Учение и. П. Павлова об условных рефлексах1 лекция I

Для того чтобы оценить надлежащим образом учение И.П. Павлова и его значение для практической медицины, в частности для невропатологии и психиатрии, нужно предварительно договориться относительно некоторых принципиальных установок и относительно терминов, которыми мы будем пользоваться, чтобы эти термины понимались именно в том значении, в каком понимает их школа И.П. Павлова, в каком понимал их сам Иван Петрович, потому что иначе могут возникнуть недоразумения. Одно и то же слово будет применяться в различных смыслах, будет обозначать различные стороны явлений, и в результате этого могут возникнуть известные противоречия и споры, которые по существу не имеют никаких оснований и которых можно полностью избежать.

В современной физиологии нервной системы, когда оценивают роль нервной системы с различных точек зрения, когда пытаются выяснить роль ее в жизни организма и в деле взаимоотношений между организмом и окружающей его средой, употребляют несколько терминов.

Один из наиболее новых, позже возникших терминов – это термин «интеграция». Говорят, что нервная система играет интегративную роль, выполняет интегративные функции в организме. Что под этим нужно подразумевать? Вы знаете, что организм представляет собой очень сложное образование.

Даже простейшие организмы – и те состоят из различных частей, различных органов, каждый из которых имеет свои особенности, свои функции, а когда мы переходим к таким сложным организмам, как организм млекопитающих, в конце концов организм человека, то видим наличие большого числа разнообразных органов.

Затем, огромное место занимает костно-мышечная система, которая, с одной стороны, обеспечивает организму возможность выполнения различных двигательных актов, дает организму возможность перемещаться в пространстве с места на место, реагировать известным образом на воздействие внешней среды, с другой стороны, влиять на эту внешнюю среду и производить в ней те или иные изменения, те или иные пертурбации. Все это требует, чтобы эти органы не были полностью, вполне друг от друга независимыми, чтобы они не представляли собой простой механической смеси, простого конгломерата органов, и вы знаете, что мы и рассматриваем их не как какие-нибудь составные части конгломерата, а как: органы организма. Следовательно, организм есть нечто единое, нечто целое, в котором имеются отдельные части, отдельные органы, выполняющие ту или иную специализированную функцию, но в совокупности представляющее нечто единое. Организм как нечто единое, как нечто цельное взаимодействует с влияниями окружающей среды.

Каким образом может достигаться и достигается это объединение органов? Тут и приходится говорить об интегративной роли каких-то систем, и мы в настоящее время усматриваем две интегрирующих системы в организме.

С одной стороны, система кровообращения и лимфообращения обеспечивает постоянную циркуляцию жидких составных частей, жидких компонентов организма, создает условия, благодаря которым органы могут обмениваться продуктами своей жизнедеятельности и влиять друг на друга. Таким образом далеко отстоящие друг от друга органы, имеющие различный обмен веществ, сообщаются между собой продуктами обмена и друг на друга влияют.

Как вы знаете, среди органов выделяется особая группа, которая выполняет своеобразную функцию – функцию химических лабораторий, вырабатывающих специфические химические продукты, так называемые гормоны, которые тоже, поступая в общий ток крови и лимфы, разносятся по всему организму и могут оказывать и оказывают специфическое влияние на те или иные образования, создавая, таким образом, опять-таки известную регуляцию функций различных органов химическим путем. Мы и говорим о химическом объединении, об объединении через систему кровообращения со всеми аппаратами, продуцирующими те или иные продукты обмена или те или иные специфические химические возбудители.

С другой стороны, имеется нервная система, которая связывает все органы между собой и обеспечивает, благодаря способности приходить в возбуждение и передавать это возбуждение с участка на участок, связь между органами и создает опять-таки определенную интеграцию, объединение всех органов организма в единое целое. За счет той же нервной системы устанавливаются и взаимоотношения с окружающим миром.

Само собой понятно, что эта интеграция может быть весьма различной. Мы можем улавливать и улавливаем в действительности интегративные функции нервной системы различного уровня как по сложности, по объему интегрируемых образований, как по сложности тех комбинаций деятельности, которые могут быть созданы, так и по их биологическому значению.

Вы знаете, что простейшие элементы нервной системы, отдельные нервные клетки с их отростками, более или менее длинными и более или менее многочисленными, устанавливают связь между отдельными частями организма, и мы имеем основание утверждать, что даже за счет одного неврона, за счет одной нервной клетки могут устанавливаться довольно далекие связи между органами и может осуществляться известная степень интеграции.

Если мы обратимся к низшим представителям позвоночного царства, к рыбам, то находим у них нервные элементы, которые дают очень длинные отростки, охватывающие своими коллатералями почти все сегменты тела, так что после полного разрушения всей центральной нервной системы мы все-таки имеем возможность наблюдать известную передачу влияний от головной части организма к хвостовым органам и от хвостовых органов к головной части. Это возможно благодаря тому, что нервная клетка, расположенная где-то вблизи позвоночного столба, периферическая нервная клетка, посылает отросток, который ветвится, делится сначала на два отростка – один направляющийся в хвостовом направлении, другой – в головном направлении, а от них отходят коллатерали к различным внутренним органам.

Таким образом, за счет одной нервной клетки устанавливается нервная связь между отдаленными органами, и при механическом раздражении органа в хвостовой части мы можем наблюдать какие-либо изменения в головной части организма, как то изменение пигментов кожи, изменение кровенаполнения сосудов, изменение просвета сосудов; во внутренних органах могут происходить сокращения гладкомышечных образований, и наоборот, при раздражении внутренних органов на коже получаются изменения в окраске, в кровенаполнении.

Такого рода связь представляет собой самый примитивный случай, когда за счет одной нервной клетки устанавливается связь между отдаленными частями тела. Это основано на ветвлении отростков и на двухсторонней проводимости нервных волокон.

Такая интеграция за счет этих периферических элементов представляет собой простейшую форму.

Если бы мы повредили тело этой нервной клетки, разрушили бы тело нервной клетки, то через несколько, дней – 3-4-10 дней – происходит перерождение волокон и эти связи оказываются ликвидированными.

Как понять механизм этого интегрирующего прибора? Мы можем сказать, что в данном случае такая периферическая нервная клетка осуществляет определенную интегративную функцию, она объединяет органы, далеко друг от друга отстоящие, связывает их в нечто единое и дает отдельным частям тела возможность взаимодействовать друг с другом.

Значит, если мы выясняем, как органы друг с другом объединены, благодаря чему они объединены, – мы говорим, что они объединены благодаря наличию таких нервных клеток, дающих отростки и при помощи этих отростков связывающих органы между собой и выполняющих интегративную функцию. Механизм этой интегративной функции ложно-рефлекторный. Принято называть его аксон-рефлекторным механизмом. Аксон – осевоцилиндрический отросток нервной клетки – дает коллатерали, за счет коллатералей одного аксона устанавливаются связи.¹

Более сложные связи устанавливаются за счет сегментов спинного мозга. На периферии тела, в различных покровных образованиях и в различных внутренних органах, имеются рецепторные приборы, специфически устроенные, которые: получают воздействия со стороны внешней среды, избирательно реагируют на эти воздействия, на некоторые из них: отвечают каким-то процессом, физическим или химическим, и, в конце концов, генерируют импульсы, которые по нервным волокнам бегут к центральной нервной системе и вызывают в ней явления возбуждения или торможения.

Тут мы имеем дело с более сложным прибором, который состоит минимум из двух, чаще всего из трех или даже большего числа нервных элементов, последовательно связанных в цепи и обеспечивающих возможность передачи возбуждения друг на друга. За счет ряда нервных элементов мы получаем возможность передачи влияний с периферических рецепторов на более или менее отдаленные органы, находящиеся в том же и в соседних метамерах и, в конце концов, в очень отдаленных метамерах тела.

Опять-таки мы имеем здесь случай интеграции, но более сложный, который обусловлен не только наличием отростков одной нервной клетки, а тем, что последовательно включающиеся нервные аппараты все обладают большей или меньшей степенью ветвления отростков, могут посылать эти отростки в более или менее отдаленные сегменты мозга и, следовательно, обеспечивать гораздо более сложные условия передачи возбуждения.

Мы говорим здесь о рефлекторных актах, об истинных рефлексах, о рефлексах, осуществляющихся через посредство спинного мозга или стволовой части головного мозга. Следовательно, опять-таки мы должны сказать, что спинному мозгу и аналогичному ему до известной степени стволовому отделу головного мозга принадлежат интегративные функции, они объединяют органы, они обеспечивают возможность взаимодействия органов друг с другом, обеспечивают возможность организма как целого вступать во взаимоотношения с внешним миром или выделять те или иные органы, те или иные части, которые эту реакцию обеспечивают. Вот второй уровень интеграции.

Затем мы можем перейти к более высоким отделам центральной нервной системы, в которых тоже решаются определенные интегративные функции, – это участки, составляющие так называемый межуточный мозг, к которым притекают афферентные импульсы со стороны различных периферических нервов. После того как импульсы пройдут через спинной мозг и в спинном мозгу установят известные связи, определенные пути, они поднимаются вплоть до межуточного мозга и здесь обеспечивают опять-таки интеграцию, которая приводит к возможности выполнения довольно сложных актов, гораздо более сложных, чем те, которые осуществляются в спинном мозгу или в стволовой части мозга. Отсюда следует возможность осуществления гораздо более сложных поведенческих форм в отношении внешнего мира и более сложных взаимоотношений внутри организма.

Наконец, когда мы поднимаемся выше, до наиболее молодой части головного мозга, именно – до больших полушарий головного мозга, то находим здесь опять-таки новые формы объединения, благодаря тому что от каждого периферического рецептора афферентные импульсы достигают коры мозга. После того как импульсы оказали свои воздействия в спинном мозгу, оказали их в вышележащих отделах, наконец в межуточном мозгу, все-таки определенные продолжения афферентных путей достигают коры головного мозга и в ней благодаря своеобразной ее структуре обеспечивают возможность передачи импульсов с одних отделов коры на другие, с одних проекционных областей на другие проекционные области и притом на нескольких уровнях.

Кора представляет собой сложный орган, орган многослойный, многоэтажный, причем мы наблюдаем здесь следующие важные отношения: радиально из подкорковых образований в кору мозга вступают волокна нижележащих нерв­ных элементов, ветвятся и образуют тангенциальные пути; от этих тангенциальных путей дальше поднимаются радиальные пути, которые уходят в следующий слой и опять здесь дают тангенциальные разветвления. Таким образом только е одной коре мы имеем несколько – 6-7 – этажей, в которых осуществляется возможность тангенциальных связей между различными отделами коры и установление между ними взаимодействия.

Мы, естественно, должны думать, что за счет коры головного мозга опять-таки могут осуществляться новые формы интеграции, новые формы объединения, которые могут вести и к новым формам деятельности организма, что в действительности, конечно, и имеет место.

Следовательно, когда мы разбираем строение и функции нервной системы, мы невольно должны прийти к заключению, что интегративная функция, функция объединения органов, установления между ними связи, установления между ними взаимоотношений, превращения всех органов в единое целое, в какой-то целостный организм – именно организм, а не конгломерат органов, – это есть основная функция нервной системы и осуществляется она на различных уровнях, очевидно, с различной степенью сложности и с различной степенью биологической важности.

Каковы механизмы? Для простейшей формы интеграции – аксонрефлекторная связь, для более высоких функций – спинного мозга и стволовой части – рефлекторный акт: возбуждение рецепторов теми или иными влияниями, передача по афферентным путям внутри центральной нервной системы, передача возбуждения на более или менее длинную цепь невронов и затем вынос возбуждения по афферентным волокнам к тем или иным рабочим органам. Следовательно, механизмом интеграции является рефлекторный акт, все более и более усложняющийся при включении все более высоких отделов мозга.

Когда мы достигаем коры головного мозга, то встает вопрос: как подходить к функции коры головного мозга? Тут-то начинается тот основной методологически важный принципиальный вопрос, который отличает нашу советскую физиологию от воззрений многих других физиологических школ.

Нужно сказать, что до сравнительно недавнего времени господствующее физиологическое воззрение было таково, что в коре головного мозга осуществляются психические функции, что эти психические функции представляют нечто совершенно специфическое, особенное, отличное от того, с чем имеет дело физиология нервной системы, и поэтому физиология мало вмешивалась в оценку функций коры головного мозга, предоставляя это дело психологии и ее практическому реализатору – психиатрии. Психиатрия оказывалась в каком-то серединном положении. С одной стороны, она должна была иметь дело с человеческим организмом, с объектом естествознания, она должна была быть частью медицины и должна была изучать те явления, которые разыгрываются в живом организме, она не могла быть оторванной от остальной медицины. С другой стороны, психиатрия имела дело с такими заболеваниями, которые не укладывались в рамки физиологических исследований и как бы выводили психиатрию из общего круга медицинских явлений, ставили ее в зависимость от психологии, навязывали ей какие-то новые, чуждые остальной медицине и остальному естествознанию понятия и заставляли оценивать центральную нервную систему лишь как аппарат, к которому прилагаются определенные психические воздействия.

В старых учебниках физиологии 80-90-х годов прошлого столетия сплошь и рядом можно найти такие формулировки, как, например: передняя центральная извилина – это есть аппарат, к которому прилагает свое влияние человеческая воля и осуществляет таким образом произвольные движения. Значит, откуда-то в медицине или естествознании берется воля, неизвестно что собой представляющая, нечто совершенно выходящее за рамки естествознания, и эта воля прилагает свое действие к материальному субстрату, к коре, и им командует.

Отличие нашей русской школы заключается в том, что в 60-х годах прошлого столетия И.М. Сеченов встал на совершенно новый путь. Он откинул все эти допущения вмешательства какого-то чуждого, какого-то выходящего из рамок естествознания понятия и стал рассматривать функции головного мозга как такие же функции центральной нервной системы, как только что упомянутые рефлекторные акты. Иван Михайлович подошел с точки зрения естествоиспытателя и сказал, что все, что мы обозначаем как поступки, как различные формы поведения человеческого организма, можно свести тоже к рефлекторным актам, что головной мозг представляет собой также рефлекторный аппарат, значительно более сложно устроенный, чем рефлекторные аппараты нижних отделов центральной нервной системы, что во всех случаях выполнения тех или иных действий человеческим организмом или организмом животных, во всех случаях взаимодействия организма с внешней средой мы должны говорить о том же рефлекторном механизме, но значительно усложенном благодаря тому, что речь идет о более сложном аппарате, обеспечивающем возможность переделки, переработки рефлекторных актов и выполнения рефлекторных актов полностью или с задержкой конечной части.

Следовательно, тут принципиальное отличие заключается в том, что мы, начиная с И.М. Сеченова, отказываемся считать головной мозг человека аппаратом, который подчинен каким-то силам, выходящим из рамок материальной природы.

Учение И.М. Сеченова о рефлекторной природе действий человека, о рефлекторном характере работы головного мозга представляет собой, в сущности, подведение всех процессов, касающихся человеческого организма, под рамки действительного, реального мира, а не каких-то допущений о существовании другой субстанции, субстанции нематериальной, выходящей из рамок естествознания и подчиняющей себе материальный мир. Следовательно, мы тут опять-таки имеем дело с какими-то высшими формами интеграции, осуществляю­щимися рефлекторным порядком.

После высказываний И.М. Сеченова прошло несколько десятилетий, пока к этому вопросу вернулся И.П. Павлов, который показал те основные физиологические основания, которые позволяют нам провести грань между интеграциями низшего порядка и интеграциями высшего порядка, которые позволили характеризовать корковый интегративный процесс, интегрирующую роль коры головного мозга опять-таки физиологически, в том же направлении, в котором характеризовал И.М. Сеченов. Но вместе с тем И.П. Павлов дал уже экспериментальное изучение этих корковых процессов и экспериментальное выяснение их основных физиологических закономерностей.

Таким образом, мы приходим к заключению, что, говоря об интегративной роли нервной системы, мы должны считаться с двумя сторонами явлений. Одна сторона – это роль установления связей, роль объединяющего органа, роль органа, обеспечивающего возможность взаимодействия частей организма между собой и взаимодействия его с окружающей средой, интегративная роль нервной системы. Другая сторона – это механизм, рефлекторный акт, одноневронная рефлекторная передача (аксон-рефлекс), истинный рефлекс спинного мозга и стволовой части мозга, более сложные, комбинированные рефлексы среднего мозга и особенно межуточного мозга и, наконец, наивысшие формы интеграции, обеспечивающие наиболее сложные взаимоотношения организма с внешней средой, – это корковые рефлексы.

Я остановился на этом вопросе потому, что многим кажется, будто эти два понятия – интеграция и рефлекс, охватывающие собой одни и те же явления, можно друг от друга отрывать и говорить, что существуют рефлекторные акты и существуют интегративные акты. Это, конечно, неверно, потому что акт есть интегративный по своему значению и рефлекторный по своему механизму. Разница, мне кажется, достаточно понятна.

Когда мы имеем дело с организмом, который объединяет огромное количество различных органов, среди них численно доминирующее место занимает мышечная система, система поперечнополосатых мышц, связанных со скелетом, сравнительно ограниченное число мышц (точно я боюсь сейчас сказать, но порядка 200, не больше, мышц, отдельных мышечных органов, которые составляют нашу мускулатуру), за счет которых нужно осуществлять миллионы различных актов, различных действий, – эта интегрирующая роль нервной системы должна обладать какими-то еще характерными признаками. Мало того, что там имеется рефлекторный акт, но представьте себе, что организм, как это в действительности имеет место, находится в определенной внешней природной среде (пока остановимся только на природной), подвергается действию солнечного света, шумов, механических толчков и т.п. и все эти раздражители находят себе рецепторные аппараты на поверхности тела или в глубине, вызывают в некоторых из них процесс возбуждения. Рецепторные аппараты посылают импульсы в центральную нервную систему, и вот осуществляются рефлексы за счет спинного мозга, за счет среднего мозга, межуточного мозга, за счет коры мозга; причем эти же явления внешнего мира не спрашивают нас, когда им возникнуть и в какой последовательности действовать на нас, – явления текут, природа существует; она имеет свои законы, все эти явления природы отражаются на нашем организме, действуют на него и могут вызывать рефлекторные ответы, для которых имеется сложный и многообразный аппарат – интегрирующий аппарат.

Но хороша была бы эта интеграция, если бы все эти акты должны были бы одновременно совершаться: один раздражитель требует, чтобы мы разогнули ногу, другой – чтобы мы согнули ногу, третий требует, чтобы мы присели, а четвертый– чтобы мы привстали; никакого порядка не было бы, организм не представлял бы собой той слаженной машины, того высоко организованного существа, которое избирательно реагирует на явления внешнего мира и сохраняет свое существование в этом потоке внешних явлений.

Когда же мы переходим к человеческому организму, мы уже наталкиваемся на то, что речь идет не только о взаимоотношениях с окружающей природой, но также о взаимоотношениях с другими людскими существами и их коллективами, которых очень много, которые ведут очень сложную жизнь и которые создают уже совершенно новые и притом весьма разнообразные условия для жизни и деятельности человеческого организма. Мы ведь находимся в зависимости не только от физической среды, но и от социальной среды, созданной самим же человеком и выведшей его на особо высокий уровень среди остального животного мира. И вот тут начинаются новые толчки, исходящие от людских существ, сначала самые примитивные, потом все более и более усложняющиеся и требующие очень сложной ответной деятельности человеческого организма, совершенно новой формы интеграции.

Ясно, что интеграция не может быть достаточно совершенной, если она не обладает определенным качеством, и вот это качество интегративных процессов, разыгрывающихся в организме, мы обозначаем словами координация, координированность, согласованность.

Мало того, чтобы органы были объединены и могли взаимодействовать друг с другом, чтобы организм мог отвечать на раздражения, идущие из внешнего мира или из тех или иных органов собственного тела, – должны существовать и действительно существуют условия, которые ведут к определенному согласованию этих взаимодействий. Они выражаются в том, что в каждый данный момент какая-нибудь одна деятельность является господствующей, является доминирующей, выделяется из круга явлений и вместе с тем задерживает выполнение других функций. Мы не можем одновременно и садиться и вставать – мы или встаем, или садимся, мы не можем идти вперед и назад одновременно – мы или идем вперед, или пятимся; мы поворачиваемся или вправо, или влево – одновременно повернуться налево и направо нельзя.

Как определить это понятие? Это понятие определяют словом координированность, координация.

Если вдуматься по-настоящему в эти явления, то приходится сказать, что мы говорим об одних и тех же явлениях, мы говорим об одном и том же – о деятельности организма, о деятельности его отдельных органов, о деятельности его в целом, о поведении его в природе, о поведении его в социальном кругу. Но когда мы оцениваем значение этой деятельности, мы говорим об интегративной роли нервной системы. Когда мы говорим о механизме интегративной деятельности, мы говорим о различной сложности рефлекторных актах. А когда мы хотим характеризовать эту интегративную роль и эти рефлекторные акты, то мы должны ввести понятие координации, характеризующее именно согласованность отдельных актов, отдельных частных процессов, в результате которой получается не механическая борьба органов между собой, не механическая борьба между отдельными мышечными группами, а какая-то слаженная деятельность.

Из этого должно быть ясно, что попытки некоторых авторов отделять эти явления друг от друга, искать отдельные органы для рефлекторной деятельности, для координации и для интеграции представляют собой принципиальную ошибку. Как можно сказать, что спинной мозг осуществляет рефлекторные акты, межуточный мозг осуществляет интеграцию, мозжечок осуществляет координацию, а кора головного мозга устанавливает социальные взаимоотношения? Абсурд! Потому что все это представляет собой единую функцию, которую мы характеризуем с различных точек зрения. Интеграция есть не только в спинном мозгу, но в периферической нервной системе, координации есть и в периферической нервной системе – примитивные координации, рефлекторный акт в самой простейшей форме уже имеется в аксон-рефлексе. Значит, это есть характеристика одних и тех же явлений с различных точек зрения.

Если твердо эту точку зрения не усвоить, мы никогда не получим возможности здраво и правильно подходить к оценке изучаемых явлений.

Понятно, что из этого не следует делать ошибочного вывода, что никакой разницы между аксон-рефлексом и рефлексом не существует, что рефлекс спинного мозга и рефлекс головного мозга абсолютно идентичны. Они, конечно, не идентичны. Мы имеем дело с все более и более усложняющимися структурами связей, с все более и более качественно изменяющимися приборами, с все более и более усложняющимися взаимоотношениями, и интеграции на различных уровнях имеют различное значение, различный биологический смысл, они требуют рефлекторных актов различной степени сложности и различной степени взаимодействия и требуют координации все более и более совершенной.

Где мы можем провести принципиальную грань среди всех тех актов, которые осуществляют интегративную функцию в организме, которые протекают по типу рефлексов и являются вместе с тем более или менее хорошо координированными? – Эту принципиальную разницу подчеркнул и провел И.П. Павлов. И.М. Сеченов в своих высказываниях преимущественно настаивал и старался обеспечить признание того факта, что даже наиболее сложные формы поведения человека и животных могут быть разложены на рефлекторные акты и могут быть сведены к рефлекторному механизму. Доказательство этой рефлекторной природы большей части поведенческих форм человека и животных и, выяснение того усложнения рефлекторного процесса, которое приводит к этим высшим проявлениям деятельности организма, составляло основу учения И.М. Сеченова, а И.П. Павлов пошел несколько дальше и подошел уже с другой точки зрения к этому вопросу; он показал, в чем принципиальная разница между интеграцией за счет низших отделов центральной нерв ной системы и интеграцией за счет коры головного мозга. И.П. Павлов ввел понятие о приобретенных и наследственных формах поведения. Он подчеркнул то обстоятельство, что наследственность закрепляет не только определенные структурные образования в организме, но и определенные функциональные отношения и закрепляет определенные интегративные акты, которые, повторяясь миллионами лет из поколения в поколение, уже оказываются до такой степени наследственно фиксированными, что характеризуют собой целые виды, а иногда группы и классы животных.

Среди всех тех рефлекторных актов, с которыми приходится иметь дело нам на нынешнем этапе развития живых организмов, мы находим у всех животных более или менее выраженную группу рефлекторных актов, актов интегративных, которые являются наследственно фиксированными, передаются из поколения в поколение в готовом виде, возникают по определенным путям у всякого молодого организма на определенном этапе его онтогенетического развития, и затем другую группу, опять-таки рефлекторных же актов, которые не являются наследственно фиксированными, а которые приобретаются в личной жизни данного индивидуума благодаря тем частным условиям, в которых этот индивидуум оказывается.

И.П. Павлов показал, что на фоне каждого врожденного рефлекторного акта могут возникать новые рефлекторные акты, если только этот рефлекторный акт повторно совпадает во времени с каким-нибудь случайным явлением в окружающей среде. Отсюда возникает новое понятие – понятие приобретенного рефлекторного акта, или, по терминологии И.П. Павлова, «условного рефлекса», в противовес врожденным рефлекторным актам, которые Павлов называл «безусловными рефлексами».

Тут чрезвычайно важное положение заключается в том, что каждый высоко развитый организм в своей жизни осуществляет те или иные деятельности по рефлекторному механизму. Основной механизм есть рефлекторный механизм. Но рефлексы отличаются тем, что одни являются общими, характеризующими весь вид, общими для всего вида, наследственно фиксированными, и мы можем проследить их у различных представителей одного и того же вида или даже одного и того же класса животных. Наряду с этим у каждого индивидуума мы можем обнаружить более или менее значи­тельный запас рефлекторных актов, которых нет у его ближайшего родича, причем само собой понятно, что чем ближе друг к другу стоят отдельные индивидуумы, чем более они объединены общностью физической среды и чем более люди объединены общностью социальной среды, тем более у них окажется сходных приобретенных рефлекторных актов, которые окажутся характерными не только для данного индивидуума, но и для данной группы животных или данной группы людей. У определенной категории людей, живущих в одинаковой социальной среде и в одинаковой физической среде, вырабатываются по одному и тому же образцу приобретенные рефлексы, у них вырабатываются эти «условные» рефлексы, которые характеризуют всю эту группу.

Таким образом, понятно, что за счет массы приобретаемых в течение индивидуальной жизни условных рефлекторных актов могут возникать определенные характерные черты поведения, обусловленные не чем иным, как тем, что данные условия физической или социальной среды влияли на организм и повели к выработке им этих, а не других, условно-рефлекторных актов.

Тогда понятно, что тот высший отдел центральной нервной системы, который обеспечивает возможность образования условных рефлексов, приобретает особенное значение. Это особенное значение заключается в том, что он дает возможность приноравливаться, приспосабливаться к тем условиям существования, в которых живет и должен жить данный индивидуум или данная группа индивидуумов. Таким образом, этот аппарат приобретает значение интегрирующего прибора наивысшей категории, обеспечивающего индивидуальное приспособление организма к окружающей среде и дающего возможность изменять те формы поведения, которые наследственно фиксированы, и подгонять их под новые условия жизни.

Из этого – следующие выводы. Что является принципиальным в учении И.М. Сеченова и И.П. Павлова? – Это материалистический подход к оценке человеческого поведения и поведения животных, отрицание чего-либо выходящего из рамок материальной природы, детерминированность всех явлений, т.е. обусловленность каждого поведенческого акта каким-то процессом, каким-то влиянием окружающей среды, будь то физическая, будь то социальная среда. Следовательно, обязательная причинная связь между явлениями в среде и явлениями в организме, целостность реагирования организма за счет интегрирующей роли центральной нервной системы, координированность поведенческих актов, т.е. согласованность между отдельными процессами, которые во времени могли бы мешать друг другу, но благодаря каким-то координирующим механизмам обеспечены тем, что такие столкновения не происходят и организм работает как нечто слаженное, как нечто вполне согласованное. И, наконец, механизм, лежащий в основе этого, – различные типы рефлекторных актов.

Затем – как дальнейший шаг, отделяющий И.П. Павлова от И.М. Сеченова, – экспериментальная проверка, экспериментальное доказательство всех этих положений и установление принципа разграничения поведенческих форм по признаку врожденности или индивидуальной приобретенности.

Теперь обратимся специально к вопросу о тех взаимоотношениях, которые возникают в нервной системе благодаря наслоению на врожденные формы поведения приобретенных форм поведения.

Я уже сказал, что на базе каждого врожденного рефлекторного акта могут наслаиваться приобретенные рефлекторные акты, условно-рефлекторные акты, если только какой-нибудь внешний раздражитель повторно будет совпадать во времени с теми раздражителями, которые вызывают данный рефлекторный акт. Значит, должно происходить присоединение все новых и новых рефлекторных актов.

Но само собой понятно, что при той сложности явлений и при том многообразии явлений, которые разыгрываются во внешней физической среде и которые усложняются тем, что человечество внесло очень много нового, создало целый ряд новых физических явлений, искусственно введенных в природу, в значительной степени видоизменяющих природу и изменяющих внешние физические условия существования человека по сравнению с тем, что было у наших отдаленных предков, при всем этом должно получаться крайнее нагромождение рефлекторных актов друг на друга. Следовательно, мы должны стоять перед фактом, что благополучное существование человечества и отдельных индивидуумов обеспечивается только благодаря тому, что это нагромождение не имеет хаотического характера, какой мог бы возникнуть, если бы нервная система не обладала совершенно специальными свойствами и именно ведущими к тому, что все возникающие вновь рефлекторные акты ставятся в какие-то рамки, что им не дается возможности безграничного проявления, что они вступают в какие-то сложные взаимоотношения с врожденными рефлекторными актами, что должна происходить какая-то смена во времени. В зависимости от того, сколько времени организм живет и какую историю развития он претерпел в индивидуальной своей жизни, происходят смены тех приобретенных рефлекторных актов, которые на данном этапе, на данном отрезке времени имеют жизненное значение для организма, – они должны уступать место другим условным рефлексам, должна происходить постоянно какая-то смена тех координационных отношений, которые частью достались по наследству, частью сложились в индивидуальной жизни.

Следовательно, мы должны стоять перед фактом постоянной смены явлений, причем среди этих явлений некоторые могут приобретать какое-то особенное жизненное значение и быть нужными, полезными организму и существовать, проявляться в течение всей его индивидуальной жизни, а может быть и передаваться наследственно следующим поколениям, тогда как другие мимолетно будут сменяться и уступать место друг другу, не оставлять какого-либо глубокого следа в организме. Тогда становится понятным, что сама интеграция в этих новых условиях существования, конечно, приобретает совершенно иной характер, чем та интеграция, которая складывалась в течение миллионов лет, застыла, остановилась на каком-то уровне, характерном для данного отрезка времени, и представляла бы какое-то машинообразное повторение одних и тех же отношений, может быть чрезвычайно выгодных, жизненно важных для наших отдаленных предков, но совсем неблагоприятных для данного времени. Выступает на сцену тот новый оттенок интегративной деятельности нервной системы, который характеризуется не только накоплением новых рефлекторных актов, но постоянной их перестройкой, и притом перестройкой не только в новой, приобретенной части, но и перестройкой старых наследственно фиксированных форм благодаря вмешательству приобретенных форм поведения и деятельности.

Этот момент является для нас особенно важным, потому что он характеризует собою ту форму прогресса в жизни животных организмов, именно высших представителей животного царства, и в особенности в жизни человека, которая в наивысшем своем проявлении отличает человека от остальных животных и которая дает повод некоторым людям, не стоящим на материалистических позициях, вводить совершенно чуждые для естествознания понятия. Им кажется, что если происходит такое постоянное совершенствование, постоянная переделка, постоянная перестройка, то это является доказательством того, что тут должны быть замешаны какие-то особые силы, что это уже выходит из рамок материального мира, – тут и воля, и чувства, и все прочие психические качества, которыми одарен человек, должны зависеть от каких-то особых, нематериальных сил, и они-то и управляют организмом.

Для нас, конечно, такая точка зрения неприемлема, и мы рассматриваем все эти переделки, все эти перестройки, все случаи образования новых координационных отношений, все случаи выработки новых форм интеграции, возникновение новых рефлекторных актов, борьбу этих рефлекторных актов друг с другом – как чисто материальные процессы, происходящие по определенным законам, строго подчиненные известным естественнонаучным законам, доступным нашему естественнонаучному анализу и вместе с тем имеющим определенное субъективное отражение. Вот это субъективное отражение – то, что мы субъективно переживаем ряд явлений, субъективно оцениваем явления внешнего мира, субъективно оцениваем состояние нашего организма, собственные поведенческие акты, субъективно оцениваем интегрирующую роль нашей нервной системы и наше положение в общей системе мироздания, – дает основание некоторым предполагать, что тут имеются какие-то особые, сверхъестественные силы.

Для нас, конечно, это субъективное отражение, эта возможность субъективной оценки, проверки своего поведения, контроля над тем, что происходит, является лишь одним из проявлений той сложной материальной субстанции, которая характеризует живое вещество в его наиболее высоком проявлении, и, следовательно, это субъективное отражение мы считаем одним из проявлений материальных процессов, а не причиной тех материальных явлений, которые составляют основу естествознания.

Если этой точки зрения держаться, то для нас, так же как для И.М. Сеченова и И.П. Павлова, не останется никаких сомнений в том, что все наиболее сложные проявления деятельности организма могут быть объективно изучены естественнонаучными приемами исследования и дадут нам воз­можность вскрыть те естественнонаучные закономерности, которые характеризуют прогрессивное развитие в эволюционном процессе нервной системы и организмов в целом, которые дали и дают возможность в эволюционном процессе сложиться определенным координационным отношениям, определенным формам рефлекторной деятельности и которые в нашей индивидуальной жизни постоянно претерпевают изменения и перестройки благодаря возможности выработки новых индивидуально приобретенных форм поведения.

Для того чтобы дальше установить известное взаимопонимание между нами, нужно остановиться еще на нескольких терминах и выяснить, какое отношение имеют эти термины к тем трем терминам, о которых я говорил выше (интеграция, координация, рефлекс).

И.М. Сеченов и И.П. Павлов в своих трудах очень часто говорили именно о поведении человека, о поведенческих фор­мах, о формах взаимоотношений между людьми, о деятельности человека, – не только о рефлекторных актах, но о формах сложного поведения, и пытались эти формы сложного поведения истолковать с точки зрения рефлекторной теории.

Из этого некоторые авторы, критически настроенные, делали вывод, что И.П. Павлов не понимает якобы разницы между поведением и рефлексом, что он допускает такую гру­бую ошибку, путает эти два понятия.

В действительности, конечно, Иван Петрович не путал этих двух понятий. Ему важно было эти два понятия сблизить, потому что, изучая элементарные рефлекторные акты, выясняя закономерности протекания этих рефлекторных актов, в частности условных рефлексов, он находил пути для объяснения сложных поведенческих актов. Какой-нибудь частный случай рефлекторного акта не представляет еще большого интереса. Он представляет большой интерес в том отношении, что он является моделью, на которой можно выяснить основные закономерности протекания рефлекторного акта. Нельзя изучать явления сразу в наисложнейшем их проявлении, а нужно вы­искать элементарный процесс, этот элементарный процесс изучить и вместе с тем пытаться узнать, как этот элементарный процесс участвует в общей системе явлений.

Когда мы говорим о поведении человека, то под поведением человека понимаем всю совокупность, всю сложность деятельности, которую человеческий организм проявляет в течение своей жизни в зависимости от тех или иных условий, которые господствуют в данный момент, от возраста, от прежнего опыта, от тех изменений в среде, которые все время возникают и которые заставляют человеческий организм делать то то, то другое, то третье, то четвертое, которые заставляют его очень часто не подчиняться этим условиям, а переделывать, подавлять эти условия. В этом выражается активность человеческого поведения: человек не является просто аппаратом, который пассивно реагирует на все, что происходит в окру­жающем мире, а он сам создает известные условия. В этом сложность, в этом высота развития человеческого организма: он создает и известные изменения физической среды, и создает социальную среду, социальные условия, и в этих социальных условиях его поведенческие формы оказываются резко различными в отдельные моменты в зависимости от того, какова ситуация, каково положение дел. Все это меняется во времени.

Как же можно это спутать с условным рефлексом? Неужели же Иван Петрович настолько ограничен был умом, что без помощи этих критиков не мог понять разницы между этими двумя категориями явлений? Конечно, он это отлично понимал, но он искал во всех тех поведенческих формах, которые характеризуют человека, те элементарные рефлекторные акты, из которых этот сложный процесс слагается, и для того чтобы понять закономерность процессов, обусловливающих то или иное поведение человека и животного, он хотел точно знать основные закономерности нервных процессов, которые обеспечивают возможность того или иного поведения.

Следовательно, бросать И.П. Павлову упрек, что он не различает рефлекса от поведения, – смешно!

Принципиальная сторона дела заключается в том, что при оценке наисложнейших форм поведения Иван Петрович не хотел допускать ничего другого, кроме физиологического рефлекторного акта, усложненного, взаимодействующего с другими рефлекторными актами и составляющего основу всей нервной деятельности человека. А между тем, если этого не понять и не принять, то, волей или неволей, можно скатиться к тому, что, проведя резкую границу между поведением и рефлекторными актами, можно прийти к большой методологической ошибке и думать, что поведение представляет собой что-то совершенно оторванное от рефлекторных актов, а, следовательно, можно скатиться к тому, чтобы допустить для поведения нечто особенное, чего нет в рефлекторных актах. Это поведет к возврату на тот уровень представлений, когда для объяснения человеческого поведения нужно было допускать какие-то нематериальные силы – в форме ли души, в форме ли господа бога, управляющего человеческим поведением, или каких-нибудь еще других идеалистических представлений.

Нужно помнить, что никто не должен путать сложных процессов поведения с отдельными рефлекторными актами, но никто не должен забывать, что все самые сложные формы поведения в конце концов представляют собой совокупные проявления многих рефлекторных актов, известным образом согласованных, координированных и расположенных в известную систему как на данном отрезке времени, так и в последовательные этапы времени. Если бы этого не было, конечно, никаких поведенческих форм не могло бы существовать.

Анализ того, как элементарные рефлекторные акты слагаются в поведенческие формы, составляет один из важнейших участков физиологии высшей нервной деятельности, и не только физиологии, но и патологии, потому что само собой понятно, что эти сложные процессы при тех или иных обстоятельствах могут быть нарушены и различный характер нарушений поведет к различным формам нарушенного, ненормального поведения человека, которые составляют, в конце концов, материал психиатрии.

Психиатрия ведь занимается не только, а в настоящее время не столько изучением субъективных переживаний больного человека, сколько оценкой ненормального его поведения, выяснением причин, которые привели к этому ненормальному поведению, выяснением физиологических механизмов, которые лежат в основе этого нарушенного поведения, а отсюда уже и возникает рационализация терапевтических воздействий.

Само собой понятно, что вполне ясный отчет о том, как эти элементарные рефлекторные акты, комбинируясь, слагаясь в одновременные комплексы и в последовательные цепи, создают сложные поведенческие формы с определенными, опять таки строго детерминированными субъективными проявлениями, составляет основу изучения физиологии и патологии человеческого поведения.

Еще один момент, который касается терминологии и в связи с этим касается уже и дальнейших форм работы. Не нужно думать, что терминология представляет что-то второстепенное. У многих из нас есть такой ошибочный подход к делу, что я-де буду думать-то серьезно о деле, работать серьезно, а терминология – это словесность, можно и так сказать и этак, это мол не имеет значения. Дело, конечно, обстоит совершенно иначе. Терминология есть чрезвычайно важный момент в научно-исследовательской работе, и нельзя пользоваться терминами как попало, случайно, путая иногда термины, обозначая одним и тем же термином совершенно различные явления или применяя для одного и того же явления в каждом отдельном случае все новые и новые термины. Так можно создать полный хаос и путаницу. Бесспорно одну из основ правильного научного исследования составляет правильное установление терминологии и правильное пользование терминологией, это должно являться существенной основой и критики, потому что нельзя заниматься критикой, если пользуешься терминологией иначе, чем автор исследования. Автор пользуется терминологией в одном смысле, а критик захочет этим терминам придать другой смысл и будет нападать на автора. Требуется, чтобы во всех случаях терминология была ясна, четка и точна.

Мы употребляем, и я сегодня употреблял, выражения: элементарные процессы, элементарный рефлекторный акт, простой рефлекторный акт. С этими понятиями приходится все время считаться, но нужно отдавать себе ясный отчет, в каком смысле и в каких границах мы этими словами пользуемся и имеем право пользоваться.

Нужно иметь в виду, что научный анализ, научное исследование требуют от нас во многих случаях надевать себе на глаза шоры. Как на пугливых лошадей надевают шоры, для того чтобы они видели только дорогу, по которой они бегут, и не реагировали на те явления, которые на них действуют со стороны, так мы в научном исследовании надеваем на себя шоры, для того чтобы видеть только тот процесс, который нас в данный момент интересует, а остальное отстранить от себя, выключить из поля нашего зрения, чтобы наше внимание не рассеивалось, не запутывалось и чтобы более глубоко оценить и проанализировать то явление, которое мы в данный момент изучаем.

Эти шоры могут быть различным образом надеты. С одной стороны, мы сами, как вы потом увидите из учения об условных рефлексах, имеем в нашей нервной системе механизмы, которые позволяют нам временно выключать из нашего сознания, из нашего контроля все, что происходит в окружающей среде, кроме какого-то ограниченного круга явлений, – это концентрация нашего внимания, наших воспринимающих способностей, а с другой стороны, мы самый изучаемый предмет сплошь и рядом умышленно разделяем, выстригаем из него определенные части, для того чтобы их внимательно изучать.

К числу таких процессов, искусственно выстригаемых из сложного комплекса явлений, и относятся так называемые элементарные рефлексы, или простые рефлекторные акты. Но нужно всегда иметь в виду, что когда мы изучаем один рефлекторный акт, это не значит, что он существует в природе изолированно. Если я кормлю собаку и, наблюдая при этом слюнотечение, точно выясняю, что это есть рефлекторный акт, что если перерезать определенные чувствительные нервы, то этот рефлекторный акт пропадет, если оставить в целости чувствительные нервы, но перерезать центробежные нервы, идущие от мозга к слюнной железе, то этот рефлекторный акт пропадет; если я из этого делаю вывод, что в ответ на раздражение слизистой оболочки рта по определенным афферентным путям идет возбуждение к мозгу, а по определенным эфферентным путям – к слюнной железе, то из этого не следует, что во время этого рефлекторного акта все остальные органы организма остаются безразличными. Этого не может быть.

Само собой понятно, что элементарный, простой рефлекторный акт –ответ слюнной железы на раздражение ротовой полости – есть то явление, которое я в данный момент наблюдаю, а не то исключительное явление, которое в это время изолированно происходит. Оно происходит в общей системе процессов, разыгрывающихся в организме, и в этом нас заставляют убедиться факты. Сплошь и рядом мы даем есть собаке, у которой и мозг, и центробежные, и центростремительные нервы целы, и слюнная железа не дает ни капли слюны. Это обусловлено тем, что слюнная железа и вся эта рефлекторная дуга находится в целом организме, в котором происходит одновременно миллион всяких процессов, и некоторые из этих процессов могут затормозить рефлекторный акт. Следовательно, всегда приходится считаться с тем, что организм функционирует как целое, что он является интегрированным существом, существом, которое за счет нервных и гуморальных связей объединено в единую систему, и что ни один процесс не может протекать так, чтобы не отразиться на других процессах и чтобы не найти в себе отражения всему тому, что в целом организме происходит.

Если это твердо помнить, то станет ясно, что, изучая закономерности элементарных рефлекторных актов, мы искусственно, умышленно или из методологических или из методических соображений ограничиваем круг наблюдаемых явлений и закрываем временно глаза на все другое, происходящее в организме.

Но когда мы окончательно оцениваем состояние организма,, то должны помнить, что эти элементарные процессы протекают не изолированно, не сами по себе, а в какой-то сложной координации, в сложном согласовании со всеми прочими элементарными процессами, разыгрывающимися в организме, и что, в сущности, элементарный процесс – это понятие, нужное: нам для того, чтобы точнее и строже изучить простые закономерности.

Из этого пункта возникает опять серьезный момент для борьбы взглядов, для борьбы мнений, для критики, и не случайно тому же И.П. Павлову некоторые авторы ставят в упрек то, что он хочет, изучая элементарные рефлексы, простые рефлексы слюнной железы, прийти к изучению человеческого поведения, что он забывает, что это – элементарные процессы, а поведение – это сложный процесс. Это близко к тем возражениям, о которых я только что говорил. Противопоставляется: организм есть целостное существо, а Иван Петрович изучает отдельные рефлексы. Это возражение делается уже не только по адресу Ивана Петровича, но и по адресу всех, кто стоит на точке зрения рефлекторной теории.

Говорят: как это можно? Рефлекс есть нечто совершенно частное, узкое, а организм есть сложное целое, определенным образом целостно реагирующее. Но, спрашивается, какие же основания противопоставлять? Один из поводов для противопоставления заключается в том, что, изучая рефлекторную деятельность, принято говорить о рефлекторной дуге, о рефлекторных дугах. Начиная от рецептора, который воспринимает то или иное внешнее раздражение, и до органа, который выполняет ответную реакцию, имеется определенный нервный путь – афферентный путь, центральный участок, эфферентный путь. Вот и говорят о рефлекторной дуге, о рефлекторном пути. Противники рефлекторной теории начинают упрекать «рефлектористов» в том, что последние якобы предполагают – сидят дуги над дугами или друг около друга, и по этим изолированным дугам происходит нервный процесс, следовательно есть отдельные рефлексы: ну как же из этого получить целое?

Конечно, если так представлять себе рефлекторные дуги, вы до целого не доберетесь. Но ни один представитель рефлекторной теории, говоря о рефлекторных дугах, так себе этого никогда не представлял. Мы говорим о рефлекторной дуге, имея в виду, что обязательно должны участвовать эти три звена: афферентный путь, центральный орган и эфферентный путь. Это неизбежная вещь, без этого рефлекторный акт осуществиться не может. Но когда мы разбираем этот средний участок, центральный участок, мы ясно знаем, что в этом центральном участке имеется возможность безгранично широкого распространения возбуждения от первично приводящего афферентного волокна по очень широким нервным связям и есть возможность вовлечения при любом раздражении всей центральной нервной системы в известную ответную реакцию. Никто из нас не думает, что если я раздражаю слизистую оболочку рта, то только потечет слюна. Мы очень хорошо знаем, что потечет и желудочный сок и поджелудочный сок, произойдут изменения в движениях желудка и кишок, произойдут жевательные и глотательные реакции со стороны мускулатуры, произойдет известное изменение сердечной деятельности, дыхание должно приноровиться к жевательному и глотательному актам. Ясно, что при таком рефлекторном акте за счет иррадиации возбуждения внутри центральной нервной системы обязательно вовлекается очень много и очень отдаленных органов, почтой ни один орган организма не останется вне ответной реакции.

Критики забывают, что тот же И.П. Павлов, говоря об элементарных условных рефлексах и делая переходы к более сложным поведенческим формам, всегда говорил о явлениях генерализации, о том, что условно-рефлекторные акты могут приобрести обобщенный характер, могут охватить отдаленные органы. Он изучал параллельно секреторную и двигательную реакции, изучал особенности двигательной реакции, извращенной двигательной реакции и т.д. Следовательно, этот упрек никакого основания не имеет.

Через центральную нервную систему каждое афферентное волокно связано со всеми эфферентными и каждое эфферентное – связано со всеми афферентными. Следовательно, вся центральная нервная система представляет собой сложнейший путь, сложный переплет, который дает возможность с любого участка тела получить любую ответную реакцию, и ни один сторонник рефлекторной теории не представляет себе дело так, что это какие-то изолированные дуги, которые осуществляют изолированные рефлексы. Всегда каждый рефлекторный акт являет собой какой-то законченный процесс, который в данный момент сформировался в нервной системе, принял определенную форму в результате очень сложных взаимоотношений процессов в нервной системе, основанных на одновременном притоке возбуждений со стороны различных афферентных волокон.

Таким образом, мы, сторонники рефлекторной теории, имеем то преимущество перед своими противниками, что ясно отдаем себе отчет в тех процессах, которые разыгрываются внутри центральной нервной системы, когда осуществляется какой-либо простой, ограниченный рефлекторный акт или когда осуществляется более или менее сложная поведенческая деятельность, слагающаяся из ряда сосуществующих во времени или последовательно текущих друг за другом процессов.

А между тем, противники рефлекторной теории, бросая упрек нам в том, что мы якобы признаем существование изолированных рефлекторных дуг и забываем о целостности функций животного и человеческого организма, сами говорят о том, что все формы поведения диктуются вовсе не рефлексами, а определенными картинами, образами, возникающими в нервной системе, и эти образы являются определяющими для того, чтобы выявилась та или иная картина поведенческого акта.

К ним приходится обратиться с вопросом: а что это за образы, «паттерны» и откуда они берутся, кто – господь бог или дьявол – их сформировал и вложил в нервную систему, для того чтобы происходили те или иные конечные реакции? Мы даем объяснение, мы выясняем, как под влиянием тех или иных стимулов, исходящих из внешней физической или социальной среды, слагаются определенные мозаичные картины очагов возбуждения и торможения, известные функциональные структуры в нервной системе, которые обусловливают определенную ответную реакцию, и мы представляем себе, что это не что-либо раз навсегда фиксированное, а это есть нечто, слагающееся каждый раз по определенным закономерностям, в зависимости от того, какие раздражители действуют на организм, в каком сочетании, в какой временной последовательности и с какой интенсивностью. В зависимости от этого каждый раз слагаются те или иные «образы».

Мы готовы принять слова «образы», «картины», «планы», но мы их изучаем в их динамике и связываем их на основе элементарных физиологических представлений с историей их возникновения и в этой истории усматриваем два этапа – этап филогенетический, обусловленный предшествовавшей жизнью вида, и этап онтогенетический, обусловленный личным существованием данного индивидуума в данной среде.

Таким образом мы выясняем те причины, те закономерности, по которым протекают те или иные деятельности орга­низма, а если мы откинем этот рефлекторный механизм, забудем думать о влиянии внешней среды, составим себе убеждение, что деятельность, поведенческие формы определяются какими-то неизвестно откуда взявшимися образами, «паттернами» в нервной системе, то дорога для анализа, для изучения, для понимания процесса будет раз навсегда закрыта, потому что мы пустым словом «картина» или «образ» закроем всю сущность явлений.

Вот некоторые предпосылки, которые я считал нужным сделать для того, чтобы, с одной стороны, дать исходную базу для понимания учения И.П. Павлова об условных рефлексах и о высшей нервной деятельности и, с другой стороны, дать возможность попутно с изучением фактического материала иметь определенное оружие для критического отношения к критикующим воззрениям некоторых идеалистически и метафизически настроенных авторов.