайнюю неблагодарность или недоброжелательность. Илья Муромец, напр., жалуется на то, что служил Владимиру тридцать лет, а "не выслужил слова сладкого, уветливого, приветливого, хлеба-соли мягкия". Приказав Добрыне Никитичу освободить Забаву, дочь Путятичну из "пещерушки змеиной", Владимир угрожает срубить ему голову, если он не выполнит этого поручения. По простому наговору Владимир сажает Добрыню в тюрьму, а потом, чтобы сгубить его, отправляет в поганую Литву выправлять дани за двенадцать лет; во время отсутствия Добрыни сватает его жену за Алешу Поповича. Деспотизм и самодурство Владимира доводят некоторых богатырей до гибели: Владимир не верит богатырю Сухману, что он победил татарское войско и сажает его за это в погреб; богатырь так оскорбился эти поступком Владимира, что сорвал "маковые листочки" со своих кровавых ран и истек кровью. Пренебрежительно относится Владимир и к Илье: за великие подвиги он награждает Илью куньей шубой, а других богатырей, меньше Ильи отличившихся, награждает городами с пригородами; Илья выражает пренебрежение к подарку; тогда Владимир велит своим слугам "повести Илью на горы высокие, бросить в погреба глубокие, задернуть решетками железными, завалить чащей, хрящем-камнем". В-четвертых, Владимир жаден. Эта черта проявляется в отношении к богатствам Соловья-разбойника, которые он хочет захватить; но Илья не дает ему их и оставляет детям Соловья, чтобы было им чем пропитаться до смерти и не ходить скитаться по миру. В-пятых, Владимир, при наступлении какой-нибудь беды, униженно просит богатырей, чаще всего Илью, заступиться за него и спасти его. В-шестых, Владимир - большой охотник до чужих жен и вообще доженщин. Эти несимпатичные черты Владимира сильно возбуждают против него богатырей: они нередко ругают князя в глаза собакой, дураком, вором; решаются не служить ему больше; указывают ему, что, если бы не они, то не быть ему князем в Киеве.В поздних вариантах былин Владимир более имя, нежели человек, он бездеятелен, а характер его неопределён – он не герой былин.