17.2. Структуры повседневности

Очевидно, нет возможности изложить содержание всей трилогии. Каждый том требует самостоятельного и вдумчивого чтения. Поэтому сосредоточим внимание на основном каркасе исторической концепции и более подробно представим некоторые сюжеты I тома - "Структуры повседневности: возможное и невозможное". В этом названии важно каждое слово, ибо оно наделено глубоким смыслом. Ключевое значение имеет понятие "повседневности". В нем выражена главная методологическая установка школы "Анналов". История происходит не от случая к случаю, не от события к событию, не от одной формы правления к другой, а ежедневно. Жизнь складывается из огромного числа "мимолетностей", которых люди часто не замечают, настолько они привычны и воспринимаются как "само собой происходящее".

Именно это значение вкладывает Ф. Бродель в ту "базовую" деятельность, которая встречается повсеместно и масштабы которой почти фантастичны. "Эту обширную зону на уровне почвы я назвал, за неимением лучшего обозначения, материальной жизнью, или материальной цивилизацией"²⁹⁶.

Материальная жизнь, поясняет Ф. Бродель, - это люди и вещи, вещи и люди. Это пища и напитки, жилище и строительные материалы, мебель и плиты, костюмы и мода, транспорт и источники энергии, предметы роскоши и деньги, орудия и технические изобретения, болезни и способы лечения, планы деревень и городов - все, что служит человеку, что связано с ним в повседневной жизни. Это "непрозрачная" для взгляда зона не только обширна, но и инертна, изменения в ней происходят крайне медленно.

Над этим нижним "этажом" возвышается более подвижная зона, так называемая рыночная экономика, механизмы производства и обмена, связанные с деятельностью людей в сельском хозяйстве, с мастерскими, лавками, биржей, банками, ярмарками и рынками. Завершает конструкцию третий "этаж", где действуют транснациональные силы, которые способны искажать ход экономики, расшатывать установившийся порядок. Они порождают аномалии и "завихрения" и создают верхний предел "возможного и невозможного".

Таким образом, вырисовывается схема, где все 3 этажа тесно соприкасаются друг с другом, подобно черепице на крыше. Это приводит Ф. Броделя к выводу, что "существует не одна, а несколько экономик". И это характерно не только для далекого исторического прошлого, но и для современного общества.

Все этажи этой постройки имеют свои нижние и верхние пределы, которые образуют границы "возможного и невозможного". Особенно велика нижняя зона, охватывающая значительное число населения. Это продолжение "древней экономики", ибо в ней господствуют прежние навыки, умения и порядки: хлеб сеют так же, как всегда, рисовое поле выравнивают так же, как всегда, - отмечает Ф. Бродель.

И сегодня имеется этот обширный "внерыночный" сектор, действующий на основе натурального обмена. Лишь постепенно отодвигаются его барьеры и в него проникают рыночные индустриальные отношения.

Каждый этаж живет не только по своим "законам", но и в соответствии со своими ритмами. Бывают приливы и отливы, длительные или кратковременные циклы, волны подъема и спада накатываются друг на друга, создавая неповторимые конфигурации материальной жизни в пространстве и времени. Анализ этих процессов позволяет наблюдать, как в истории было достигнуто равновесие, почему оно стало разрушаться и как возникали кризисы.

В повседневной жизни важную роль играет "хлеб насущный". Именно так названа одна из глав I тома. Ф. Бродель приводит известную пословицу: "Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, кто ты", ибо пища свидетельствует и о культуре человека, его социальном ранге, материальных возможностях, национальных привычках, уровне цивилизации, возрасте, вкусовых предпочтениях.

В период с XV по XVIII в. в Европе питание состояло в основном из растительных продуктов - пишет Ф. Бродель. Это истина очевидна для Доколумбовой Америки и Тропической Африки, азиатских цивилизаций. Пшеница, рис, маис, соя, кукуруза были “растениями цивилизации", именно они были признаками оседлой жизни. Нужно было владеть навыками земледелия, знать полезность злаков, способы их употребления в пищу.

Ф. Бродель подробно исследует пути распространения этих злаков, типы "хлебов", распространенных в разных странах, урожайность и цены, приготовление блюд и продукцию булочников, появление мельниц и пекарен, научного земледелия и рациона питания. "История человечества едина в своем обновлении на протяжении тысячелетий и в своих топтаниях на месте, синхрония и диахрония неразрывно связаны друг с другом"²⁹⁷, - делает вывод Ф. Бродель.

Напомним, что исследование явлений материальной культуры Ф. Бродель ведет в рамках "возможного и невозможного", границ "низа и верха", "бедности и роскоши".

Устанавливаемые грани очень подвижны: то, что было роскошью вчера, становится обыденным, массовым сегодня. Ф. Бродель приводит высказывание историка медицины: "Когда какая-либо пища, долго бывшая редкой и вожделенной, оказывается наконец доступной массам, следует резкий скачок в ее потреблении, как бы взрыв долго подавлявшегося аппетита. Но, оказавшись "популяризированным", этот вид пищи быстро теряет свою привлекательность, и намечается определенное насыщение".

Богачи осуждены подготавливать жизнь бедняков в будущем - такова тенденция распространения культуры и цивилизации. Трудно раз и навсегда определить роскошь, изменчивую по природе, ускользающую, многоликую и противоречивую, - заключает Ф. Бродель.

Он приводит немало примеров из истории культуры, свидетельствующих о том, как излишний или редкий продукт становится обычным и повседневным. Например, сахар был роскошью до XIV века; вплоть до XVI и XVII вв. очень редко использовалась вилка во время еды; предметом роскоши был носовой платок, мелкие и глубокие тарелки.

Роскошь есть отражение разницы социальных уровней, но она постоянно существует как внешний предел желаний, тем самым стимулируя производство.

Ф. Бродель приводит огромное число сведений об особенностях кулинарии в Китае и Индии, арабских странах и в Европе, о распространении различных "возбуждающих" напитков - вине и пиве, кофе и чае, обычаях их употребления.

Таким же традиционным постоянством обладает жилище. "Дом" обладает устойчивостью в истории, на протяжении веков почти не меняется и неизменно свидетельствует о медленном темпе развития цивилизаций и культур, упорно стремящихся сохранить, удержать, повторить, те приемы, материалы, технологии, которые выдержали испытание временем, - отмечает Ф. Бродель.

Тесаный камень, кирпич, дерево и глина, а также войлок, сукно, тростник или солома - таковы главные строительные материалы. Различались дома бедных и богатых, сельских и городских жителей; жилище кочевников было иным, нежели у оседлого населения; на Севере строили иначе, нежели на Востоке или Юге.

Традиционные цивилизации отличались постоянством интерьера домов. Долгое время люди не знали стульев, их заменяли скамьи, бочки или иные сиденья. В домах почти не было отопления, кухонный очаг, жаровня были единственными источниками тепла. В странах Востока жилище внутри было заполнено многочисленными подушками, тюфяками, коврами, которые расстилали вечером и сворачивали утром.

В Китае дома отличались изысканной мебелью из драгоценных пород дерева; лак, инкрустация дополняли убранство. В Африке строились глиняные хижины, сделанные из жердей и тростника, круглые "как голубятни", изредка обмазанные известью; без мебели, не считая глиняных горшков и корзин, без окон; каждый вечер тщательно окуриваемые дымом от москитов.

Интерьер и убранство европейского дома тоже имеют давнюю историю. Пол на первом этаже был сделан из утрамбованной земли, узорчатые плиты стали употребляться с XVI в., а деревянный паркет стал привычным лишь к XVIII в. и то в богатых домах. Стены покрывали обойными тканями; к концу XVII в. распространились бумажные обои, которые тоже символизировали роскошь. Только в XVI в. появилось прозрачное стекло, а до этого проемы окон закрывались пергаментом, тканью, промасленной бумагой, пластинками гипса. Именно поэтому оконные рамы были с частыми деревянными переплетами.

На протяжении веков плотники сооружали дома и мебель: тяжелые шкафы, огромные столы, скамьи и стулья - все было устойчиво и тяжеловесно. В каждом доме был деревянный сундук, скрепленный железными полосами, вместительный и монументальный.

История предметов мебели дает возможность воспроизвести атмосферу жизни, ее уклад, манеру общения обитателей; представить, как ели, спали, играли, трудились в этом отдельном мирке.

Каков же был хозяин этого "Дома", как одевался, следил ли за модой как возможностью обновления? Этим проблемам посвящает Ф. Бродель главу "Костюмы и мода". История костюма рассматривается в широком социальном и культурном контексте: виды тканей, их производство и распространение, социальная иерархия, строго регламентирующая внешний вид сословий, национальные особенности одежды, ее сезонный характер, пышность и демонстративное богатство туалетов, праздничные и повседневные наряды.

Костюм нередко выполнял роль своеобразной социальной маски, - священника, ремесленника, придворного, крестьянина. Благодаря этому он становился "узнаваемым" окружающими. Повсюду сохранялся традиционный стиль одежды, праздничный наряд переходил от родителей к детям, извлекался из сундуков в определенное время.

Японское кимоно, индийское сари, испанское пончо почти не претерпели изменений. Игнорировать моду - участь бедноты, где бы она ни жила, - отмечает Ф. Бродель. Мода означает не только обилие, чрезмерность, безумство, но и ритм перемен. Вплоть до начала XII в. костюм в Европе почти не менялся: длинные хитоны до пят у женщин, до колен - у мужчин. А в целом - столетия и столетия неподвижности.

Первое появление моды Ф. Бродель датирует XIV в., когда начинает действовать правило перемен в одежде, хотя оно действует весьма неравномерно, не охватывает всех слоев, встречая первоначальное сопротивление. Возникают национальные центры моды, постепенно ее образцы принимаются в других странах.

Так, в XVI в. у высших классов вошел в моду черный суконный костюм, введенный испанцами. Это можно увидеть на многих живописных полотнах. Он пришел на смену пышному костюму итальянского Возрождения. Но в XVII в. восторжествовал французский костюм с яркими шелками и свободным покроем. Мода распространялась из Парижа во все концы Европы в виде кукол-манекенов. Непривычность в одежде часто подвергалось осмеянию. Неумеренная высота женских причесок, фижмы, мушки на лице, пестрота мужских костюмов были символами модных веяний. Мода означала поиск нового языка, была способом зафиксировать отличия от предыдущих поколений. Секреты производства тканей ревниво оберегались от конкурентов. Шелку понадобились столетия, чтобы он пришел из Китая в Европу; не менее длительными были странствия хлопка, лен и конопля лишь постепенно проникали в другие страны.

Мода царила не только в одежде, она охватывала стиль поведения, манеру писать и говорить, принимать гостей и распорядок дня, уход за телом, лицом, волосами. Внешний вид позволял судить об эпохе, социальном положении, профессиональных занятиях, возрасте и поле, материальном достатке, вкусах и национальной принадлежности.

Таковы реальности материальной жизни. Пища, напитки, жилища, одежда, мода - это та действительность, в которой повседневно пребывает человек. Она составляет тот язык культуры, то соединение "вещей и слов", символов и значений, которыми владеет человек, становясь их "пленником". В рамках отдельных обществ эти вещи и языки составляют целостность. Цивилизации представляют собой странные совокупности материальных ценностей, символов, иллюзий, причуд и интеллектуальных построений. Короче говоря, вплоть до самых глубинных пластов материальной жизни устанавливается нарочито усложненный порядок, в котором участвуют подсознание, склонности, неосознанное давление со стороны экономик, обществ, цивилизаций, - заключает Ф. Бродель.