Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
хрестоматия.doc
Скачиваний:
7
Добавлен:
15.11.2019
Размер:
1.48 Mб
Скачать

Примечания

  1. Башунов, В.М. Деревенская тетрадка. – Барнаул, 1977. – 12 с.

  2. Башунов, В.М. Деревенская тетрадка. – Барнаул, 1985. – 32 с.

  3. Энциклопедия Алтайского края: в 2 т. Т. 2. – Барнаул, 1996. – 488 с.

  4. Дубровская, В.В. Истоки или источники? // См. настоящее издание, с.57.

  5. Шелковникова, Л.Ф. Основные мотивы и образы в лирике Владимира Башунова Шелковникова // См. настоящее издание, с.265.

  6. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. – М., 2001. – 1600 стб.

  7. Дарвин, М.Н. Изучение лирического цикла сегодня // Вопросы литературы. – 1986. – №10. – С.220-230.

  8. Семыкина, Р. С-И. О «соприкосновении мирам иным»: Ф.М. Достоевский и Ю.В. Мамлеев. – Барнаул, 2007. – 241 с.

  9. Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В.А. Мануйлов. – М., 1999. – 784 с.

В.В. Дубровская

«Отцовский текст» в творчестве в.Башунова

«Не тикая, идут часы мои / В кругу природы, родины, семьи…» – так в стихотворении «Мои часы» поэтический мир Владимира Башунова приобретает очертания трёх окружностей, вписанных друг в друга.

Благодаря тому, что круги природа, родина, семья располагаются на циферблате, стрелка, беззвучно отмечающая ход времени в каждое мгновение касается всех трех областей: и семьи, и родины, и природы, манифестируя прямую, как стрела (стрелка) связь между ними.

Мир поэта смоделирован в данном случае как циферблат [1], центр которого – семья. В стихотворениях, написанных в разные годы, есть специально посвященные родительскому дому, с упоминанием матери и отца [2], стихи, посвященные братьям и сестре. Затем появились стихи, посвященные жене, сыну, дочери («Бобровский этюд», «Калина», «Лесная дорога», «Обращение к сыну», «Наташа», «Апрельский пейзаж») и еще множество других, где семья упомянута.

Среди русских поэтов вряд ли еще найдется такой, у кого «мысль семейная» оказалась бы настолько последовательно и внятно прочерчена, многодетные и заботливые отцы – Пушкин и Тютчев – не исключение.

Поэзия В.Башунова представляет собой отцовский текст [3], организованный лирическим субъектом, рефлексирующим над событием порождения другого (ребенка или поэтического произведения) и научившимся любить порожденное. Как пишет М. Эпштейн в отцовстве «всякий проявляется с самой милосердной, божеской своей стороны, которая могла бы задать меру обращения человека с человеком вообще» [4, c.189].

Само отношение к поэзии В. Башунова было отцовским: автору этих строк доводилось слышать, как он называл поэзию «девочкой», свои стихи – детьми, которых он обязан защищать [5]. В «Этюдах о Пушкине» Башунов проявляет о своем кумире отцовское беспокойство: «литература восприняла частные уроки», но «цельного и полного восприемства нет» и цитирует самого Пушкина: «Наследника нам не представит он». Пушкин без продолжения с полным воспроизведением генетического кода, без наследника – повод для острой печали о судьбе русской литературы.

Отец, как поясняет В.И. Даль, «тот, кто имеет детей». Строение отцовского текста определяет «детская» тема, представленная в поэзии В. Башунова достаточно сильно и многообразно. Следует указать на стихотворения со знаковыми заглавиями – это четыре стихотворения, своего рода четыре столпа в организации «детской» темы: «Детские места», «Детская радость», «Детский вопрос», «Детское желание». И, наконец, особое положение в контексте «отцовских мотивов» занимает единственная книжка поэта, созданная специально для детей, – «Деревенская тетрадка» (1977) – прекрасно изданная, с картинками, которые хочется рассматривать. В этой книжке выразились самые глубокие мысли поэта, не смущенные необходимостью участвовать в текущих события: переживания, родительские и детские.

Деревня в детской книжке – это идиллический хронотоп, оправленный в раму традиционного уклада жизни. Деревня может называться Простоквашино или еще как-нибудь. Главное достоинство этого идиллического мира – заполнение всех ролевых ниш – бабушка, дедушка, отец, мать. В истории, рассказанной Э. Успенским, при отсутствии бабушки и дедушки эту нишу занимают Матроскин и Шарик: один стряпает и делает простую домашнюю работу, другой охотится; в центре общего внимания – мальчик.

В «Деревенской тетрадке» В. Башунов воссоздает локус детства в его идеальном варианте, разумеется, здесь упомянуты дедушка и бабушка, папа и мама, их дети и приятели детей.

«Деревенская тетрадка» – это текст, записанный в тетрадке, – как дневник, созданный поэтом в пору собственного детства; это записки, созданные им сегодня для детей. «Деревенская тетрадка» – это родительский, отцовский текст.

Отцовский текст моделирует мир замкнутый, домашний, где дитя – причина состояния мира. Так, в нем тихо, потому что спит ребенок:

И папа ходит шепотом,

И пол не заскрипит,

И мама ходит шепотом,

Когда Наташа спит.

В этом доме обязательно присутствует сверчок, хранитель домашнего очага, чье имя одного корня со «свирелью», известным атрибутом поэтического творчества. У Пушкина «цевница» (свирель) достаётся поэту с младенчества. В деревенском доме нет столь возвышенного предмета, но есть этимологический родственник свирели – сверчок. Весь смысл мироустройства в том:

Чтоб отдохнувшая Наташа

Вставала поутру легко,

Съедала суп,

Съедала кашу

И выпивала молоко!

В целом это родительский текст, цель которого – заставить ребенка съесть предложенную ему, несомненно вкусную и здоровую пищу. Кроме супа, каши и молока никаких продуктов питания в «Деревенской тетрадке» не упомянуто. Присутствуют ягоды, но их никогда не едят, только собирают [6]. Дары леса накапливаются, но не расточаются в пределах мира, созданного в «Деревенской тетрадке»

Следующий аспект отцовского текста – заговор от болезни, развлечение больного ребенка. Стихотворение «Сороки-вороны» отсылает к известному бытовому заговору «У сороки заболи». Текст стихотворения представлен как магический, где сорочий разговор о болезни:

– У р-ребенка нынче жар!

– У него несчастный вид.

– Скарр-латина!

– Корррь!

– Катаррр!

– Нужен срочно стрриптоцид! –

Переводит все страшные диагнозы в область досужей сорочьей болтовни и лишает его сколько-нибудь реальной основы. Таким образом, болезнь отводится, обманывается, как и родительская тревога.

Одна из функций отцовского текста – дать возможность ребенку ориентироваться в окружающем мире. Здесь у В. Башунова на первом месте, если можно так выразиться, правила поведения в лесу, среди живой природы. Недаром один из «детских» (фундаментальных) вопросов: «Вернутся ли к нам деревья?». «Детские места» у В. Башунова – это лес. Он тяжело переживает его неизбежную в современном мире утрату со слабой надеждой привыкнуть «к изувеченным нашим местам». Погубленные леса – это детство, утраченное каким-то очень жестоким, ненадлежащим образом, хотя, судя по всему, неизбежным.

В «Деревенской тетрадке» детство неотделимо от леса, а лес требует к себе осторожного и уважительного отношения. Стихотворение «Лесные сторожа» – о том, как следует вести себя в лесу, чтобы не вызвать гнева лесных сторожей:

Тонкую ветку зря не крути –

пусть она вьется.

Синюю речку зря не мути –

пусть она льется.

Даже невольно

Сделаешь больно –

Словно живой

По-над травой

Слышится вздох:

– ох!

Наказание за неправильное поведение в лесу, не в отцовской руке, а в лесу:

Снизу мох укажет твой след.

Сверху коршун закроет свет.

Снизу колючка в пятку войдет.

Сверху гром на тебя упадет.

– Ух!

Заметим, что ни коршун, ни колючка, ни гром не могут нанести настоящего вреда, этот текст – отцовская страшилка, гораздо более мягкая, чем фольклорные предшественники, где «волчок укусит за бочок».

Лес в «Деревенской тетрадке» населен сказочными существами, и одно из самых коварных – Лесная Дрема. Женская ипостась неурочного сна, Дрема может захватить детей на время («погости у меня») в обмен на дары леса:

Земляники вам нарву,

Принесу в ладошке белой

крупной-крупной,

Спелой-спелой

С чуть запекшимся бочком…

Появление Дремы заставляет упомянуть мать: в материнских колыбельных был создан этот персонаж, поэтому мать и вызывается как подлинная хозяйка этого текста:

Спят Наташа с Игорьком.

Дрема кружит и поет.

Как же мама их найдет?

Лес в стихотворении «Лесное эхо» представляется наиболее интересным, так как в этом стихотворении Я поэта включено в состав персонажей – детей:

Заиграемся в лесу,

Разбредемся в соснах.

В этом стихотворении упомянут еще один мифический обитатель леса – Эхо, но в отличие от Дремы, имеющий фольклорные истоки, у этого персонажа истоки – пушкинские, имеется в виду стихотворение, где рифма называется дочерью нимфы Эхо [7]. В стихотворении В. Башунова главное приключение в лесу – это производство рифмы.

– Где же Вика?

…ежевика!..

– Где Марина?

…где малина!..

«Лес – это метафора художественного текста; не только сказки, но и любого художественного текста», – пишет У. Эко [8, c.14]. Это одно из самых надежных объяснений, почему для В. Башунова – лес – главное событие жизни, это то место, где поэта находит его поэзия, где «свободней помыслы и речь», где, наконец, решаются вопросы творчества:

Здесь ничего б не помешало

Присесть к пеньку и начертать:

«Уж небо осенью дышало»…

Когда бы знать, как продолжать!

Владимир Башунов населяет лес рифмованными, порожденными Эхо, двойниками детей: Вика – ежевика; Марина – малина; Ларисы – лисы; Севы – совы.

Семья разрастается: в нее включаются и плоды поэтического творчества, источник которого в лесу – тексте манифестируется как тайна:

– Чур ни слова обо мне!

…не…не!...

Никому и никогда!

…да…да!...

Игра в прятки в лесу – метафора присутствия автора в тексте, который в данном случае толкуется как надежное прибежище, где Эхо выдает всех, кроме единственного участника игры – инициатора текста, автора.

Как часть отцовского текста лес известным образом, если можно так сказать, устроен для детей.

Так, дети собирают в нем ягоду и никогда – грибы. Кроме тех, что адресованы детям, стихи В. Башунова нередко содержат упоминание о грибах: поиск грибов, приготовление, поедание («И сдвинутый горделиво венец молодого груздя», «Грибной год, «Итак, наготовим на зиму варенья», «Похвала деревенской картошке», «Тихий ангел», «Сюжет с отклонением, или Как собирать грибы»).

Сон о детстве связан с ягодой и мамой: «И снится мне, что я в бору: я с мамой ягоду беру». Ягоду – берут, а грибы – ищут, это охота, хотя и «смиренная». Охотничьей добыче нет места в лесах, посещаемых детьми. Взрослые ловят тайменя, но рыба от них уходит («Таймень»):

А потом у костра

Сеть поразбросали

И сияла [9] в ней дыра

Как на сеновале.

Перекликаясь с «Царь-рыбой» и «Моби Диком», история, рассказанная В. Башуновым отличается от упомянутых тем, что начисто лишена драматизма, зато поучительна и органически входит в состав неизбежных воспитательных забот отцовского текста.

Ягоды и грибы, будучи непременными атрибутами деревенского леса, настолько различаются по своей символике, основанной на мифопоэтической традиции, что одно только сопоставление некоторых значений делает понятным, почему отцовский текст устраняет из лесов, доступных детям, упоминание грибов. Так М.Н. Маковский пишет, что гриб "имеет фаллическое значение <…>, а также символизирует плодородие, долголетие, обилие, силу, пищу. Кроме того, гриб символизирует небо, гром, молнию, ураган. Согласно некоторым поверьям, вши, черви, мухи, лягушки, змеи могут принимать обличье грибов» [3, c.130]. В народных представлениях грибы часто соотносятся с нечистыми животными и растениями. Тема грибов бывает окружена атмосферой табуирования, зачастую относимой только к детям. Интерес к грибам мог квалифицироваться «как проявление испорченности и бесстыдства» [10, c.757].

Ягода же – «божественный символ Вселенной, источник божественной мудрости и вечной молодости <…>, источник света и сверхъестественной энергии, символ луны» [3, c.398]. Этимологически ягода – «то, что выросло (на месте цветка), плод» [11, c. 386].

Ягодой у В. Башунова называется земляника, даже внешне похожая на фонарик. Присутствие ягоды в лесу приумножает свет и дух («дух дикой ягоды»). Ягоды являются метафорой ребёнка – «ягода-птенец» в стихотворении «Калина». В этюде «По ягоду, по землянику», написанном почти двадцать лет спустя после «Дремы лесной», цитируется строчка о ягоде: «с чуть запекшимся бочком». Возвращается и женская ладошка с ягодой, но теперь она принадлежит матери. Только у Дремы ладошка – белая, а у мамы – маленькая. Белый как цвет отсутствия, небытия исключается из этого текста. В «Лесной Дреме» спят дети: «Как же мама их найдет?», в этюде рождается противоположное семантическое течение:

«Где же ты теперь заблудилась мама моя?

Ау, откликнись…

Нет не откликается.

Разбился нежный сосуд, рассыпалась, раскатилась по траве земляника, не собрать ее обратно».

Ягода в стихах В. Башунова связана с материнским даром жизни, сосуд, который она наполняет собою непременно стеклянная банка – хрупкая и прозрачная.

«Помню, некоторые пускались на всякие хитрые уловки. К примеру, если посуда была не стеклянной, наполняли ее травой, а сверху насыпали землянику, да с горкой еще». В «Деревенской тетрадке» дети, отправляясь в лес, берут посуду: туесок и банку, прозрачный сосуд, исключающий всякое лукавство.

Здесь прокомментированы не все стихотворения, а только те, что наиболее очевидно демонстрируют не только наличие отцовского текста в поэзии В.Башунова, но и существенные его особенности. Более того, есть основания предполагать, что отцовский текст не локализовался в пределах детской книжки, а составляет существенное качество поэтической системы В. Башунова в целом.